Структуры гражданского общества, экология и политика в Приангарье

Экологические темы, экология как образ мысли, как стиль жизни тесным образом связаны с развитием различных сибирских регио­нов. Иркутская область не является здесь исключением. На разных этапах советского и постсоветского развития региона экологическая проблематика возникала достаточно часто. Естественно, в разное время эти темы получали различную оркестровку. Данная статья посвящена анализу феномена всплеска экологического движения в Байкальском регионе в 2006 г. Автор рассматривает это движение как массовое, региональное, возникшее в определенный момент в связи с политическими изменениями в области. Само течение, его идеология, социальный состав, формат, способы взаимодействия с бизнесом, властью, общественным мнением тесно вплетены в кон­текст современного политического развития России.

Иркутская область представляет несомненный интерес для лю­бого исследования политических процессов в постсоветской России, в том числе связанных с развитием гражданского общества. С одной стороны, огромный и разнообразный культурный капитал, влияю­щий на возможность постоянной актуализации разных тем преды­дущего исторического развития региона (один из городов первой волны освоения Сибири Россией, декабристский миф, сибирское областничество, купеческий, торговый город, специфика Граждан­ской войны, советская модернизация Сибири с символами Тайшет-лага и Братской ГЭС), с другой — центр региона, без освоения ко­торого сложно говорить о реализации стратегических планов раз­вития страны в XXI в. (газовые и нефтяные ресурсы, золото, лес, развитие гидроэнергетики, химическая и алюминиевая промыш­ленность, Байкал как всемирное достояние).

Перечисленное выше, а также особенности советской региональ­ной модернизации, ориентированной на развитие мощной промыш­ленной и энергетической базы, создававшие структурные условия для развития региональной полицентричности в постсоветский пе­риод (ориентация на разные отраслевые министерства и возникно­вение при этом разных групповых интересов, встроенных в област­ную партийную и административно-хозяйственную элиту), способ­ствовали достаточному разнообразию политической истории Иркутской области в постсоветский период :.

Область стала местом столкновения различных интересов, свя­занных как с неоднородностью региональной элиты, так и с разно­образными каналами влияния Центра. Это и прямая заинтересо­ванность Москвы в освоении региона (в лице естественных моно­полий при всей разности их подходов к выстраиванию взаимоотношений с регионом — от прямого давления до вхождения в региональную власть), и участие финансово-промышленных групп в освоении ресурсов (при попытках региональной власти выступить небеспристрастным арбитром в столкновении корпоративных ин­тересов)2.

Полицентричность, диверсифицированность, гетерогенность ре­гиональной политики проявились еще в конце 1980-х годов. Они хорошо просматриваются на примере развития мощного экологи­ческого движения, имеющего советские корни, но с яркими образ­цами массового движения именно в тот период: общественные клубы, молодежная составляющая, переплетение с политическими требо­ваниями — перестройки, гласности. Можно говорить о своего рода всплеске активности. А. Аузан, оценивая в целом роль тогдашних массовых движений, считает, что свою роль сыграл накопленный в советское время социальный капитал, затем в период губернаторства Ю. Ножикова, — знаменитая схема приватизации «Иркутскэнерго» с соблюдением интересов области, далее добровольная отставка гу­бернатора. Следующий этап, в отличие от предыдущего массового, скорее характеризуются внутриэлитной региональной борьбой (преж­няя делиберативность сменяется щумпетерианским подходом к де­мократии — правят политики, но от имени и по поручению народа). Все это ведет к развитию политического процесса лишь на уровне элит при пассивной роли рядовых избирателей (политика как торг между определенными группами интересов). Если обратиться к тому же Аузану — социальный капитал, накопленный в советское время, оказался растраченным, новый еще не возник. Существовавшие с со­ветских времен социальные взаимодействия размываются, сменяясь новым качественным состоянием общества, где советское наследие синтезируется с новыми реалиями, приводя к становлению «обще­ства клик», «общества песочных часов». Но и здесь ярко про­являются иркутская полицентричность, как на примере знаменитых на всю страну своей политтехнологической грязью иркутских гу­бернаторских выборов (противостояние Б. Говорина, И. Щадова, С. Левченко в одном случае и Б. Говорина и «энергетической» оп­позиции в другом). Необходимо вспомнить и противоборство За­конодательного собрания и губернатора. Конечно, во всех этих спо­рах можно выделять и составляющую, связанную с бизнесом: про­тивостояние «Иркутскэнерго» и РАО ЕЭС или приход в 1990-е годы на иркутскую землю многих основных российских финансово-промышленных групп и начало дележа местных ресурсов.

Современный региональный режим, связанный с путинским пе­риодом правления, тоже характеризуется рядом особенностей. Тех­нологическая проблема прокладки нефтяного трубопровода «Вос­точная Сибирь — Тихий океан», реакция на нее власти на разных уровнях и общества выявила некоторые из них. Здесь необходимо сделать важное отступление. Сами споры вокруг «трубы» совпали с несколькими важными изменениями в региональном политическом дизайне. Появился первый назначенный иркутский губернатор — А. Тишанин (чье назначение, кстати, не смог предсказать ни один из экспертов). Другой момент — процесс подготовки к референдуму об объединении Иркутской области и Усть-Ордынского Бурятского АО. Этот сам по себе очень занимательный региональный сюжет интересен с точки зрения формы (референдума). Обсуждение про­блем прокладки нефтепровода оказалось переплетено с темой объ­единения. Высказывались самые разные оценки полезности или бес­полезности референдума. Но интересно не это, а то, что сама форма легитимации себя властью через референдум индуцировала совер­шенно другое обсуждение, уже не формализованное, не технологи-зированное, а носившее характер спонтанности, — дискуссию о маршруте трубопровода. Таким образом, можно говорить о том, что рост массовой активности произошел в период изменения ре­гионального политического режима, причем инициированного самой федеральной властью. Интересно также, что именно власть задает режим рассмотрения объединения региона через референдум — про­цедуру, направленную на общее обсуждение. Другое дело, что с точки зрения ее критиков это очевидная манипуляция с заранее известным исходом. Хотя в чем тут кроется злой умысел, критики внятно объ­яснить тоже не смогли. Важный момент — наличие четкой регио­нальной идентичности, связанной с огромным ресурсом культурного капитала, плюс к этому — существующая традиция экологического движения, в том числе массового. Сама тема защиты Байкала, защиты экологии региона может рассматриваться как вариант конкретного воплощения идеи «общей воли».

В дискуссии по поводу переноса трубопровода четко обозначи­лись две позиции. Одна из них связана с позицией «Транснефти», которая устами С. Вайнштока (в интервью «Российской газете») развивала тему выверенного экспертного решения — обоснован­ного, технически грамотного, соответствующего закону. В интервью олигарх Вайншток привлекает на свою сторону советское прошлое (проект нефтепровода разрабатывался одновременно с бамовским, но не был в то время реализован). То есть «Транснефть» является славной наследницей советских пятилеток. В данном случае «со­ветское» выступает как бренд. И традиционный технократический слоган: «дайте заниматься делом». В целом позиция «Транс­нефти» на всем протяжении спора характеризовалась больше глухой обороной: все уже решено, обсуждение не имеет смысла. Да и вообще это не та площадка, на которой принимаются решения, в том числе по данной проблеме.

Вторая позиция была связана с быстро набиравшим обороты экологическим движением. Такое массовое движение появилось впервые за 15 лет, но не следует забывать, что в регионе все это время работали различные экологические организации. Самая знаменитая из них — «Байкальская экологическая волна». Они действовали на фоне мощной мифологии Байкала как части региональной иден­тичности. О периоде конца 1980-х — начала 1990-х годов уже гово­рилось. Само экологическое движение развивалось в нескольких на­правлениях. Одно из них в большой степени задействовало Интер­нет, в частности, региональный раскрученный сайт БАБРЛ^ Там был объявлен сбор подписей за прекращение сооружения нефте­провода в опасной близости от Байкала, выложены листовки для агитационной кампании за запрещение строительства. Сам сайт превратился в виртуальную площадку формирования и развития экологического движения. Помимо Интернета огромную роль иг­рали протестные митинги (число участников там доходило до не­скольких тысяч человек), которые являлись не менее важной пло­щадкой формирования регионального общественного мнения.

Исходя из статистики сайта, можно сделать вывод, что экологи­ческое движение имело ярко выраженный городской характер, при­чем речь идет не просто о городах, а о центрах, столичных и сибир­ских (Москве, Санкт-Петербурге, Иркутске, Новосибирске, Крас­ноярске, Томске, Владивостоке, Екатеринбурге, Хабаровске, Улан-Удэ). Центром движения являлся Иркутск. Его поддерживали и в других крупных городах области: Ангарске, Братске, Шелехове. Движение носило выраженный молодежный характер. Значительную роль играли представители студенчества и профессий, связанных с сектором услуг (бизнесмены, бухгалтеры, инженеры, дизайнеры, про­граммисты, журналисты, менеджеры, литераторы). Заметны были и традиционно активные постсоветские пенсионеры.

По мнению одного из лидеров движения, оно отличалось тремя характеристиками: неперсонифицированностью, идеализацией и аполитичностью. В движении нет четко выраженного лидера, ско­рее можно говорить о «коллективном разуме» или о только начи­навшемся процессе оформления лидерства. Вторая характеристика подразумевает идеалистическое, романтическое определение целей, связанных с защитой Байкала как общего достояния. Аполитичность характеризует интересную черту движения с точки зрения полити­ческого регионального расклада. Ни одна из партий не выступила с осуждением движения, все — от ЕР и до НБП — заявили о не­обходимости приостановки строительства трубопровода, изменения его маршрута. В «Байкальское движение» вошли люди с самыми разными политическими взглядами. Идею переноса «трубы» под­держали представители академической и вузовской науки, художе­ственная интеллигенция. Региональная власть устами губернатора, председателя ЗС, депутатов разных уровней заявила о недостаточной проработанности плана строительства нефтепровода. Можно гово­рить о дистанцировании региональных властей от политики «Транснефти». Правда, по мнению активистов движения, власть занимала недостаточно четкую и продуманную позицию.

Анализ выявил полное смешение всего и вся в аргументах сто­ронников переноса строительства трубопровода. Например, с точки зрения одного из них, «Байкальская нефтяная ТРУБА есть законо­мерный и предсказуемый шаг в реализуемой Кремлем геополити­ческой доктрине истребления "лишнего" населения России с его, Кремля, экономической точки зрения». Но не все еще потеряно: «И все же столь желанный Кремлю бешеный темп замены коренного российского населения китайскими гастарбайтерами в Приморье и Хабаровском крае пока что резко падает при приближении к Ир­кутску. Животворная сила чистой воды и красоты Байкала продол­жает питать физические и духовные силы людей, удерживая возле него непомерно большие по кремлевским меркам массы коренного населения, и тем самым ломает расчеты Кремля на скорейшую "ку-вейтизацию" ограниченной западной части Страны». Поэтому у сибиряков собственная гордость: «Мы с Вами, уважаемые Сиби­ряки, были уже заранее вычеркнуты Москвой из списка россиян, достойных "кувейтских" благ. Но даже само наше существование здесь не позволяет кое-кому ощутить себя полноценным шейхом. Мы здесь невыгодны Москве и должны быть заменены имеющимися рядом в избытке желтолицыми соседями, привыкшими пить без фильтров мутные воды Янцзы и не требующими ни социального, ни медицинского, ни пенсионного, ни прочего обеспечения и гото­выми работать за гроши».

Еще один характерный пример сибирского «отстранения» от Москвы: «Это Мы здесь живем, отдыхаем на Малом море, пьем чи­стую Байкальскую воду и хотим, чтобы наши дети и внуки здесь тоже жили и отдыхали. А ОНИ в Москве никогда здесь не жили, не были и не будут, им эти проблемы с загрязнением Байкала, как за­грязнение космоса искусственными спутниками, далеко и неинте­ресно». «Поэтому спасти уникальный Байкал, спасти нашу жизнь можем только МЫ, вместе, все вместе жители Прибайкалья и За­байкалья. Каждый из нас должен выступить против строительства нефтепровода вблизи Байкала. И единственный шанс привлечь вни­мание к нашей позиции — это голосовать ПРОТИВ объединения Иркутской области и УОБАО!».

Интересно, что в последнем случае дискуссия о путях прохожде­ния трубы напрямую связывается с референдумом об объединении области и автономного округа. Само объединение рассматривается как проблема власти и как основа для торга с властью. Идея проти­востояния частному капиталистическому бизнесу ярко проявляется в следующем аргументе: «"Транснефть" — ЧАСТНАЯ компания. Какого хрена она покушается на народное достояние?». Историче­ский анализ взаимодействия Москвы и регионов дается в следующем пассаже: «Москва, как гигантский спрут, всегда питалась соками от окружающих ее территорий, протягивая свои щупальца все дальше на восток по мере роста аппетитов и количества населяющих ее чи­новников той или иной эпохи».

«Транснефть» обвинялась в некачественном менеджменте, точ­нее, в менеджменте старого, советского типа, в непрозрачности, в попытке нещадной эксплуатации природных богатств. Говорилось также о возможности расправ с протестующим населением по при­меру Нигерии. Тем не менее сами участники движения (как, впрочем, и «Транснефть») ждали решений Центра. Более того, отсутствие реакции рассматривалось как повод для перехода к более решитель­ным действиям: «В то же время федеральный центр, равно как и "Транснефть", хранят гробовое молчание в ответ на выступления иркутян. Подобное молчание в случае, если оно затянется, может вызвать гораздо более решительные действия населения, чем мирная демонстрация».

Четко формулировалась специфика митинга как института прямой демократии: «Ну и шествие, это правильно. Когда стоишь и слушаешь, как кто-то что-то говорит, это не то, а вот самому идти — это уже действие. Орание опять же объединяет. В общем — было неплохо, но митинги нам еще учиться и учиться делать. Чтоб полу­чилась в финале единая атмосфера, чтоб они действительно объеди­няли людей, а не просто подтверждали телезрителям в выпуске но­востей, что "пришло столько-то тысяч". Ну что ж, есть люди, есть желание, есть идеи. Теперь бы всю эту энергию сохранить, поддер­жать, направить в нужное русло, и будет победа». Другой важной характеристикой митинга объявлялась следующая: «И еще одно наблюдение: несмотря на то что добрую половину собравшихся со­ставляли студенты и школяры, ПИВА НЕ ПИЛИ! — а это о чем-то да говорит». Элементы теории заговора ярко выражены в сле­дующем высказывании: «Нет, ребята, эта "ТРУБА" придумана явно для чего-то другого... Для отмывки денег, для воровства денег инве­сторов и стройматериалов, для бесконтрольной вырубки леса, на­конец, просто, чтобы стать собственником земли, отчужденной под нефтепровод и насосные станции. Готовится не просто преступление против Байкала и пьющего из него воду населения целого края, но масштабная финансово-строительная афера».

Яркий текст, в котором смешивается политическая критика пра­вительственных реформ начиная с Горбачева, религиозная мистика, поиски национальных корней русских, критика официальной церкви, библейская герменевтика, призыв к активной гражданской позиции, экологические темы отношения к природе как к боже­ственному дару, обращение к образу Христа и еще многое, приведем полностью: «Начиная с Горбачева Правительство страны не рабо­тает в интересах страны. Ельцин воспроизвел кровавое воскресенье, расстреливая Парламент. Путин держит народ в параличе иллюзии "своего парня", "христианина", в то время как он обескровливает народ, лишая его необходимых жизненных условий, и страну, пре­вращая ее в место свалки и выкачивая все что возможно. Но Народ, встанет ли он на защиту своих интересов!? Есть ли в России настоя­щие мужчины, способные взять в умелые руки руль, и женщины смелые, не согласные больше терпеть принуждаемую бедность, когда есть еще возможность жить в изобилии всего и не бояться за своих детей! Россияне, надо сорганизоваться уже не только за Байкал, но за спасение всей страны от хищничества, сохранить все, что еще осталось, восстановить то, что испорчено и строить нашу жизнь своими руками. Попросим Бога, чтобы Он нас вразумил, Он на сто­роне народа, а не на стороне разрушителей его творений. Церковь, как и в царские времена, не с Богом, а на стороне власти человече­ской. Церковь, пользуясь религиозными чувствами людей, хочет удержать народ в рабстве. Она называет людей "рабами божиими", но у Бога нет рабов. Он называет людей своими детьми, принцами и принцессами. Он создал природу прекрасной и бесконечно раз­множающейся, чтобы люди ни в чем не имели недостатка, а только всю их жизнь земную славили Его своим совершенствованием и научились после завершения земного существования перейти в вечную жизнь. Не верьте обманщикам, что надо терпеть бедность, несправедливость, грубость, исходящие от кого бы то ни было. Иисус когда говорил что "если кто-то тебя ударит по одной щеке, подставь ему другую", эта интерпретация неверна, маленький фраг­мент из его объяснения выхвачен, Иисус сказал, что если в борьбе вашей за правду, за справедливость кто-то ударит по одной щеке или стороне (на арамейском сторона, бок, щека говорится одним словом), то подставь ему другую сторону (так как одна уже ранена и больно, другая же может выдержать следующий удар) и продолжай бороться за правое дело. Русский народ, из которого вышел Иисус Христос, страдает, попросим Его, чтобы Он нас вывел из заблуж­дения, Он жив и Он с нами. Позовем Иисуса и Отца Его, чтобы Они были с нами и мы с Ними явно. Мир сейчас в хаосе, только с Божьей помощью можно его исправить. Радостной Пасхи всем, Иисус действительно воскрес». Прямо-таки новая «теология осво­бождения» на российский манер.

Помимо попыток как шантажировать власть с точки зрения ее заинтересованности в итогах референдума об объединении, так и обвинить ее в действиях по соединению «святого и народного» (Байкал) с корыстным и беспринципным (административные тех­нологии объединения) в одну повестку дня высказываются мнения, претендующие на анализ трудностей властей: «...Власти также можно понять. В совершенно ненормальной ситуации, когда президент фак­тически защищает негуманное, неэкологичное, незаконное решение "Транснефти", власти оказываются на распутье между долгом чело­века и долгом должности, которую этот человек занимает. Будучи, безусловно, всей душой за Байкал, власти в то же время не могут до­пускать расшатывания ситуации и будут блокировать ее тем или иным образом, в силу уровня собственной некомпетентности и трусости — лучше или хуже. Как правило, конечно, хуже».

А вот пример своего рода политического манифеста: «Извини, но молчать надоело. И ждать очередную пакость тоже надоело. За-долбало отношение московЫ. Задолбало, что считают быдлом без­молвным, не способным дать отпор. Я свободный человек и хочу жить, как Я хочу, а не как захотелось левой пятке путинА и Ко(мпа-нии). И хочу пить чистую воду, а не помесь углеводородов. Я готов с оружием встать и защищать то, что мне дорого. Не только для себя, но и для своей дочки. Нам объявили информационную войну? Ну что ж, в эту игру можно играть с обеих сторон. Они врут с экранов ТВ, со своей стороны я постараюсь заблокировать их сайт и забить их каналы связи. Объявят реальную войну, встану с оружием. Я НЕ хочу жить в ТАКОЙ России — если единственный путь — отделе­ние Сибири, я всеми руками ЗА!!! Если есть другой путь, который даст те же результаты, — тем лучше, буду тока рад. Выхода нет, или мы им докажем, что чего-то стоим и с нами надо считаться, или прав был умник, сказавший, что население тут молекула/100 км. Кто счи­тает себя молекулой (безмолвным бараном) — милости просим в стойло — остальные отстоят свои права».

Развивалась и левая радикальная критика происходящих собы­тий: «Создана не либеральная, а БЕСПРЕЦЕДЕНТНО тотальная ВОРОВСКАЯ (в самом прямом смысле этого слова) система, кото­рая позволила небольшой группе людей украсть то, что было создано нашими отцами и дедами, и теперь делает все, чтобы отнять еще оставшееся не разворованным природное богатство — уже у наших внуков и правнуков. И именно эта воровская система, а не гипоте­тический либеральный режим Касьянова, Хакамады (смешно!) и др., представляет угрозу для жизни сотни миллионов, включая и самих напившихся крови (нефти ли)».

Лидеры движения пытаются отрефлексировать свои собственные политические достоинства: «К счастью для властей, в оргкомитете "Байкальского движения" находятся люди, которыми крайне сложно манипулировать в своих интересах каким-то посторонним органи­зациям. Такие желания, безусловно, периодически возникают у тех или иных структур — к примеру, в начале деятельности "Байкаль­ского движения" была сделана достаточно бездарная попытка ис­пользования ее лозунгов партией ЛДПР. В обратной ситуации "Бай­кальское движение" можно было бы легко повернуть в сторону об­острения ситуации, что, безусловно, было бы использовано либо оппозиционными партиями, либо, наоборот, спецслужбами, которые пока что находятся в неизвестных взаимоотношениях с "Транс­нефтью"». Рефлексия дополняется программой действий на буду­щее: «Немного о перспективах. "Байкальское движение", заявленное как абсолютно аполитичное, вполне может столкнуться с тем, что традиционные методы борьбы за экологическую чистоту Байкала будут исчерпаны. В этом случае движению придется выдвигать по­литические лозунги — вернее, как показывает прошедший митинг, ему придется попросту согласиться с лозунгами, предложенными народом. Учитывая состав оргкомитета "Байкальского движения", который состоит как минимум на треть из сепаратистов, это может сделать ситуацию крайне интересной».

Итак, в различных выступлениях в защиту Байкала переплетаются совершенно разные сюжеты, часто прямо противоположные. Очень четко звучит тема локализма, патриотизма по отношению к кон­кретному месту, но в этом месте — весь мир (ведь Байкал — все­мирное достояние). Продолжает развиваться миф Байкала, иногда выводимый даже на уровень религии, варианта неоязычества. Можно встретить элементы идеологических построений, связанных с «жел­той опасностью», «воровским режимом» (причем в различных ин­терпретациях — как продолжения «власти дерьмократов», так и «власти ГБ»), левую идею «продолжения развала страны». Очень часто встречается идеология «антикапитализма» (высказывания о проклятых московских «манагерах»3 или призывы посадить Вайн-штока на баксовую диету), критикуется экономика страны за ее экс­портно-сырьевой характер. Распространено настороженное и часто враждебное отношение к «проклятой Москве и москалям». В этом случае получает дополнительное развитие мифология отделения, ко­торое, по мнению ее адептов, поддерживает большинство сибиряков, а само массовое движение рассматривается как аргумент в защиту этого тезиса. Последний пример явственно демонстрирует возмож­ности манипулирования массовым движением со стороны разных групп ангажированных активистов.

В процитированном выше «религиозном» примере, где смеши­ваются Горбачев, Христос, праздник пасхи, Байкал и т. д., ярко про­слеживается еще один возможный вариант интерпретации идеологии движения с помощью идеи бриколажа, когда в одну конструкцию со­единяется все и вся (подобно все время возникающей и пропадающей при каждом новом повороте картинке в калейдоскопе). Главное — это силовые линии, задающие формат рисунка, его мобилизационное измерение, связанное с очевидной для всех идеей — «Спасем Бай­кал!». Очень ярко в экологическом движении проявился концепт «народа» («Пока мы едины, мы непобедимы»). Естественно, что если есть Народ (с прописной буквы), то есть и Власть, коррумпи­рованная, некомпетентная, циничная, корыстная, не способная ни на что, кроме очередного обмана Народа4. По отношению к регио­нальным властям есть и осторожная критика, и шантаж по поводу референдума об объединении. Движение в своем развитии, как уже указывалось, использует различные варианты, связанные с демократией участия, — митинги, создание режима сообществен-ности через виртуальные дискуссионные площадки в Интернете, агитация, листовки, граффити. Отстаивается идея преемственности с предыдущим этапом массового экологического движения. Посто­янно упоминается необходимость активных действий, включения режима мобилизации — «Если не мы, то кто?», а также знаменитый русский революционный вопрос «Что делать?».

Само движение постоянно стремится очертить свои границы, задать четкие правила идентификации, в том числе и по принципу «свои — чужие». Был даже учрежден «Орден Иуды», виртуально вручавшийся «предателям Байкала» — журналистам, средствам массовой информации (за статьи, где высказывалась поддержка ста­рому маршруту нефтепровода), предпринимателям (за отказ разме­щать афиши в поддержку Байкала), чиновникам, различным органам власти, депутатам.

Таким образом, экологическое движение развивается в рамках горизонтальной ассоциации, ориентированной на идею «общего блага». Можно говорить о мощном развитии внутренней, групповой идентичности с четкими границами, с идеей преемственности. Если рассматривать этот феномен в рамках гражданственности, то заметно становление культуры солидарности, связанной с локальным, регио­нальным патриотизмом и идеей активного гражданского действия. Но здесь нет и следа составляющих пассивного измерения граждан­ственности. Есть социальный капитал, есть традиция его проявления, влияющая на развитие гражданского активизма. Но доверие, цир­кулирующие в группе, имеет ограниченное распространение. Ника­кого диалога с бизнесом и властью в данном случае не возникает. Власть виновна по определению, бизнес — слуга власти (или наобо­рот, что в данном случае неважно). Но и сам бизнес тоже не вступает ни в какой диалог с активистами движения, он ставит под сомнение саму его легитимность, ведь все правовые согласования бизнес про­шел. Движение и бизнес представляют собой как бы два фрагмента, не связанных ничем, вращающихся вокруг собственных осей в без­воздушном пространстве. Более того, если сравнивать их дискурсы, то очевидным повторяющимся моментом будет теория заговора. В случае «Транснефти» и Вайнштока — это таинственные «между­народные силы», пытающиеся изменить маршрут. В случае движения — это Кремль, Москва. И там, и там также можно встретить обра­щение к советскому наследию. Так или иначе, эти общие элементы нельзя рассматривать как нечто объединяющее. Возникает ситуации тупика, где выход не просматривается. В логике фрагментированного общества главным виновником всего является государство, но этот же институт является главным и единственным арбитром. В данном случае это был президент Путин. Создается ситуация вос­требованности этого арбитра, и он не замедлил проявить себя.

26 апреля 2006 г. в Томске на совещании президента России с главами сибирских регионов С. Вайншток выступил с заявлением, что экологические риски при прокладке трубопровода «Восточная Сибирь — Тихий океан» практически сведены к нулю и загрязнение озера Байкал в результате функционирования трубопровода неве­роятно. Однако оптимизм высокопоставленных руководителей не разделил президент В. Путин. Он согласился с мнением вице-пре­зидента РАН Н. Лаверова, который предложил перенести трубу се­вернее — за пределы водозаборной и сейсмической зоны. Путин в ответном слове спросил у Вайнштока, есть ли возможность провести нефтепровод севернее. Видя его неуверенную реакцию, президент заметил, что «видимо, есть», подошел к карте Байкала и нарисовал три стрелочки. По его словам, нефтепровод должен, как и планиро­валось, идти к Байкалу до определенной точки, а затем уходить в сторону, севернее. «Нужно учесть мнение общественности», — резюмировал президент. В результате Путин поручил проработать возможность переноса трубопровода на участке вблизи Северного Байкала за пределы водозаборной зоны — более чем на 40 км на се­вер. Власть в данном случае в очередной раз проявила себя, причем это было связано с нанесением стрелок на карту (такое случалось в российской истории еще во времена Российской империи, в ста­линский период и вот теперь).

Сама возможность такого чисто ритуального, показательного пре­зидентского жеста вписана в логику арбитража, его востребованности со стороны и общественности, и бизнеса. Интересно, как это вос­принял один из участников дискуссии на портале: «Не расслабляться.

PR. КГБ. Обман. Весь в белом!». Но, конечно, логика «Будьте бди­тельны!» теряет в своей мобилизационной мощи после президент­ской интерпретации спора. И само движение идет на спад, создается Байкальский народный фронт, но это уже другая история.

С точки зрения критиков путинского режима власть таким ре­шением ставит под сомнение свою легитимность, она перечеркивает решения всех правительственных инстанций, через которые проект трубопровода успешно прошел. То есть создается авторитарная си­туация, где все определяет решение одного человека или одной, выс­шей инстанции. Однако не все так просто. В рамках западной по­литической культуры, точнее, в рамках наших представлений о ней, это, может быть, и правильно. Но есть и политическая культура со­временного российского общества, где финальный президентский властный аккорд воспринимается как вполне легитимный, справед­ливый и, более того, рациональный: если не президент, то кто же? В таком случае этот традиционалистский жест власти не расшатывает ее, а, напротив, укрепляет, хотя опять же в традиционалистском смысле, без создания каких-то институтов для разрешения подобных споров в будущем. Вернее, даже не сохраняет или укрепляет, а кон­сервирует, подтверждает статус-кво.

В заключение еще раз повторим основные выводы. Байкальское экологическое движение первой половины 2006 г. можно рассмат­ривать как значимое подтверждение изменения прежнего элитного характера политического процесса, доминировавшего в регионе в 1990-е годы, на массовый. Можно обозначить это как возвращение в политику призрака или мифологии «общей воли». Власть заинте­ресована в поддержке «народа», в опоре на идею «общей воли», но именно как абстрактной, лишенной конкретного наполнения сущности, которой легко манипулировать и которую легко видоиз­менять. Сложные элитные «разборки» никуда не исчезают, они просто оттесняются в тень, полностью превращаясь в неформальные отношения. Ведь, как мы знаем, при Б. Ельцине так и не были соз­даны работающие институты, в том числе связанные с различными элитными интересами, с представительством социальных групп и т. п. В случае Иркутского региона «возвращение» произошло в условиях инициированного властью изменения политического режима и носило спонтанный характер. Возникающее движение от­личается ориентацией на активизм и региональный патриотизм, но не на проявление толерантности и «цивильности». Проблемная ситуация разрешается, но отнюдь не путем создания институтов, а следуя определенной традиции (но именно это решение и механизм его принятия оказываются востребованными и обществом, и бизнесом, и властями).

Выстраиваемый таким образом политический процесс (власть как арбитр и медиатор для отдельных фрагментов общества) не по­могает избегать острых политических кризисов, связанных как с ло­гикой демократии участия (различные возможности манипулиро­вания, неконтролируемый активизм), так и с традиционалистским отношением к власти вне рациональных, разработанных и воспри­нятых людьми процедур ее контроля, участия в ней, давления на нее через работающие общественные и политические институты.