Конкурентные олигархии и плюралистические демократии

Степень участия масс в политике и институционализированной групповой конкуренции дает нам критерии для сопоставления основных подтипов согласительной модели: соревновательной олигархии и плюралистической демократии. Хотя оба подтипа характеризуются легитимной групповой конкуренцией, они раз­личаются по степени участия в политике. Соревновательная оли­гархия означает правление незначительной части общества: со­стоятельных людей, церковных иерархов, крупных землевладель­цев, бизнесменов, высших государственных служащих и военных. Женские и молодежные объединения, беднейшее крестьян­ство и мелкие предприниматели изолированы от участия в поли­тике. Плюралистическая демократия, напротив, включает в про­цесс принятия политических решений как можно большее число групп. Участие народа обеспечивают специальные организаци­онные структуры: массовые политические партии, многоотрас­левые профсоюзы, фермерские ассоциации, крестьянские сою­зы, общества взаимопомощи, кооперативы, женские организа­ции и молодежные группы. Лидеры этих объединений не подвер­гаются репрессиям со стороны государства и могут самостоятель­но контролировать ресурсы. Одним словом, в отличие от сорев­новательной олигархии плюралистическая демократия функцио­нирует в условиях более развитой ролевой специализации и более широкого участия масс в политике6. Обладая равными свобода­ми, включая равенство перед законом, граждане получают воз­можность участвовать в принятии политических решений.- Со­гласно демократам-плюралистам, децентрализация политиче­ской деятельности и обеспечение гражданских свобод позволяют всем индивидам, невзирая на их социальный статус, действовать не только в собственных интересах, но и во имя определенных общих ценностей — доверия, доброжелательности, просвещен­ного 'понимания, — рождающихся из рационального диалога, предусмотренного согласительной системой. Реформистские со­циальные преобразования происходят в обстановке существова­ния добровольных объединений, в которых индивиды имеют собственные цели, присоединяясь к ассоциациям, добивающим­ся от правительства желаемых политических результатов7. Дан­ный эволюционный процесс является выражением стратегии увязывания между собой требований отдельных индивидов и групп.

В соответствии со свойственными согласительной системе политическими принципами материальные интересы существу­ют отдельно от духовно-нравственных ценностей. Если свои ду­ховные потребности люди удовлетворяют в независимых церк­вах, то для удовлетворения экономических интересов они вступа­ют в добровольные объединения и конкурирующие политиче­ские партии. Однако и нравственные ценности оказывают воз­действие на формирование политического процесса. Под влия­нием классического конституционного либерализма политики свято соблюдают законы. Олигархи утверждают, что закон исхо­дит от существующих властей и является гарантом политическо­го порядка. По мнению же плюралистов-демократов, высший за­кон регулирует интересы групповой конкуренции, позволяя всем группам участвовать в принятии политических решений. Но и при конкурентной олигархии, и при плюралистической демокра­тии имеет место конфликт духовно-нравственных ценностей с материальными интересами. Если общество не объединено еди­ным пониманием общего блага, то вся деятельность может поте­рять смысл. В этом случае погоня за осуществлением индивиду­альных и групповых материальных интересов заслонит собой по­нимание важности трансцендентного подхода к общественному благосостоянию, результатом чего может стать массовое падение нравов и разгул насилия8.

Исходя из согласительных принципов, взаимоотношения уп­равляющих и управляемых основываются на репрезентативной системе. Несмотря на то что олигархи хотят видеть в правительст­ве «лучшие классы» — землевладельцев, капиталистов, собствен­ников и высшее духовенство, — они также считают, что должны быть представлены различные взгляды и поддерживают постепен­ное включение в политический процесс ранее исключенные груп­пы. Однако при том, что олигархи выступают за предоставление «умеренной» оппозиции ограниченной политической свободы, они отметают возможность политического равенства между вы­сшими и низшими классами и противодействуют правительст­венной политике, направленной на достижение равных экономи­ческих условий. Придерживаясь коллективистской ориентации, олигархи стремятся сохранить неизменным общественно-поли­тический статус привилегированных групп. В отличие от них плюралисты-демократы придерживаются более индивидуалисти­ческого подхода к консультативным отношениям между управля­ющими и управляемыми. Они полагают, что при репрезентатив­ном правлении все индивиды должны иметь свободу выбора по­литических лидеров, выражения своих политических предпочте­ний, а также свободно вступать в добровольные объединения (по­литические партии, группы влияния) и участвовать в принятии управленческих решений. Эгалитарное понимание политическо­го участия предполагает наличие у каждого индивида нравствен­ных ценностей и права на личную автономию. Всем гражданам необходим доступ к экономическим и информационным ресур­сам, позволяющим им влиять на политических деятелей.

В обоих типах согласительных систем социальные группы не зависят от центральных контролирующих органов. Правительст­венные структуры функционируют в условиях децентрализации власти. Региональные политические институты и добровольные ассоциации обладают самостоятельным влиянием. Избранная гражданская власть контролирует действия армии, полиции и служб безопасности. В таких либеральных плюралистических структурах политики осуществляют руководство главным обра­зом посредством убеждения, а не принуждения. Координация центра имеет ограниченный характер. Обычно она возложена на премьер-министра или президента, кабинет министров и стар­ших государственных чиновников. В условиях соревновательной олигархии такая координация предполагает поддержание внут­реннего порядка, защиту нации от иностранных вторжений, со­здание системы транспортного сообщения, сбор налогов и субси­дирование отдельных частных экономических проектов. Дея­тельность политических партий ограничена законодательной властью. Не имея массовой электоральной системы, партии в ос­новном представляют интересы землевладельцев, коммерсантов и городской администрации. Слабые узаконенные партии почти не влияют на выработку политики.

В условиях плюралистической демократии справедливые вы­боры на конкурентной основе с участием оппозиционных партий дают избирателям возможность избирать кандидата в законода­тельные органы. Всеобщее избирательное право обеспечивает са­мое полное участие в выборах. Вместо того чтобы сплачивать на­род вокруг задач, определяемых государственной политикой, партии представляют в законодательных органах интересы раз­личных групп. Партии ставят перед собой задачу примирения этих интересов и образуют коалиции, способные проводить зако­ны, отвечающие запросам всех заинтересованных групп избира­телей. Унифицировать политический процесс — задача выбор­ных государственных чиновников, а не лидеров партий. Полу­чившие поддержку электората политики занимаются широко­масштабной деятельностью: поддерживают нормальную работу системы, создают экономическую инфраструктуру, в особенно­сти гарантируя функционирование всеохватывающей сети служб социального обеспечения9.

Сохраняя суверенитет на международной политической аре­не, национальные государства согласительного типа вместе с тем проводят политику свободной торговли. Вместо того чтобы при­держиваться принципов автаркии, согласительные системы ста­новятся экономически взаимозависимы от других наций. Меж­дународные экономические обмены промышленными и потре­бительскими товарами и займы диалогичны внутренним обме­нам в рыночной экономике.

Хотя плюралистическая демократия дает больший простор для участия масс, чем соревновательная олигархия, в обоих типах согласительных систем активное участие в политике принимают люди, обладающие высоким общественно-экономическим ста­тусом. Юристы, государственные служащие и бизнесмены за­ключают политические сделки, вырабатывают ту или иную поли­тику и проводят в жизнь законы. Бедняки, занимающие марги­нальное положение в рыночной экономике, обычно пассивно наблюдают за теми, кто активно участвует в политическом спек­такле, затрагивающем их жизнь.

В XIX и начале XX в. в отдельных частях Западной Европы и Латинской Америки политические системы функционировали как соревновательные олигархии. Англия XIX в. является приме­ром такой олигархии. Доминировали элитарные группы, зани­мавшие высшие ступеньки иерархической лестницы. К их числу относилась королевская семья, англиканское духовенство, зе­мельная аристократия, мелкопоместное дворянство, новые про­мышленники (текстильные фабриканты), коммерсанты, лондон­ские финансисты и государственные служащие высшего ранга, юристы, журналисты и писатели. Из этой олигархической систе­мы были практически полностью исключены неимущие классы, заводские и неквалифицированные рабочие, женщины, ирланд­цы и католики. На формирование политики влияли главным об­разом межфракционные конфликты парламентских элит — тори и вигов. В Чили, Аргентине и Уругвае на обладание политиче­ской властью претендовали несколько господствующих элит — католический епископат, крупные землевладельцы, владельцы рудников и приисков, коммерсанты, юристы и армейские офи­церы. Несмотря на свой олигархический характер, эти системы проводили парламентские и президентские выборы, мирились с существованием некоторых гражданских свобод и поддерживали разделение исполнительной и законодательной власти. При этом большинство людей — неимущие, беднейшее фермерство, рабо­чие на фабриках и рудниках, женщины — не имели ни права, ни возможности принимать участие в политической жизни10.

Несмотря на то что в 80-х годах военные формально передали власть гражданским лидерам, большинство из этих систем функ­ционировали как соревновательные олигархии, а не как плюра­листические демократии. Хотя в процессе выборов гражданским политикам удалось сместить офицеров с постов глав прави­тельств, военная элита продолжала определять правила полити­ческой игры и держала под контролем решение политических вопросов, встававших на повестке дня. Помимо контроля над оп­ределенными регионами в рамках государства, офицеры воору­женных сил определяли политику в сферах национальной без­опасности, охраны внутреннего порядка, экономического развития и даже в области образования. Они обладали правом вето в отношении решений, принимаемых выборными гражданскими президентами. Некоторые группы, такие, как профсоюзные ак­тивисты, левые политики, радикальные студенты, духовенство, журналисты и интеллектуалы, становились жертвами военно-по­лицейского насилия. Поэтому мирное согласование противопо­ложных требований различных добровольных ассоциаций оказа­лось делом трудным11. Бюрократические авторитарные тенден­ции взяли верх над усилиями политиков согласительного направ­ления достичь сглаживания политических различий.

В Восточной Европе в конце 80-х — начале 90-х годов также начался конфликт между политиками, выступавшими за сохра­нение бюрократического авторитарного правления, и теми, кто I предпочитал согласительную систему. Хотя функционеры ком­мунистической партии уже не имели влияния в национальных правительствах, многие из них оставались у власти на региональ­ном и местном уровне. В центральных государственных органах на ключевых постах находились бывшие коммунисты, некомму­нисты и антикоммунисты. Управление осуществлялось исполни­тельной властью. Военные, полиция и органы госбезопасности применяли методы принуждения по отношению к политическим диссидентам, этническим и религиозным меньшинствам: евре­ям, цыганам и туркам. Необоснованное задержание, заключение в тюрьму и пытки свидетельствовали о несоблюдении граждан­ских свобод. Против этих авторитарных санкций выступали по­литики, требовавшие проведения процедур согласительного ха­рактера. Они поддерживали курс на политический диалог, суще­ствование конкурирующих партий, создание коалиционного правительства и приспособление элиты к популизму. Некоторые сторонники согласительной системы отдавали предпочтение со-диально-демократическому типу правления, предполагавшему сочетание политической свободы, рыночной экономики и зна­чительного социального обеспечения. Например, согласно ре­зультатам выборочных исследований, проведенных весной 1991 г. в Чехословакии, Венгрии, Польше, Болгарии и России, более половины всех респондентов желали бы, чтобы капитализм у них был ближе к социал-демократическому типу. Около четверти всех опрошенных русских склонялись в сторону шведской моде­ли. В этих пяти странах нерегулируемой капиталистической эко­номике отдало предпочтение от 15 до 25% респондентов12. Меж­ду тем главы правительств и некоторые экономические советни­ки склонялись к прорыночной экономической политике, ассо­циирующейся с правительством М. Тэтчер 80-х годов. Меньшую поддержку у восточноевропейских элит, заменивших коммуни­стических аппаратчиков, нашла шведская социал-демократиче­ская модель.

В следующих разделах проводится сопоставление Швеции как государства социал-демократического типа правления и Велико­британии как либерально-демократического. Хотя в этих согла­сительных системах уважаются гражданские свободы, шведская политика обеспечила более низкий уровень безработицы, боль­шее равенство в распределении доходов и высокую степень обра­зованности своих граждан. Однако в течение 80-х годов в Велико­британии усилился экономический рост и снизилась инфляция. Руководствуясь идеей «культуры предпринимательства», пре­мьер-министр М. Тэтчер проводила политику гуманного капита­лизма. Культурные, структурные и поведенческие аспекты госу­дарственной политики объясняют столь разные социальные ре­зультаты. Шведским политикам удалось уравновесить ролевую дифференциацию и интеграцию, это помогло им осуществить программы реформ. В Великобритании дифференциация приве­ла к обособлению отдельных групп, и левые организации имеют мало возможностей проводить эгалитарные социальные преоб­разования.