Идеология

Мостафа Реджай (Mostafa Rejai) в статье, касающейся идеоло­гии, отмечает во введении, что необходимо различать идеологию как понятие и идеологию как политическую доктрину. Задумаемся о втором случае: роли идеологии в упрочении или делегитимации политической системы, а также как источника политических убеж­дений («Словарь истории идей»).

Понятие «идеология», связано с деятельностью группы фран­цузских философов либеральной ориентации конца XVIII в., ко­торых называли идеологами. К ним принадлежали Этьенн Бонно де Кондильяк (Etienne Bonnot de Condillac), Пьер Ж. К. Кабанис (Pierre J. С. Cabanis), Антуан Дестют де Траси (Antoine Destutt de Tracy), Клод Адриан Гельвецийj(Claude Adrian Helvetius), Пьер Ла- ромигьер (Pierre Laromiguiere). Никто из тех, кто пользовался этим названием не связывал с ним отрицательного значения. Раз, согласно Кондильяку, все предметы человеческого познания надо называть «идеями», то собственно предметом метафизики есть исследование человеческого разума, совместно с источником всех его идей и ум­ственными способностями.

Исследуя жизненные процессы, такие как пищеварение или кровообращение, Кабанис пришел к выводу, что в человеке должно существовать некое активное начало помимо пассивных впечатлений. «Кабанис всегда льстил себя надеждой, что он сможет свести все поименованные выше явления вместе со сферой явлений морального и интеллектуального взаимопонимания между людь­ми к единому общему принципу После Кабаниса нельзя было не помнить, что человеческий разум был связан с телом. Кондильяк все свел к впечатлению. Кабанис сводит все к интеллектуапьной впечатлительности.

Таким образом, Кабанис питал надежду создать науку о че­ловеке — антропологию, которая будет состоять из трех частей: физиологии, этики и идеологии. Идеология не была самостоятельной дисциплиной.

Все идеи, всякое знание, а также все способности человеческого разума — впечатления, память, акты суждения и желания — опи­раются на свидетельства разума. Наше существование основано на ощущениях. Важность идеи может быть решена только в кате­гориях согласия с впечатлениями, которые предоставляют нам раз­ум. Только исследования о возникновении идей и их развитии дает гарантии того, что мы не совершим ошибок в процессе получения знаний и вынесения суждений. Знание — это процесс индуктивного обобщения на основании единичных впечатлений.

Итак, идеологи решительным образом поставили под вопрос рационалистическую традицию, особенно картезианство. В раз­работанной ими философии идеологи апеллировали, прежде всего, к Френсису Бекону (Francis Bacon) и Джону Локку. Они утверждали, что разработкой научного метода исследования физических явлений мы обязаны Бекону, который одновременно признавал, что всякое знание происходит из разума. Джон Локк, по мнению Кондильяка, революционизировал философию в результате систематических напа­док на рационализм. Его концепция tabula rasa (чистая доска), а также отрицание существования врожденных идей явилась исходной точкой для рассуждений Кондильяка. В своем «Трактате о впечатлени­ях» он утверждает, что все идеи происходят из разума, то есть, они являются произведением впечатлений. Согласно Кондильяку, всю структуру человеческого разума можно свести к преображенным впечатлениям, а раз впечатление является пассивным состоянием, разум не содержит в себе ничего, кроме пассивного начала.

Кондильяк был особенно заинтересован типологией идолов, которую представил Бекон, как о причине ошибки. Намерением Кондильяка было утверждение философии, основанной на ана­литическом методе, с целью систематического изучения природы и выводов, к которым приводят идеи. Указанное систематическое изложение сенсуалистской философии и антропологии подготовило основы материалистического взгляда на мир. «Если в нашем опыте (posag) мы приняли только ощущения, а опыт приобрел форму еди­ничных и всеобщих идей, он стал доступен всем действиям разума. Ощущения питало желания и образовало в себе страсти, которым подчиняются или которым сопротивляются, наконец, если удоволь­ствие и боль стали единственным принципом правления, то отсюда можно сделать вывод, что мы обладали сначала только ощущениями, и что наше знание и наши страсти являются результатом удоволь­ствия и страдания, которые сопровождают впечатления разума. Существенно то, что чем более мы будем над этим задумываться, тем сильнее будем убеждаться, что это является единственным ис­точником нашего знания и наших чувств» (Кондильяк «Трактат об ощущениях»).

Понятие «идеология» появилось в четырехтомном трактате Дестута де Траси «Элементы идеологии» (1801-1815). В его понима­нии идеология является частью зоологии и, как таковая, в отличие от Локка, имеет целью открытие источника наших актов познания, их достоверности и пределов. Его «Элементы» должны были быть разделены на три отдела, каждый из которых должен был быть разделен на три части. Согласно его представлениям, венец произ­ведения должна была составлять десятая часть книги, исследующая ложные науки, которые предстоит опровергнуть благодаря открытию человеческих методов познания. Первый том касался «Истории чело­веческих методов познания», а его первая часть — «Формирование наших идей, или... идеология в собственном смысле».

Идеология, или первая философия, представляет собой «полный трактат о происхождении всех наших актов познания». Согласно Дестуту де Траси, психология человека — «наука идеи» — должна анализироваться в биологических категориях. Идеология стала частью зоологии, поскольку нет качественной разницы между че­ловеком и животными. Из области точных наук были исключены философия, метафизика и религия. Только физиология, моральная философия и анализ идей составляют полную и единую науку: на­уку о человеке.

Политические аспекты влияния философии на идеологов лучше всего продемонстрировал Гельвеций. Согласно нему, как политика, так и правоведение или этика, должны вписаться в утилитарныи характер действий, имеющих целью свести до минимимума не­приятные ощущения и довести до максимума приятные. Из этого следовало убеждение — характерное, например, для Джереми Бен - тама, а позднее для Джеймса Милля — что благодаря свободному выражению индивидуальных потребностей произойдет гармони­ческая компоновка их в один общий общественный интерес, кото­рый является простой суммой индивидуальных действий. Это же означало бы реализацию принципа ограниченного правительства, а также осуществление прогресса в результате образования. Таким образом, во Франции появляется отличное от представленного Руссо, течение демократической мысли.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что после периода флирта с Наполеоном, пути идеологов и императора расходятся. Кабанис, назначенный Наполеоном в 1799 г. сенатором, отказыва­ется от участия в государственной жизни. То же самое происходит с Дестутом де Траси. Одна из его работ, защищающая либеральные принципы, «Комментарии к «Духу законов» Луи де Монтескье», на­писанная в 1807-1808 гг., была тайно доставлена Томасу Джефферсону при посредничестве генерала Лафайета (Lafayette) и опубликована в Филадельфии. Класс моральных и политических наук в Нацио­нальном институте, в котором верховодили идеологи, по требованию Наполеона закрывают.

Именно Наполеону мы обязаны также уничижительному зна­чению, которое приобрел термин «идеология». При столкновении с этой либеральной средой философов и ученых, он, не колеблясь, называл их презрительно идеологами, живущими неземной жизнью политических выдумщиков и мечтателей.

Карл Маркс возвратился к источнику вдохновения идеолого - в, т. е. к концепции идолов Френсиса Бекона (позднее это сделал Карл Мангейм). В «Немецкой илеологии» появляется понятие идеологии как системы ложных идей, обусловленных местом в общественной и классовой структуре. Идеология как элемент «надстройки» стано­вится оправданием господства правящего класса и как таковая имеет второстепенное значение: принимая во внимание рационалистиче­ские методы, вытекающие из расклада общественных и экономиче­ских сил в рамках «базиса». Идеология данного человека является

сознательным набором ложных фантазий, созданных господству­ющим классом с целью манипулирования и контролирования масс трудящихся. Поэтому идеология позволяет господствующему классу продлить свое правление на продолжительный срок.

Итак, идеология становится сознательным или бессознатель­ным искаженным видением фактов с целью оправдания господства данного класса. Идеология, согласно знаменитому изречению Фри­дриха Энгельса, означает «ложное сознание». В связи с концепцией общественно-экономических формаций существуют три основные формы идеологии: феодальная, буржуазно-либеральная и социали - стическо-пролетарская.

Утверждение, что ложное сознание может быть основой кол­лективного действия, подсказывает, что идеи и идеология обладают некоторой степенью автономности по отношению к экономическим факторам. Маркс и Энгельс поставили проблему, которая стала исходным пунктом для «социологии знания»: связи между обще­ственным базисом, его фундаментальными условиями и перемен­ными, которые влияют на искажение идей. Карл Маркс разработал определенную диалектическую модель оценки общественных фактов, которая противопоставляет сумму объективных фактов их искажению в рамках сознания. Поэтому идеология перестает быть средством, которое служит познанию научной истины (в от­личие от метафизики). Зато она становится не только препятствием на пути к познанию действительного положения вещей, но также и на пути к исторической справедливости. Поэтому идеология уже является орудием действия в социальном плане, а не инструментом познания, и в качестве таковой, представляет собой определенный характерный комплекс коллективных представлений.

Для этого вывода очень важно то различие, которое провел Джованни Сартори в статье под названием «Политика, идеология и системы верований», а также в книге «Теория демократии». Когда дело доходит до сопоставления проблем идеологий, можно заметить, что только по мере разложения идеологии на первоначальные эле­менты, она приобретает конкретные значения. «Чем чаще исполь­зуют слово идеология для обозначения того, что ранее называли философией, теорией, доктриной, идеями, идеалами, верованиями, взглядами, мифами, утопиями и еще другими родственными ело - вами, тем чаще мы создаем слово — Левиафана, все пожирающего монстра».

Поэтому стоит прибавить слово «идеология» к близким ему терминам. I,| тогда становится возможным понимание того, что иде­ологией не является, а это, в свою очередь, позволяет эмпирически оценить это понятие Чтобы облегчить понимание описанного выше понятия идеологии в его составляющих элементах, важно, чтобы мы первоначально различили идеологию в политике и идеоло­гию в науке В первом случае мы сосредоточиваемся на деятель­ности — и проблема заключается в эффективности, во втором же мы сосредоточиваемся на мышлении — и проблема заключается в принципиальности».

В области интереса указанной работы находится, следовательно, идеология в сфере политики, как «преобразование идей в социаль­ные рычаги» (Макс Лернер), массовое распространение философских концепций, или «философских вульгаризаций, побуждающих массы к конкретной деятельности, к преобразованию действительности» (Антонио Грамши). «Идеология — это система идей, связанных с действием» (Карл Фридрих), ведь каждая политика содержит в себе норматино-моральные элементы.

Сартори, таким образом, предлагает рассмотреть связи между идеологией и убеждениями или системой убеждений, поскольку это сделает возможной дискуссию о структуре и функции «идеологизма» или функциональной ценности идеологии в соотнесении с идеологи­ческой ментальностью. Во-первых, разумеется, идеология является более узким понятием, чем система убеждений. Идеология означает только политическую часть системы убеждений и указывает на осо­бое состояние, или структуру этой системы: поэтому не каждая система политических убеждений является идеологической. Это означает, что прагматизм также является системой политических убеждений. Следовательно, как идеология, так и прагматизм явля­ются возможными состояниями убеждений. Во-вторых, убеждения являются элементом связующим, а не выделяющим. «Тогда как не каждое политическое государство требует, чтобы отдельные социаль­ные слои стали идеологизированными, так и никакое из государств не может существовать без социальных групп, которые обладают убеждениями».

Убеждения не являются ни мнением, ни идеей. Убеждения, это «идеи, которые уже не являются мыслью». Система убеждений основывается на авторитете (тех, которым мы доверяем при полу­чении информации). Разница в выборе системы убеждений состоит в способе выбора авторитетов, а также тех способов, какими оцени­ваются указания, вытекающие из них. Поэтому можно выделить два вида индивидуальных систем убеждений: открытую или закрытую. Закрытый разум надеется, а скорее полагается на абсолютный авто­ритет, не имея иного выбора.

Идеология имеет также свою культурную основу (на что первым обратил внимание Клиффорд Геертц). Культурные матрицы позво­ляют выяснить, почему в некоторых государствах идеологические эталоны жизнеспособны в течение длительного времени.

Возникает вопрос, почему некоторые идеологические «измы» родятся и развиваются в таких культурных областях, которые можно описать с помощью понятий рационализма. В это время появляются идеологии, происходящие от рационалистической философии, рас­цветая на рационалистической почве. В то же время прагматизм через «политическую культуру» прибегает к культурной матрице эмпиризма.

Согласно Сартори, с рационализмом мы имеем дело тогда, когда (1) дедуктивная аргументация преобладает над фактом и его провер­кой; (2) доктрина преобладает над практикой; (3) принцип преобла­дает над отдельным случаем; (4) цели преобладают над средствами;

(5)перцепция (восприятие) подчинена доктрине. Рационалистическая позиция основана на аргументации, что если практика заблуждается, то что-то неладно с практикой, а не с теорией.

Рационалистический разум поднимается на более высокий уровень объяснения, чем эмпирический разум, особенно в аб­страктном плане. Это предполагает, что рационализм понимает и описывает в категориях «мировоззрения» относительно более широкий диапазон задач — это качество, которое Сартори назвал «всесторонностью». Идеологизм вытекает из культурной матрицы рационализма. В идеологической системе убеждений упор делает­ся на цели, а не на средства. Поэтому идеологизм можно понимать не только как жесткий и догматичный подход к политике, но также и как доктринерский взгляд на политику, основанный на принципах.

Идеологическая ментальность черпает из «закрытой» структуры познания.

Идеология — это система убеждений, основанная на: (1)

упрочившихся элементах, которые характеризуются, (2) сильным аффектом, (3) закрытой структурой познания, и в качестве таковой идеология является важной переменной, которая объясняет конфликт, консенсус и сплоченность. Идеология является также фундаменталь­ной переменной, которая объясняет мобилизацию масс и манипули­рование ними. Политический конфликт зависит, главным образом, от ответа на вопрос, какие элементы и как располагаются в рамках народного сообщества.

Характерно, что работы англосаксонских политических фило­софов, поддержанные императивом опыта и индуктивным методом, редко относятся к идеологии. В области их интересов находится сфера особых взглядов, которые могут перейти на уровень полити­ческих позиций, или даже политических убеждений. В то же время, они не находят обоснования в исследовании целостных познаватель­ных структур, таких, как групповой «образ политического мира» или индивидуальное мировоззрение. Политика является результатом приоритета действия над идеей, поэтому политические идеологии воспринимаются с подозрением. Оно тем более обосновано после периода идеологических безумств тоталитарных движений.

Рассуждения Сартори можно завершить подытоживающим замечанием, которое касается трех больших сфер общественных представлений. К ним принадлежат утопия, миф и идеология. Что­бы общество могло существовать и поддерживать себя, социальные субъекты должны уверовать в превосходство общественного факта над фактом индивидуальным. Следовательно, должно выполняться базовое условие, которое Эмиль Дюркгейм назвал «коллективным сознанием». Это означает, что политика становится вотчиной кол­лективных действий, произошедших до того в символической сфере. Между политическим поведением и групповым представлением существует тесная и неизбежная связь. Подобная логика рассужде­ний, имеющая своим истоком работы Эмиля Дюркгейма, приводит к положению о «коллективной памяти» Мориса Гальбвакса (Maurice Halbwachs). Каждый народ, а не только отдельные социальные груп­пы, хранит свой комплекс общественных представлений, которые передают ему не только ощущение смысла, но и определенную однородность. Одна из подобных форм — это идеология в сфере политических убеждений.

Народ, в частности, принимает участие в универсуме символов, которые определяют границы своего функционирования. Итак, бла­годаря коллективным общественным представлениям, сообщество определяет свою тождественность, создавая представления о самом себе, определяет общественные позиции, выражает определенные общие верования, в частности, формируя такие идеалы, как «лидер», «гражданин», «храбрый солдат». В результате этого формируется обобщенное представление об обществе как о «порядке», в кото­ром каждый элемент имеет свое место, свою идентичность и свой смысл существования. Поэтому сфера политических представлений является также фактическим инструментом контроля общественной жизни, особенно, осуществления власти. Возникновение государства порождает проблему легитимации власти, точнее говоря, пред­ставлений, поддерживающих эту правомочность. Каждое общество должно выдумать и представить себе ту правомочность, которую оно приписывает власти.

Клиффорд Геертц в программной статье «Идеология как куль­турная система» считает, что существуют два базовых подхода к общественной обусловленности идеологии: теория интереса и те­ория напряжения (strain). «Во-первых, идеология является маской и оружием; во-вторых, симптомом и лекарством. В теории интереса идеологические высказывания рассматриваются в контексте всеоб­щей борьбы за привилегии; в теории напряжения важен контекст усилия в направлении исправления социопсихологических девиа­ций. По одной теории, люди ищут власти, по другой — они убегают от страха» (К. Геертц «Недовольство и идеология»),

В связи с этим можно описать четыре класса объяснений при­чинных связей, то есть, в каких ситуациях происходят потеря со­циального равновесия, что вызывает напряжение. Первое из них это «очищающее объяснение» (catharsis), апеллирующее к теории клапана безопасности или козла отпущения (например, «евреи», «большие корпорации»), «Моральное объяснение» разряжает эмоциональную пропасть между таким положением вещей, которое есть и, которое, по мнению недовольных, должно быть. Это позволяет индивидуу­мам (или группам) выжить с помощью ссылки на высшие мораль­ные принципы — например мелкому предпринимателю, который выражает свое безграничное доверие неминуемой справедливости «американской системы».

«Объяснение, основанное на солидарности» позволяет под­держивать групповую сплоченность. Сообщества предпринимате­лей или врачей сохраняют единство с помощью ссылки на общую идеологическую ориентацию. Последнее, четвертое «объяснение- заступничество», т. е. защита того, почему было сделано именно так» (advocatory) — деятельность идеологии (и идеологов) для того, чтобы выразить те напряжения, которые вынуждают их привлечь к себе внимание общественного мнения: например, без «нападения»» (атаки) марксистов не произошли бы общественные реформы.

Оба подхода оказываются востребованными в процессе фор­мирования символов. Они непосредственно переходят от анализа причин к анализу следствий (без серьезного обдумывания идеологий как систем, действующих друг на друга символов, как паттернов переплетенных друг с другом значений).

Именно с помощью конструкции идеологии, схематических паттернов общественного порядка, человек становится политическим животным. Подобная позиция предполагает также создание отдель­ной культурной модели для описания политической деятельности. В результате потери ориентации дело доходит до идеологической активности. Развитие дифференцированного политического строя приводит к социальным и психологическим напряжениям, но также создает волнение в концептуальной сфере. Это именно идеологии приводят к тому, что непонятные общественные ситуации стано­вятся осмысленными. Так как метафора расширяет семантическую область языка, так и ирония, гипербола, антитеза предоставляют новые символические рамки, позволяющие определять огромное число неизвестных событий, которые, словно во время путешествия в неизвестную страну, появляются при переменах политической жиз­ни. Они являются «картами новой проблемной (problematic) обще­ственной действительности, а также матрицами, которые формируют коллективное сознание. Точно ли передает карта ситуацию, или так избирательно работает сознание — это уже совсем другой вопрос.