Революция и террор
Исследователи не раз обращали внимание на взаимосвязь революции и насилия. Любое волюнтаристское начинание (а революционное преобразование общества, как правило, всегда сопряжено с волевым началом) несет в себе потенциальную опасность террора — насилия, которое ставит целью сломить сопротивление людей и обстоятельств (Генифе 2000: 74). Политическая роль террора в революции, концептуально трансформированная в этическую проблему соотношения целей и средств, занимала умы многих революционеров, которые в основном склонялись к оправданию террористических методов.
Следует учитывать разницу в подходах к применению террора до революции и после нее. Если говорить о терроре как одном из средств захвата власти, то в России интерес к нему обострился со второй половине XIX века в связи со становлением революционного движения и появлением так называемых «профессиональных революционеров». Причем отношение русских недругов самодержавия к террору не было однозначным. Если, например, Михаил Бакунин (1814 —1876) и его сторонники относились к революционному насилию довольно осторожно, отдавая приоритет агитации и пропаганде, то представители радикальных революционных групп, например, народник-радикал Петр Ткачев (1844 —1885), считали террор неизбежным и даже необходимым элементом революции. [См. статью Терроризм.] В конечном счете, именно последняя точка зрения стала преобладающей, что обеспечило России заслуженную репутацию одной из колыбелей современного терроризма.
В плане систематического применения террора против врагов уже победившей революции выделяются две «классические» революции — французская и русская. Революционная диктатура во Франции, поддерживаемая якобинцами в 1793—1794 годах, за короткое время погубила десятки тысяч человек. Это был первый опыт систематического и безоговорочного уничтожения противников, руководствуясь исключительно различиями в политических взглядах. Как правило, революционный террор, эволюционируя, ведет от истребления «врагов революции» к уничтожению самих революционеров в ходе раскалывающих революционное движение внутренних распрей. Его самовоспроизведение есть одна из общих закономерностей, присущих революционному процессу в любой стране и в любую эпоху.
Еще большей жестокостью отличалась большевистская революция в России; по мере ее развертывания число последовательно уничтожаемых «контрреволюционеров» превысило количество погибших на фронтах гражданской войны, причем точные цифры не известны до сих пор. Следуя якобинской логике, ленинская политика террора исходила из того, что «враги революции» многочисленны и могущественны, и поэтому новая власть не должна быть разборчивой в средствах борьбы с ними. Интересно, что, обосновывая собственные зверства, коммунисты нередко ссылались на опыт Великой французской революции: по словам Франсуа Фюре, «русская революция не заняла бы такого места в умах людей своего времени, если бы она не выглядела как продолжение - поверх временного разрыва — революции французской» (Фюре 1995: 84).
