После 2000 г

С начала нового века политическая ситуация в России изменилась. Новое федеральное руководство начало осуществление сложной программы рецентрализации публичного пространства, которая должна была снизить уровень непредсказуемости периферии, вер­нуть Центру контроль над ней. Важной частью этой программы стали действия, направленные на преобразование партийной си­стемы, чтобы приспособить ее к новым политическим задачам. Су­щественную роль здесь сыграли такие меры, как электоральная ре­форма и изменение партийного законодательства. Электоральная реформа: • повышение избирательного барьера до 7%;

повышение требований к участию в избирательных кампаниях;

введение голосования по партийным спискам на выборах в региональные легислатуры;

отмена избирательных блоков, запрещение включать в списки представителей других партий и отмена возможности перехода де­путатов из одной партийной фракции в другую;

отмена графы «Против всех»;

восстановление досрочного голосования. Изменение партийного законодательства:

увеличение минимальной численности партии до 50 тыс. че­ловек (ранее — 10 тыс.);

увеличение численности региональных отделений;

повышение требований к характеру участия в выборах. Все это должно было упростить поле партийной политики, по­высить степень его подконтрольности политическому руководству в Кремле и расчистить место для доминирующего игрока — «партии власти».

«Единая Россия» в регионах была призвана решить ряд задач. Прежде всего, она должна была оформиться как инструмент контроля над бюрократическими кланами. Партия выстраивалась как верти­кально организованная патронажная структура, распространяющая влияние верховной власти (политических патронов) из Центра на периферию. Для эволюции партийной системы наиболее значимыми сторонами этого процесса были, во-первых, установление контроля «партии власти» над региональными легислатурами и бюрократией и, во-вторых, создание «электоральных машин» на основе админи­стративного ресурса и патерналистских сетей в сообществах.

Партийная система в Оренбургской области после 2000 г. раз­вивалась в соответствии именно с этим сценарием.

В конце 1990-х годов Законодательное собрание области представ­ляло собой типичный образчик легислатуры в составе сильного «гу­бернаторского» режима. В ЗС входили руководящие чиновники областной администрации, главы районов и ряда муниципалитетов, руководители крупных больниц, а также некоторые представители крупного (по региональным меркам) бизнеса. Они не имели партийной аффилиации и по существу представляли собой клуб видных членов губернаторского клана. В новых условиях ситуация изменилась. Уже в составе избранного в марте 2002 г. ЗС третьего созыва, в которое входят 47 депутатов, были сформированы две депутатские группы: «Единая Россия» (24 депутата) и «Партнерство» (16 депутатов). Они составили подавляющее большинство. Выборы ЗС четвертого созыва, состоявшиеся весной 2006 г., проходили по смешанной сис­теме — половина депутатов была избрана по партийным спискам (табл. 2.3). Результатом стало еще более безусловное доминирование партии власти, которая образовала самую крупную фракцию (табл. 2.4).

Формированию однопартийной системы в регионах была оказана поддержка в виде делегирования административного ресурса из Центра, изменения избирательного законодательства и т. д. Однако на практике для решения этой задачи указанных ресурсов оказалось недостаточно. Поэтому широко применялись традиционные для регионов клановые схемы формирования легислатур. Первоначально это ставило центральное руководство в определенную зависимость от региональных руководителей, а выгоды от того, что «Единая Россия» получала в легислатурах большинство, часто оказывались сомнительными ввиду отсутствия надежного централизованного политического контроля внутри этой партии. Вопрос о контроле над местными парламентами, как правило, решался не прямо (через депутатские фракции партии большинства), а опосредованно — пу­тем договоренностей с руководителями или элитными группами на местах. Однако к концу второго президентского срока Путина цент­рализованный контроль существенно вырос за счет укрепления пар­тийных структур «Единой России» и создания эффективных ин­струментов давления на глав исполнительной власти в регионах.

Характер и структура элитного взаимодействия — еще один ре­шающий фактор формирования субфедеральных политических ре­жимов в постсоветской России. Как уже указывалось, социально-по­литическая организация региональных элит в 1990-е годы приняла форму иерархически устроенных бюрократических кланов. Основой социального структурирования этих групп стал «постноменклатур­ный патронат». Путинская общественно-политическая программа, как и в отношении других компонентов региональных режимов, вовсе не имела целью изменить глубоко антидемократическую логику внутриэлитного взаимодействия на местах. Задача кремлевского ру­ководства была иной — переориентировать постсоветскую патро­нажную систему в интересах режима верховной власти в Центре.

Предполагалось, что для успешного решения поставленной за­дачи необходимо изменить состав региональных элит и скорректи­ровать доминирующую в этой среде ментальность (не затрагивая сущности культуры патрон-клиентских отношений). Основой пу­тинского призыва политической элиты как в Центре, так и в регио­нах стали «силовики». Ментальность, присущая этому «государст­венному сословию», и особенности карьеры делают их идеальным инструментом для консолидации власти в руках авторитарного цент­рального правительства.

«Силовой» призыв существенно повысил уровень контроли­руемости региональных элит. Но по мере укрепления централизо­ванных структур «Единой России» в распоряжении верховной вла­сти оказался еще один инструмент контроля, связанный с вовлече­нием элитных групп на периферии в вертикально ориентированные связи партийного патернализма. Переломным моментом здесь стал массовый переход губернаторов в ряды партии власти. Оренбургский губернатор вступил в ЕР сравнительно поздно, в 2005 г., когда по­давляющее большинство руководителей регионов уже обзавелись заветным партийным билетом. После этого, разумеется, соответ­ствующая партийная принадлежность сделалась обязательной как для членов политико-административной элиты, так и для более ши­роких кругов бюрократии. Единороссами стали председатель ЗС, заместители губернатора, мэр областного центра, председатель орен­бургского горсовета и т. д.

Наконец, «партия власти» использовалась и как инструмент элек­торальной мобилизации. Электоральный процесс в рамках режима «суверенной демократии» находится под влиянием целого ряда условий. Однако доминирующее значение в структуре электоральной ситуации имеет реализуемая политическим руководством стратегия прямого электорального манипулирования. Верховная власть удер­живает в своих руках широкий набор соответствующих инструмен­тов: контроль над электронными средствами массовой информации, уничтожение политической оппозиции, изменение отдельных эле­ментов избирательной системы, контроль над судебной системой и т. д. Но эти инструменты имеют определенные ограничения на местах. Здесь ведущими агентами все еще являются региональные лидеры и подчиненные им бюрократические кланы. Именно они располагают ресурсами, которые позволяют в рамках патерналистских сетей ока­зывать глубокое влияние на электоральное положение в регионах (фальсификация результатов голосования, подкуп, запугивание из­бирателей, разного рода провокации и иные незаконные меры против отдельных участников избирательного процесса и т. п.).

Нужно также учитывать, что социальное пространство регионов неоднородно. Крупные региональные центры, как правило, более или менее свободны от патронажного влияния элитных групп. Ре­гиональная периферия (включая аграрные территории и малые го­рода) находится в совсем ином положении. Общественное взаимо­действие здесь протекает врамках плотных социальных сетей, каналы получения материальных ресурсов, структуры социальной зависи­мости, а также источники морального и политического авторитета сливаются в единой институциональной конструкции. На этой со­циальной основе выстраиваются «политические машины», надежно обеспечивающие результаты электорального манипулирования.

Укрепление централизованных партийных структур, инкорпора­ция региональныхэлит, а также изменение конструкции режима вер­ховной власти, связанное с существенным повышением политиче­ского значения «партии власти», постепенно превратили «Единую Россию» в доминирующего игрока на поле электоральной мобили­зации. Это справедливо по отношении практически ко всем россий­ским регионам1, в том числе и к Оренбургской области. Однако во­прос о пределах мобилизационной эффективности преобразованной таким образом «политической машины» в регионе заслуживает осо­бого рассмотрения.

Поиск ответа на этот вопрос должен начинаться с определения положения, которое занимает область на электоральной карте страны. В табл. 2.5—2.8 приведены результаты голосований изби­рателей региона на думских выборах 2007 г. и президентских выбо­рах 2008 г. Попытка интерпретации этих данных позволяетсделать следующие предположения.

В 1990-е годы на электоральной карте России Оренбургская область входила в состав «красного пояса». После 2000 г. такое ре­гиональное деление в значительной степени утратило значение. В условиях, когда результаты выборов определяются механизмами манипуляции, есть смысл, как предложил Д. Орешкин, классифи­цировать субъекты Федерации по другому основанию, а именно по степени «электоральной управляемости». С этой точки зрения область может быть помещена в группу регионов, характеризую­щихся сравнительно высокой степенью сопротивляемости автори­тарной мобилизации (основным индикатором здесь наряду с пока­зателями голосования за партию и кандидатов власти является явка). При этом важно понимать природу такой сопротивляемости. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что в крупных го­родских центрах (например, в Самаре) такая сопротивляемость свя­зана прежде всего с более высоким уровнем социально-экономиче­ского развития, большим числом избирателей с высоким образова­тельным статусом, слабостью патерналистских сетей в структуре городского сообщества и т. п. В Оренбургской области примерно такой же уровень сопротивляемости обеспечивается сравнительно большим влиянием фактора идеологической (левой и отчасти на­ционалистической) ориентации на электоральный выбор граждан.

Эта ситуация не только обозначает границы электорального влияния «партии власти» в регионе, но и определяет позиции ле­вых и националистических партий, прежде всего КПРФ и ЛДПР. Очевидно, что столь благоприятный для левых и националистиче­ских партий фон электоральной культуры может быть преобразован в реальные электоральные достижения только в условиях пропор­циональной избирательной системы. В рамках строго мажоритар­ной системы у этих партий почти не было бы шансов провести своих представителей в Госдуму или областное ЗС2. В свою очередь, электоральные достижения поддерживают соответствующий сектор партийной системы (что в очередной раз подтверждает классические гипотезы о позитивном влиянии пропорциональной системы на развитие партийных систем).

Впрочем, то обстоятельство, что изменения в электоральном ди­зайне принесли некоторые дивиденды КПРФ, «Патриотам России» и ЛДПР, вовсе не отменяет общей тенденции к политической и элек­торальной маргинализации партий в сложившихся условиях. В Орен­бургской области зарегистрированы отделения всех «разрешенных» федеральных партий (табл. 2.9). Кроме того, в регионе действуют не­многочисленные лимоновцы. Но все партийные организации ощу­щают возрастающее давление со стороны власти, прямо действующей в пользу «Единой России». Наиболее заметно это давление про­является в неформальном запрете на финансирование партий и прак­тике ограничения разных форм партийной деятельности, затраги­вающей все партии, которые пытаются предпринимать сколько-ни­будь активные действия. Левые постоянно сталкиваются с запретами на проведение массовых акций (часто в форме изменения их фор­мата). Федеральные кампании 2007 и 2008 гг. выявили множество грубых нарушений принципа равноправного участия.

Пожалуй, наиболее катастрофическими последствия такого хода событий оказались для правых (демократических и либеральных) партий. Разумеется, их деградация на протяжении второго постсо­ветского десятилетия была обусловлена комбинацией причин, среди которых далеко не последнее место занимают острые внутренние проблемы (проблемы лидерства, компетентного и политически от­ветственного руководства, отношений центра и региональных ор­ганизаций и т. п.). Однако очевидно также, что осуществляемая ны­нешним руководством стратегия, направленная на размывание основ политического плюрализма в региональных сообществах, является здесь очень важным фактором. В ходе думской кампании 2007 г. особенно жесткому давлению подвергся СПС («Яблоко» в регионе кампанию фактически не вело). Давление выражалось в существенном ограничении платной рекламы в региональных СМИ, затруднении доступа к избирателям для прямой агитации и, наконец, в серии грубых провокаций, многие их которых можно отнести к весьма серьезным противоправным деяниям.

Идущее из московских политтехнологических учреждений куль­тивирование партий-спойлеров существенно не повлияло на пар­тийную и политическую ситуацию в регионе. Можно предположить, что их участие в думских выборах чуть скорректировало (в сторону снижения) показатели «Яблока» и СПС. Но в целом они практи­чески незаметны, и вряд ли будет несправедливо рассматривать их отделения в качестве технических агентов соответствующих столич­ных команд.

В заключение следует сказать несколько слов еще об одном из­мерении «партии власти», в котором она выступает как инструмент контроля над гражданским обществом и бизнес-сообществом в ре­гионе. «Единая Россия» все более активно позиционирует себя в качестве единственного легитимного (коллективного) агента ре­гиональной политики. Это означает, что любые формы общественно-политической активности за пределами ее контроля приобретают оттенок маргинальности и даже антиобщественности. Чтобы очер­тить границы «правильной» гражданской активности, учреждаются соответствующие партийные и правительственные структуры: по­литический, координационный и консультативный советы «Единой России», консультационный совет при областном ЗС, общественно-политический совет при губернаторе и, наконец, областная Обще­ственная палата. Эти органы имеют разные функции, но их главное предназначение состоит в том, чтобы включить существующие об­щественные и политические организации в подконтрольную власти зону имитации гражданской активности.

Отношения «партии власти» и местного бизнес-сообщества за­служивают отдельного рассмотрения. Ограничимся несколькими краткими замечаниями. По-настоящему крупный бизнес в Орен­бурге представлен вертикально интегрированными компаниями в газовой («Оренбурггазпром»), нефтяной (Оренбургский филиал ТНК-ВР), металлургической (предприятия на востоке области), энергетической, транспортной (РЖД) и некоторых других отраслях. Руководство этих компаний находится за пределами региона, а по­литические связи выстраиваются по большей части на федеральном уровне. Разумеется, компании вовлечены в финансирование партии в регионе и оказывают ей иную поддержку. Однако гораздо более тесные отношения связывают региональные партийные структуры и местных партийных руководителей с региональным бизнесом средней руки (крупным по региональным меркам). Их сближают принадлежность к общей структуре региональной клановой элиты и общие экономические интересы. Именно предприниматели этого уровня активно привлекаются к финансированию областных и мест­ных избирательных кампаний, получая взамен места в региональной легислатуре и региональном политсовете, а также доступ к приня­тию политических решений и распределению бюджетных средств.

Подводя итог, отметим, что учреждение «партии власти» в ка­ком-то смысле возвращает партийную политику в регионы. Орга­низация «Единой России» встраивается в структуру регионального режима в качестве одного из наиболее значимых его компонентов. Более того, изменение электоральных правил позволяет сделать не­сколько более видимыми даже условно оппозиционные партии, обла­дающие весомой электоральной поддержкой. Однако все эти выводы не должны оставлять сомнений: создание «полуторапартийной» системы не способствует формированию подлинного политического плюрализма. Напротив, оно возрождает хорошо знакомый по со­ветским временам феномен мобилизованного участия и централи­зованного контроля над региональными административными и по­литическими ресурсами.