Формирует ли народ гражданское общество?

Ответ на данный вопрос позволит проследить связи между граждан­ским обществом и народом. Национализм вырастает из народности, не­сет в себе дополнительный элемент агрессии, духа борьбы. Из-за этого он более реален: становится стержнем движений и партий, принимается лидерами и программами действий. В то же время народность можно описать как явление, относящееся к коллективному самосознанию, на котором основывается национальное самосознание, определенное состояние убеждений, воплощенное в народе — некой совокупности, имеющей определенную институциональную структуру. Если суще­ствует что-то подобное национальному коллективному самосознанию, то можно говорить об обществе, как о народе. Народ достигает своего самого полного институционального измерения в национальном госу­дарстве, однако, народ и государство редко идентичны.

В данном контексте следует сослаться на понятие граждан­ственности. Гражданские права, обычно включают в категорию прав человека, как если бы человек обладал ими на основании простой принадлежности к виду homo sapiens (человек разумный — лат.), тогда как они являются результатом членства в определенном со­обществе. И это не является единственным правовым обоснованием обладания полномочиями, но также и обязанностями, которые имеет человек и которые выполняются на основании того факта, что он проживает на данной территории, подлегающей юрисдикции на­ционального государства.

Гражданство является чем-то большим. Его получает человек, который рождается на данной территории или «натурализуется». Гражданство является перманентной ролью, от него нельзя изба­виться произвольно. В понятии гражданства содержится предположение, что гражданин является или станет членом данного народа. Права личности как гражданина являются гражданскими правами, а не просто правами человека. Факт существования окружения в виде национального государства, осуществляющего контроль над определенной территорией, уполномочивает каждого гражда­нина на то, чтобы его права уважались другими гражданами данной страны. То есть, гражданские права имеют измеримый контекст в виде гражданского общества. Готовность признать права других индивидуумов в рамках их собственного общества, а также готов­ность исполнять обязательства в отношении других индивидуумов, институтов и властей данного общества являются производными силы народности, а также национального коллективного самосозна­ния. Указанное национальное коллективное самосознание является матрицей гражданства, становится самосознанием гражданского общества[3]. Более того, коллективное самосознание может оказать такое же влияние, что конституция, в обществах, где работают неписаные нормы: навязывая общее одобрение законов, обычаев и убеждений о правомочности и справедливости. Народ является необходимым условием существования гражданского общества. Он является одной из основных его опор. «Народность является необходимой составной частью, даже предварительным условием гражданского общества. Именно коллективное самосознание поддер­живает существование гражданского общества. Забота о своем народе усиливает заботу об общем благе. Забота о народе поддерживается через приверженность традиции» (Эдвард Альберт Шиле в статье «Нация, национальность, национализм и гражданское общество» в: «Доблесть гражданственности: избранные эссе о либерализме, традиции и гражданском обществе).

Мы можем, однако, говорить о двух различных, нередко конку­рирующих типах «воображаемых сообществ» (определение Бенедик­та Эндерсона/Benediet Anderson/). Первый тип— это гражданское общество, определяющее то, что является общим для всех цивили­зованных обществ. Другой же относится к бытию народа, который образует единственную в своем роде идентичность каждого обще­ства. Универсализм против партикуляризма—таково противоречие,

которое дает о себе знать в XIX в., в период роста национализма. Это противоречие остается актуальным в «закрытых обществах»; хотя оба они имели общего врага: абсолютистское государство или коммунистическую диктатуру. Неудивительно, что в Централь­ной и Восточной Европе идея гражданского общества получила сильную национальную окраску (на что обращает внимание Петр Вандыч— Piotr Wandycz). С другой стороны, однако, не исчезает недоверие, в частности, к «этническому национализму».

Адам Б. Селигмен (Adam В. Seligman) напоминает, что наши со­временные концепции гражданства как комплекса формализованных и обоснованных законодательно прав и обязанностей, связывающих людей в обществе — понимаемым как народ-государство — укоре­нены в двух традициях. Одна из них апеллирует к гражданскому обществу, вторая — к гражданским доблестям. Первая традиция возникает в рамках англо-американской цивилизации, хотя ее глав­ными творцами были представителями шотландского Просвещения (Френсис Хатчесон/Frands Hutcheson/, лорд Кеймс/ECames/, Адам Фергюсон/Adam Ferguson/, Адам Смит). Другая традиция носит ско­рее континентальный характер, поскольку она была создана такими мыслителями, как Никколо Макиавелли или Жан-Жак Руссо. Однако обе признают «моральную общность» фундаментом общественной жизни. Центром подобного сообщества является идея моральной добродетели, главной же угрозой — тенденции, которые в XVIII в. называли «коррупцией» («испорченностью») (роскошь, зависть, алчность, развитие рынка). «В рамках этой традиции общественное благо — это такое благо, которое безоговорочно превосходит все частные блага и в итоге заключается в преодолении собственного интереса во имя общественных целей В противоположность этому, этическая идея традиции гражданского общества имеет част­ный характер и воплощается в сердцах и помыслах индивидуумов, а также в актах обмена между ними» (А. Б. Селигмен «Комментарии о гражданском обществе и гражданской доблести во второй по­ловине ХХв.», в: «Ни князь, ни купец: гражданин»),

В этом столкновении понятий народ (греч. demos) и раса, племя (греч. ethnos) в западных демократиях победило первое — утверж­дает Селигман — тогда как некоторые страны Центральной и Вос­точной Европы выбрали второе. Этническая исключительность, а также отсутствие традиции общих политических институтов должны приводить к тому, что построение гражданского общества, основанного на общественной добродетели, оказывается, на примере Балкан или Румынии, проблематичным.

Поэтому каждую политическую систему можно охарактери­зовать либо указав, какая из двух моделей была принята, либо тем, что существует их смесь, охватывающая противоречивые опреде­ления как взаимности и солидарности, так и прав и обязанностей различных этнических групп внутри общества. Ведь при резко про­являющихся этнических конфликтах можно предположить наличие «скрытого измерения общности».

Следует поэтому вдуматься, какая именно модель сформиро­валась под воздействием дискуссий Нового времени о гражданстве, начатых шотландским Просвещением, и с такой остротой проявив­шихся во время «атлантических революций» (определение Роберта Палмера/Robert Palmer/) в конце XVIII в.

Народ и национальное государство принадлежат к реалиям современности, поэтому любая концепция гражданского общества должна учитывать следующие исторические факты. Во-первых, оно неуклонно развивается или же возникает в рамках националь­ного государства. Во-вторых, сфера ценностей, которые создает гражданское общество, касается ценности национальной культуры. Национальность дает людям общую идентичность, которая по­зволяет им воспринимать себя как тех, кто сообща формирует свой мир. Гражданство предоставляет им практические средства, чтобы выполнить это.