Измеряемость политического развития

Теперь обратимся к не менее важной проблеме измеряемости политического развития. Можно ли его измерить так, как измеряется экономическое развитие (например, доходами на душу населения). В этом вопросе больше трудностей, чем при выборе экономического показателя:

количественное выражение качественных характеристик (национальная сплоченность, способность к нововведениям), неточность статистического аппарата, необходимость находить взвешенные решения и т. д. В некоторых работах делались попытки соединить шесть социоэкономических показателей и три политических показателя: доля участвующих в выборах, процент военнослужащих по отношению ко всему населению, сумма государственных расходов. Но эти попытки показали, что принятые критерии подгоняются под избранную модель. Другими словами, западная демократия сознательно или несознательно берется за образец, прототип политической модернизации. Политическую модернизацию приравнивают к процессу озападнивания, которое рассматривается как естественное условие любой политической эволюции.

Тем не менее, подход с позиции теории развития внес новое в науку, введя свою особую типологию политического развития. При всей многочисленности типологий, все они содержат общие черты, причем две из них оказали наибольшее влияние.

Еще в 1959 году Эдвард Шилз предложил классификацию политических систем по 5-ти основным типам:

1. Политические демократии. В политических демократиях имеют место дифференциация функций и специализация структур, существуют разные структуры - законодательные, исполнительные, судебные, политические партии, группы давления, органы информации. В незападных регионах основными примерами политической демократии являются Япония, Турция, Израиль, Чили.

2. Опекунские демократии - выступают за нормы и структурные формы демократии. Причем, элиты ставят перед собой задачу демократизации политики. Однако, в действительности власть в этих системах сосредоточена в исполнительных и административных органах. Законодательная власть относительно бесправна, а независимость судебной власти не реализуется. Похоже, олицетворением этой модели является Россия последних лет.

3. Модернистские олигархии. Здесь демократические конституции отменены или не существуют. Чиновничество и военщина сосредоточивают всю власть в своих руках. Демократизация может входить, а может и не входить в цели этих элит. Нет конкурирующих партий, а деятельность групп давления, если они есть, ограничивается. Такие олигархии в основном добиваются экономического развития. Примером этого типа служат Турция при ее первом президенте (20-30 г. г.) Ататюрке, Иран при шахе Реза Пехлеви.

4. Тоталитарные олигархии. Согласно Э. Шилзу, это Северная Корея или Северный Вьетнам. Они отличаются от модернистских олигархий тремя чертами: степенью проникновения политики в общество, степенью концентрации власти в руках элиты и ритмом социальной мобилизации. По мнению Шилза, существуют две разновидности тоталитаризма: большевистского типа и типа, который воплотился в фашистской Италии и нацистской Германии.

5. Традиционные олигархии - обычно выступают в монархической или династической форме и опираются больше на обычное право, чем на конституцию. Правящая элита пополняется на основе родства или статуса; она ориентирована на то, чтобы сохранить власть. Примерами могут служить королевства Непал, Саудовская Аравия. Однако, избежать модернизации полностью очень трудно, поэтому традиционная олигархия порой согласна на некоторые уступки. Согласно Шилзу, в незападных регионах политические системы чаще всего бывают именно модернистскими олигархиями, традиционными олигархиями и опекунскими демократиями.

В 1963 году Г. Алмонд предложил усовершенствовать типологию Э. Шилза, определив 7 основных типов политических систем:

1. традиционные системы, включающие бесконечное многообразие систем - от первобытного племени до Оттоманской империи и объединяемые отсутствием структурной специализации;

2. модернизаторские авторитарные системы - там, где власть концентрируется или делается акцент на мобилизацию (Гана, Египет, Пакистан);

3. опекунские демократии, где благодаря господству одной партии, интеграция и свобода удачно сочетаются (Индия, Мексика);

4. застойные демократии — это самые интегрированные и развитые старые нации, где кажется, что история остановилась;

5. консервативные авторитарные системы, направленные на сохранение существующего социального порядка;

6. тоталитарные системы коммунистического или фашистского типа, которые навязывают свое мировоззрение и контролируют всю социальную деятельность;

7. стабильные демократии, воплотившиеся в Великобритании, в государствах Британского содружества, в США, в Скандинавии, Швейцарии, Голландии и др.

Уже в конце 60-х годов начался более критичный и более проблемный подход к теории политической модернизации. Стало ясно, что каждое общество имеет свою неуничтожимую специфику, поэтому применение к нему единообразного закона изменений может породить опасные последствия. В связи с этим политологи — сторонники концепции развития в основном отказались от универсальных теорий. Политическая наука пошла по пути изучения отличий между разными обществами. Так, с точки зрения С. Хантингтона и его институционального подхода, политическое развитие не является необратимым, более того, его не надо путать с экономической, социальной или культурной модернизацией. По его мнению, политическое развитие нужно определять по самостоятельному критерию, отличному от экономических и социальных факторов и применимому как к античным, так и к современным обществам. Таким критерием является институциоиализация.

Институционализация политической системы предполагает, что составляющие ее организации и процедуры достигают высокой способности адаптироваться, высокого уровня сложности, самостоятельности и взаимосвязанности.

Со своей стороны Эптер предложил различать развитие и модернизацию. Модернизация заключается во внедрении в традиционные общества новых социальных ролей, присущих обществу индустриальному. Таким образом, он выявляет проницаемость обществ для влияния и принуждения извне. Отсюда его модель позволяет оценить долю внутренних и внешних факторов в модернизации общества. Тем самым Эптер подчеркнул множественность путей достижения уровня модернизации.

И, наконец, труды других исследователей тоже отразили поворот в сторону исторического подхода, пересмотрели реальные исторические условия, в которых протекало политическое развитие Европы, неравномерные процессы становления наций, государств и политических систем на Западе.

На место нормативной и обобщающей социологии приходит анализ, отражающий различия и особенности исторической ситуации в каждой стране.

С XVI века Западная Европа стала экспортировать свою модель развития, в основе которой лежала формула создания государства и нации. Нигде, однако, этот процесс развития не встречал больше тех культурных, социальных и экономических условий, которые сделали его возможным на Западе Европы. Это обусловило сходство и различия между политическим развитием европейских государств и обществ «третьего мира».

Итак, в целом с учетом эволюции, которую пришлось претерпеть, рассмотренное нами теоретическое направление развилось вполне равномерно, чтобы проанализировать трансформацию как самой политической системы, так и ее среды. Но остаются и некоторые проблемы. Так, вполне понятно, что специалисты по развитым обществам преобладают. Но в то же время, закономерен вопрос: не появилась ли, кроме развитого общества, новая реальность - субразвитое общество, которое заслуживает особого изучения. Следует учесть, что субразвитие означает отставание лишь по отношению к передовым странам, а не неполноценность как таковую.

Поэтому переходя к экспериментальной проверке теоретических схем, их применению к конкретной действительности, важно критически проанализировать как субразвитие системы, так и сверхразвитие. Представленные выше теоретические конструкции убеждают в невозможности сколько-нибудь детально спрогнозировать, что будет происходить в будущих обществах, и „ в частности, России, интересующей нас, естественно, более всего. Отталкиваясь только от научных теорий, мы никогда не сможем описать, каким будет завтрашний день в России, не сможем предсказать, кто будет у власти, какие решения власть примет. В этом смысле будущее нашей страны открыто, но однако оставляет за нами свободу выбора условии нашего существования.

Посмотрим на основные цивилизационные структуры сегодняшнего мира. Западный регион по-прежнему, как и в период становления теории политического развития, является лидером мировой модернизации. Он уже вступил в постиндустриальную фазу. Вместе с тем, в западном типе общества накопились серьезные проблемы: экология, культ потребления, растущая примитивизация жизни в рамках массовой культуры. Достаточно безнравственно выглядит отношение Запада к менее развитой периферии. Это особенно остро чувствуется в отношениях западных стран и России. Налицо желание многих западных лидеров использовать к своей выгоде трудности в России, закрепить ее зависимость, превратить в сырьевой придаток и рынок сбыта вчерашних технологий.

В незападных обществах, странах запоздалой модернизации результаты неодинаковы. Наиболее успешно проходит процесс модернизации в Дальневосточном регионе, объединенном общими чертами. Сейчас уже очевидно, что «экономическое чудо» сначала Японии, затем Южной Кореи, сегодня Китая и других сопредельных обществ связано с кунфуцианско-буддийскими ценностями этих обществ, которые (в отличие от того, что в свое время утверждал М. Вебер) оказались отнюдь не противопоказаны социально-экономическому динамизму. Двойственная картина наблюдается в Индии, где примерно седьмая часть населения (принадлежащая в большинстве своем к высшим кастам и находящаяся в современном общественном секторе) модернизируется весьма успешно. Этому способствует сохранение кастовой системы, позволяющей удерживать в повиновении шесть седьмых населения; сохраняется демократия и экономический рост. Правда, специалисты полагают, что такое равновесие вряд ли может быть продолжительным.

В мусульманских странах модернизация по-прежнему сталкивается с трудностями. Ислам - наиболее ригидная религия, трудно поддающаяся реформации. Но возможно, появление исламского фундаментализма можно рассматривать не только как сопротивление модернизации, но и как попытку ислама приспособиться к современности.

Трудно говорить о наличии какой-то особой латиноамериканской цивилизации. Здесь не произошло органического синтеза аборигенной и европейской культуры, первая была по существу подавлена второй. Этим и объясняются периодические откаты процесса развития в Латинской Америке. Правда, этот регион подвергается постоянному воздействию североамериканской культуры, что в результате должно принести свои плоды.

В наиболее тяжелом положении находится Африка. Собственный цивилизационный уровень здесь резко отличается от европейского, и попытки модернизации извне пока привели лишь к социокультурной деградации.

Наконец, Россия. Каково ее место в современном мире? В свое время Чаадаев, размышляя о судьбе Отечества, высказал идею, что историческая и культурная отсталость России является чуть ли не благом, дающим ей преимущество перед Западом и перед Востоком, как обществами, обремененными долгими культурными традициями и потому застойными, неспособными к обновлению. Сегодняшний день показал скорее ошибочность этого предположения. Скорее всего наоборот, важным условием модернизации является как раз наличие развитой добуржуазной цивилизации, хоть и отставшей в каких-то отношениях, но обладавщей в свое время целостной системой ценностей, связями между культурной элитой и основным населением. Цивилизационно-культурная зрелость облегчает восприятие массовым сознанием новых ценностей и спасает общество от крутой ломки привычных стереотипов мышления и поведения. Так было в ходе модернизации Японии и других стран этого региона. Но в России, напротив, существует недостаточность исторических культурных предпосылок буржуазной модернизации: слабое развитие института частной

собственности, пассивность церкви, гипертрофия государственного начала и др. Также сказывается извечный глубокий разрыв между образованной, европеизированной верхушкой и остальным населением как в уровне знаний, так и в социальном положении. Эти социо-культурные диспропорции и привели к срыву буржуазной модернизации еще в 1917 году. Следует исходить из того факта, что мы переживаем далеко не первые в истории России попытки модернизации государства и гражданского обшества. И сегодня, на очередном этапе модернизации очевидно, что взятые из опыта западноевропейского развития классические институты и средства обеспечения функционирования либерально-рыночного общества, в России или не работают или дают непредвиденные результаты. Так, попытка осуществить разделение властей, ведет в России к непрерывным конфронтациям обессиливающим государство и общество. Конституционализм все больше приобретает какое-то патологическое содержание, не столько содействуя утверждению законности, сколько отражая борьбу различных политических сил и территорий за преимущества и привилегии. Реальный плюрализм, в том числе в форме многопартийности, не сложился, хотя ему было отведено немало времени. Закономерен вопрос: с чем связаны столь глубокие различия между политическим процессом в России и его аналогами в западных странах - помимо исторической, национальной и культурной специфики?

Выдающийся английский философ истории А. Тойнби (1889-1975) подчеркивал, что современная западная цивилизация - это прежде всего цивилизация среднего класса, западное общество стало современным (модерновым) лишь после того, как ему удалось создать многочисленный и компетентный средний класс. Фундаментальный характер этого вывода подтверждается историей как западноевропейских государств, СЩА и Японии, так и развитием новых индустриальных государств: Бразилии, Мексики, Тайваня, Кореи, Сингапура, Гонконга и других. Все они модернизировались и интегрировались в мировую рыночную экономику лишь после того, как в них образовался социально и политически активный средний класс. Этого решающего условия модернизации в России пока нет. Реально средний класс в своем сходном с современным составе как отдельная социальная общность сложился более века назад (в разных странах, безусловно, в разное время), после утверждения основного противоречия между буржуазией и пролетариатом, в процессе становления светской школы и системы стипендий для продолжения учебы выходцам из низших слоев. Таким образом, он испытал и продолжает испытывать влияние с двух сторон — «верхов» и «низов» общества. С социологической точки зрения представители среднего класса - пришельцы из разных общественных слоев и поэтому он представляет собой перекресток социальной мобильности, образует определенное сообщество, производящее культурную традицию, которая сама по себе помогает ему обрести свою культурную идентичность. Отсюда ясно, что являясь конгломератом социально-профессиональных категорий он исходит из ряда основных принципов:

■ средний класс никогда не согласится с приоритетом каких-либо целей, направленных на удовлетворение каких-либо классовых интересов. Он скорее будет поддерживать интересы нации-государства.

■ средний класс поддерживает либерализм, содействует модернизаторской линии, разумно относясь к трудовому вкладу каждого индивида;

■ средний класс, как правило, претендует на существенную часть

политической власти и считает это обоснованным в силу своих функций, связанных с производством и распространением знаний, информации,

идеологии. В частности, на Западе средний класс уже добился локальной власти на уровне муниципалитетов.

Среднего класса как такового на сегодня в России нет и поэтому некому выполнять функцию социального стабилизатора. Из-за его отсутствия в обществе в очередной раз усиливается поляризация, проявляющаяся в оформлении двух

радикальных позиций:

■ первая состоит в том, что для обеспечения модернизационных перемен

нужно быстрее и любой ценой создать класс богатых из бывшей

номенклатуры, директорского корпуса и новых предпринимателей, который и станет главным субъектом рынка и политического развития »

■ вторая крайность состоит, в том, чтобы снова сделать всех зависимыми от государства, которыми будут управлять очередные «слуги народа» в интересах масс, слившихся в своем противостоянии новой буржуазии.

Интересно, что обе крайние позиции сходятся в том, что средний класс в России невозможен и не нужен, так как он не нужен им. А в это время ход событий подводит Россию к утверждению рыночных отношений при отсутствии среднего класса.