Две тенденции в развитии политической науки

Остановлюсь на характеристике двух тенденций в развитии поли­тологии. В конце XIX в. были сформулированы основные критерии разграничения естественных и общественных наук. Если в первых преобладал критерий общих закономерностей развития и строго очерченных причинно-следственных связей, то в общественных на­уках - индивидуальных, неповторяющихся феноменов и событий. Но тем не менее в политологии стран континентальной Европы утвердилась тенденция к синтезу эмпирического и теоретического начал, в то время как политология англосаксонских стран, особен­но США, развиваясь в русле позитивизма, во все более растущей степени претендовала на статус ’’точной науки” наравне с естествен­ными науками.

Так, например, первоначально в Германии политическая наука оформилась во многом как социология политических институтов. Поскольку же основным объектом ее изучения было государство, политическая наука возникла как социология государства. Опре­делилось разделение на государствоведение и политическую науку. Политические процессы внутри страны, в том числе и вопросы госу­дарственного управления в целом, рассматривались в рамках государствоведения. В дальнейшем эта линия стала не столь четко очер­ченной, и философия государства, которая входила в государство - ведение, стала рассматриваться как часть политической науки.

Это вполне объяснимо, если учесть, что германская политическая наука развивалась в русле немецкой классической философской тра­диции, и можно сказать, что основы ее теоретико-познавательных и институциональных рамок были заложены традиционными дисципли­нами - философией и историей. Значительное влияние на характер германской политологии, особенно политической философии, оказа­ло то, что они развивались в контексте характерного для германско­го обществознания историзма. К тому же, отмечает Г. Люббе, гер­манская политическая философия ”не была феноменологией поли­тики. Не была она и теорией, которая бы просто объясняла сущность происходящего, не ставя перед собой каких-либо иных целей. На­против, она являлась выражением и обоснованием политической воли, располагающей своими принципами и ставившей перед собой определенные цели. Она разрабатывала программы и выдвигала предложения”.

Для германской политологии характерен традиционный конфликт (который, по словам К. Байме, живуч и сейчас) ’’между аристотелев­ским пониманием политики как практической философии и рацио­налистическими и эмпирическими теориями Нового времени”. Эти теории со времени Н. Макиавелли, Ф. Бэкона и Т. Гоббса интерпрети­ровали политику преимущественно в технико-рационалистическом духе. Но вместе с тем еще во времена Аристотеля политика ’’рас­сматривалась в качестве практической науки, служащей тому, что­бы подготавливать и предопределять действия, а не ограничиваться описанием фактов”. В такой трактовке в глазах некоторых герман­ских исследователей политология не является наукой в строгом смысле этого слова. По их мнению, политическая наука как практи­ческая дисциплина призвана определить цели и нормы политиче­ской деятельности. В этом плане в ее задачу входит философское осмысление социальной действительности и ориентации политиче­ской деятельности на те или иные социальные и моральные цен­ности. Пожалуй, наиболее прозрачно эту позицию изложил А. Шван, который, в частности, призвал ’’вновь и вновь возвращаться к нор­мам, вытекающим из религиозного и философского самосознания, на которые следует ориентироваться как на высшую ценность по­литического мышления”.

С определенными оговорками можно сказать, что вплоть до вто­рой половины 30-х гг. примерно в подобном же русле развивалась политология большинства стран континентальной Европы. Вместе с тем как в континентальной Европе, так и особенно в англосаксон­ских странах, прежде всего в США, политическая наука делала крен в сторону позитивизма, в рамках которого наблюдалась тенденция к приравниванию науки о политике к естественным наукам. Эта тен­денция восходила своими корнями к основателям европейского ра­ционализма XVII - XVIII вв. Над умами основоположников социаль­ных и гуманитарных наук XIX в., мысливших в русле этой рациона­листической традиции, довлели модели универсальной рациональ­ности и ньютоновского механистически-сциентистского видения мира. Они усматривали в науке тот ключ, которому под силу открыть все двери от тайн как природы, так и социального мира. Они прово­дили прямую связь между наукой как подлинным и высшим вопло­щением разума, с одной стороны, и рационально мыслящими инди­видами в обществе, в том числе и в политической сфере, - с другой.

Еще Т. Гоббс говорил о необходимости создания науки о полити­ке, которая бы заняла свое место рядом с научными достижениями Коперника, Кеплера и Галилея. Причем такой наукой он считал поли­тическую философию. В русле этой традиции О. Конт обосновывал мысль о том, что политическую науку можно возвести в ранг ’’опыт­ных наук”. В своей ставшей известной речи 1862 г. Г. Гельмгольц практически уравнивал в правах гуманитарные и естественные на­уки, хотя и признавал, что индуктивный метод применительно к историческому познанию находится в иных условиях, нежели при естественнонаучных исследованиях. Симптоматично, что, решитель­но отстаивая и защищая теоретико-познавательную самостоятель­ность гуманитарных наук, известный немецкий исследователь В. Дильтей соглашался с тем, что для последних образцом являются естественные науки. В XIX - начале XX в. сперва О. Конт, К. Маркс, Ф. Энгельс и их последователи, а затем Э. Дюркгейм, В. Парето, Г. Моска и др. анализировали политические феномены в более широ­ком контексте социальных наук в терминах непреложных закономерностей и причинно-следственных связей.

Нельзя не отметить то, что дань позитивизму отдали и представи­тели русских социальных и гуманитарных наук. Так, еще в 1869 г. вышла книга А. И. Стронина ’’История и метод”, в которой была по­ставлена задача обосновать использование естественнонаучных ме­тодов для изучения общественных явлений и процессов, хотя эта книга подверглась ожесточенной критике. В 1872 г. была опублико­вана работа П. Лилиенфельда ’’Мысли о социальной науке будущего”. В ней автор, следуя в русле изысканий Г. Спенсера, предпринял по­пытку сформулировать собственный вариант теории органического общества. Надо сказать, что эта книга, изданная в Германии на не­мецком языке, уже в 1873 г. пользовалась в Западной Европе не­малой популярностью. Будучи решительными приверженцами по­зитивизма, эти авторы выступали за освобождение социальных наук от этических, морально-психологических и иных метафизических наслоений. Исходя из постулата единства естественного и социаль­ного миров, Лилиенфельд, например, утверждал, что экономическая жизнь - это физиология общества; система правовых институтов - морфология; правительство - нервная система и т. д.

Поэтому неудивительно, что среди пионеров современной про­фессиональной политологии превалировала тенденция рассматри­вать свою дисциплину как науку. Английский исследователь Ф. Пол­лак назвал свою книгу ’’История науки о политике” (1890 г.), а пре­подаватель Кембриджского университета Р. Сили - ’’Введение в политическую науку” (1896 г.). При этом наука или научность пони­мались по-разному. Как считал, например, Р. Сили, политическая нау­ка призвана быть комплексом пропозиций, сформулированных на основе исторического знания. По его мнению, политическая наука - это культивирование умения ’’обосновать, обобщать, сформулиро­вать и различать... так же как и собирать, точно идентифицировать и исследовать факты”. Эти два процесса, утверждал Сили, и составляют политическую науку.

В соответствии с такой постановкой вопроса были разработаны так называемые ’’научные законы” политики. К ним, в частности, относятся положения, сформулированные в вышеупомянутых рабо­тах М. Я. Острогорского и Р. Михельса. Так, на основе сравнительного исследования английской и американской партийных систем Остро­горский пришел к выводу о несовместимости массовой бюрократи­ческой политической партии и демократической системы управления. Михельс, в свою очередь, проанализировав историю и деятель­ность социал-демократической партии Германии, вывел свой ’’желез­ный закон” олигархии, согласно которому для крупных бюрократий характерна тенденция к сосредоточению власти в руках узкой олигархии.

Понимаемая так политология концентрировала внимание на фор­мальных институтах политической системы: парламенте, исполни­тельной власти, административных учреждениях, судах и т. д. Одна­ко вскоре обнаружилось, что эти институты невозможно адекватно понять, рассматривая их в собственных терминах, без надлежащего изучения неформальных организаций и поведения людей, вносящих существенные коррективы в деятельность формальных структур и политических сил, опирающихся на них.

Еще в 1908 г. известный в то время социопсихолог Дж. Уоллес сетовал на кризис в английской политической науке, порожденный, по его словам, тем, что рационализм пренебрегает установлением связей между политическим поведением и человеческой природой, определяемой культурными, социальными и расовыми факторами. Он впервые более или менее серьезно поставил вопрос о значении неосознанных и подсознательных мотивов в политической деятельности. Эту традицию, которая в английской политологии была пре­обладающей вплоть до 50-х гг. нынешнего столетия, продолжили Г. Ласки, Э. Баркер, Дж. Коул. Ведущие представители политической науки США Ч. Мерриэм, Г. Ласуэлл и др. в 20-30 гг. предприняли попытку применить в политологических исследованиях методы, заимствованные из экспериментальной психологии и психоанализа, а также эмпирической социологии.

В 1923 г. Комитет по политическому исследованию Американской ассоциации политической науки определил методологию социальных наук как ’’современную историю политического мышления”. Глава ассоциации Ч. Мерриэм подчеркивал необходимость широкого ис­пользования в политическом исследовании методов экономической науки, статистики, истории, антропологии, географии, психологии для ’’наблюдения и описания реального процесса управления”. Обосновывалась необходимость отказа от старых ’’априорных спеку­ляций”, юридических и историко-сравнительных методов. При этом Мерриэм выдвинул свою историческую типологию политического исследования, в которой выделялись три стадии развития: априорно­дедуктивная стадия до 1850 г.; историко-сравнительная стадия, охва­тывающая период между 1850 и 1900 гг.; переход к наблюдению, обзору и измерению с 1900 г. по начало 20-х гг.

Будущее же политической науки Мерриэм видел на путях разви­тия в направлении ’’психологической обработки политики”. В ’’Док­ладе национальной конференции по политической науке” 1924 г.

Ч. Мерриэм подчеркивал, что ’’настоятельной необходимостью време­ни для политической науки является разработка научной техники и методологии”. Он был убежден в том, что техника поиска фактов создает ’’адекватный базис для надежного обобщения” и переводит ’’политическое исследование на объективную научную основу”.

Дж. Кэтлин в книге ’’Наука и метод политики” (1927 г.) выступил с претензией на формулирование ’’чистой науки” о политике, свобод­ной от каких бы то ни было ценностных оценок. Политические уче­ные в США вплоть до окончания второй мировой войны специали­зировались в области американской публичной администрации, американского публичного права, американских политических пар­тий и групп давления, конгресса и исполнительной власти, штатного и местного управления. При этом у американских политологов политические феномены и процессы во всевозрастающей степени становились объектом математизации и квантификации.

В результате в американской политологии неуклонно утверждал­ся позитивизм в его сциентистских формах, что, по сути дела, вело к изгнанию из исследований теоретического, философского, миро­воззренческого начала (об этом более подробно см. ниже). Симпто­матично, что до 1930 г. политическая теория неизменно была пред­ставлена отдельной секцией на ежегодных собраниях Американ­ской ассоциации политической науки, а к концу 30-х гг. она уже в качестве таковой исчезла из ее программы. Интерес представляет и вывод, к которому пришли А. Соумит и Дж. Таненхауз, проанали­зировав материалы журнала ’’Обозрение американской политической науки”. ’’Если с 1921 по 1932 г., - писали они, - почти каждый том названного журнала содержал дискуссию pro и contra сциентизма, то в период с 1933 по 1940 г. проблема эта почти полностью исчезла с его страниц”. Это, естественно, не могло не сказаться на характере и содержании политической науки.

Касаясь вопроса о восхождении сциентистской, позитивистской политологии США, дело нельзя представлять так, будто противостоя­щие ей течения совершенно перестали существсвать. В тот период вышло немало работ, в которых подвергался аргументированной критике позитивистский подход, отстаиваемый Ч. Мерриэмом, Дж. Кэтлином и др. Достаточно упомянуть, например, работы У. Эл­лиота ’’Прагматический мятеж в политике” (1928 г.) и ’’Возможности науки о политике: с особым акцентом на методы, предложенные Уильямом Манро и Джорджем Кэтлином” (1931 г.). У. Эллиот обосно­вывал несостоятельность устремлений тех позитивистов, которые пы­тались превратить политологию в точную науку. Политическая наука, подчеркивал он, ”не имеет никакого постоянного измери­теля, которому поддаются измеряемые величины”. Она имеет дело с уникальными по своей сущности явлениями, не поддающимися экс­периментированию, не укладывающимися в рамки ’’жестких детер­министских законов”. В подобном же духе рассуждал известный историк Ч. Бирд в президентском послании ’’Время, технология и творческий дух в политической науке”, адресованном Американской ассоциации политической науки (1927 г.). Он, в частности, отмечал, что сциентизм не способствует развитию творческого духа и ориен­тирует политологов на однобокое накопление фактов ”по частным проблемам со ссылкой на специфические практические цели”.

Но тем не менее фактом является то, что в американской полити­ческой науке верх одержала позитивистская методология. Этот мо­мент приобретает особенно важное значение, если учесть, что в 30-е и 40-е гг. американское влияние стало преобладающим в западной политологии. Дело в том, что в тот период в США переместился центр развития социальных и гуманитарных наук, превратившись в неко­тором роде в законодательницу мод в этой области. В тоталитарных странах Европы исследования в этой области были либо свернуты, либо полностью поставлены на обеспечение идеологических и поли­тико-пропагандистских запросов правящих режимов. Имели место небывалая в истории утечка мозгов и переселение цвета интеллек­туальной и творческой элиты континентальной Европы в Америку. В период нацизма германская политология как таковая, по сути де­ла, была уничтожена. С 1923 по 1938 г. Германию покинули более половины всех преподавателей высшей школы, а также множество видных представителей интеллектуальной и научной элиты, такие как 3. Фрейд, К. Левин, Г. Маркузе, К. Мангейм, Э. Фромм, Т. Адорно и др. Аналогичная судьба постигла политическую науку в Италии, большинстве других европейских стран. Девальвация ценности знания, подчинение все и вся целям идеологии и пропаганды делали неуместными социальные и гуманитарные дисциплины, в том числе и политологию.

Особенно трагически сложились судьбы этих наук в Советском Союзе. После большевистской революции по мере укрепления вла­сти тоталитарной диктатуры часть российских философов, полито­логов, социологов и представителей других обществоведческих дисциплин была выслана за границу. В их числе находились такие блестящие умы, как H. A. Бердяев, О. Н. Лосский, С. Л. Франк, П. Б. Стру­ве, И. А. Ильин, П. Сорокин и многие другие, получившие мировую известность за свои блестящие труды по различным основопо­лагающим проблемам современного обществознания. Эти труды, составившие золотой фонд русского зарубежья, с поражением тота­литаризма возвращаются к нам и вносят свой неоценимый вклад в восстановление насильственно прерванной российской полито­логической традиции.

Другая часть обществоведов, не пожелавших или не успевших покинуть свою родину, но в то же время не примирившихся с тота­литарным господством и террором, навсегда исчезли в лагерях ГУЛАГа, а третьи по тем или иным причинам вынуждены были принять новый режим и отдать свои знания и способности на его идеологическое оправдание. В итоге все обществоведческие науки, в том числе и политология, были превращены в служанок политики КПСС и советского государства, в своеобразные придатки марксист­ско-ленинской идеологии и научного коммунизма. Более того, поли­тология как самостоятельная обществоведческая дисциплина была ликвидирована.

Все это позволяет сделать вывод, что в период между двумя ми­ровыми войнами в политической науке верх взяла вторая тенден­ция. По сути дела, тон в ней задавали США, и в целом западная по­литическая наука функционировала под знаком позитивизма.