Легитимность и легитимация власти в Московской Руси

Проблема легитимности власти — одна из важнейших проблем как политической теории, так и политической практики. Иногда понятие «легитимность» трактуют предельно широко, отождествляя его с формальной юридической законностью. Однако это не всегда так. С психологической точки зрения легитимность власти действительно означает законность, но законность субъективную. В силу тех или иных причин люди могут давать положительную оценку политическим институтам, концентрирующим в себе властные полномочия, признавать их право на принятие управленческих решений и быть готовыми им подчиняться. Такое взаимоотношение между властью и людьми принято называть легитимностью. Легитимная власть оценивается признающими ее людьми как правомерная и справедливая. Легитимность означает также наличие у власти авторитета и соответствие этой власти основным ценностным ориентациям большинства граждан.

Термин «легитимность» в его нынешнем значении ввел в научный оборот немецкий социолог Макс Вебер. В его методологии выделения типов легитимного господства обнаруживается ярко выраженный психологический подход. Характеристика типов легитимности власти у М. Вебера основана на его же концепции о типах социального действия. М. Вебер выделил несколько видов социального действия в зависимости от того, какими мотивами это действие определяется. Высшим видом социального действия ученый считал целерациональное действие. Иными словами, такое действие, которое мотивировано исключительно осознанными, рациональными интересами. В нем присутствует заранее поставленная цель, а путь к ее достижению вырабатывается при помощи рациональных инструментов — математических, технических, естественно - и общественно-научных знаний, а также правовых норм. Второй вид — ценностно-рациональное социальное действие — осуществляется на основе осознанной веры в определенные этические, эстетические или религиозные идеалы. Третий вид социального действия М. Вебер связывал исключительно с эмоционально-чувственной мотивацией и называл его аффективным. Наконец, четвертый вид социального действия социолог характеризовал как традиционный; главным мотивом в нем выступает привычка, следование раз и навсегда установленным стереотипам поведения.

Исходя из вышеперечисленных видов социального действия, М. Вебер выделил три типа легитимного господства. Тот тип легитимного господства, в котором мотивацию к подчинению М. Вебер видел в нравственной привычке к определенному поведению, он назвал «традиционным». Такой тип господства основан на вере в законность и даже священность издревле существующих порядков и властей и связан с традиционным социальным действием. На основе обобщения исторического опыта целого ряда стран Вебер выделяет две формы традиционного легитимного господства: патриархальную и сословную. Патриархальная форма организации традиционной власти имела место, по мнению Вебера, в Византии. Для нее характерны отношения личной зависимости в аппарате государственного управления. Хотя высокие посты могут занимать как выходцы из социальных низов, включая вчерашних рабов, так и ближайшие родственники самого императора, все они являются бесправными слугами последнего. Примеры сословной формы, согласно взглядам Вебера, можно найти в феодальных государствах Западной Европы. Здесь механизм власти более обезличен. Нижестоящие звенья властной иерархии имеют большую автономию, а в основе самой иерархии лежат принципы сословной принадлежности и сословной чести. Такая форма традиционного господства создает условия для образования аристократии, в какой-то степени ограничивающей власть монарха.

Как уже было сказано, в России утвердилась византийская политическая традиция, следовательно, для самодержавной власти в Московской Руси был характерен тот же тип традиционной легитимности, что и в Византийской империи. Но Московское княжество возникло в результате длительного и сложного процесса. Сначала Московское княжество было лишь одним из многочисленных удельных княжеств Северо-Восточной Руси, которому удалось впоследствии возвыситься над другими княжествами и объединить их под своей властью. По мере строительства нового государства перед московскими князьями вставала задача легитимации собственной власти. Поскольку московские князья были прямыми потомками Александра Невского и относились к династии Рюриковичей, им необходимо было усилить законность своих притязаний на власть ссылками на родство с великими князьями Киевского периода. Собирая вокруг себя северо-восточные русские земли, московские князья символически заявили претензии на все территории, принадлежавшие когда-то Киевской Руси. Еще задолго до того, как эти восточнославянские земли вошли в состав Российского государства, в официальном титуле московских великий князей, а затем царей упоминалась «Малая и Белая Русь».

Московское государство обрело самостоятельность и стало суверенным в процессе освобождения от власти ханов Золотой Орды. Сразу же после освобождения от этой власти московский князь Иван III объявил себя государем всея Руси. Необходимо было утвердить новый статус великих князей Московского государства как в международном, так и во внутрироссийском масштабе. Традиционное для русских представление о наивысшем титуле, которым может обладать правящий монарх, — титул царя. Царем на Руси принято было называть византийских императоров и ханов Золотой Орды. После освобождения от татаро-монгольского ига и падения Византийской империи принятие великим князем Московским царского титула становилось важнейшим способом символической легитимации его власти как главы суверенного государства, равного по своему положению германскому императору, польскому королю или любому из европейских монархов. Такие попытки предпринимались и при Василии III, и при Иване III, но окончательно царский титул за главой Московского государства утвердился при Иване IV. Будущий Иван Грозный 16 января 1547 г. первым из московских князей венчался на царский трон. В торжественной обстановке митрополит Макарий возложил на юного великого князя символы царской власти, якобы еще в XII в. присланные византийским императором киевскому князю Владимиру Мономаху.

Однако только лишь мифологизированной версии о преемственности царского статуса московских князей от князей киевских, которые на самом деле царским статусом не обладали, казалось недостаточно. Очевидно поэтому, не без участия самой верховной власти, появился миф о непосредственном происхождении русских князей от римских императоров. Распространение данного мифа также можно рассматривать как один из способов легитимации нового статуса Московского государства и его правителя. Целям легитимации царской власти служило и заимствование государственной символики Римской империи — двуглавого орла, ставшего со времен Ивана III гербом России. Идея рассматривать Москву как Третий Рим (см. главу I), безусловно, также способствовала легитимации царской власти, старавшейся копировать политические традиции и управленческие технологии Византийской империи. Подчеркивая свою преемственность по отношению к власти византийских императоров, московские цари могли использовать авторитет православной религии и церкви. С этой целью сначала великие князья, а затем московские цари способствовали повышению статуса русской православной церкви. Ее самостоятельность должна была подчеркнуть независимость и суверенность самого русского государства. Уже в период удельной раздробленности князья Северо-Восточной Руси стремились перенести к себе центр церковной жизни. Впоследствии московские князья предпринимали усилия для того, чтобы избавить русскую церковь от подчинения Константинопольскому Патриарху. После падения Византии такая возможность появилась, и русская церковь стала автокефальной (самостоятельной) де-факто. Окончательное утверждение этого статуса де-юре произошло уже во времена Бориса Годунова, когда в Московском государстве было введено патриаршество.

Государственное положение православной религии и церкви, легитимизировавших великокняжескую и царскую власть, требовало жесткого преследования всех инакомыслящих, не признававших тот церковный канон, который считался единственно верным. Именно этим объясняются репрессии против сторонников всякого рода ересей, распространявшихся в разные периоды истории Московской Руси. Светская же власть стремилась стать выше власти церковной, полностью подчинив ее текущим целям своей политики. Это приводило к конфликтам между великим князем или царем, с одной стороны, и митрополитом или патриархом — с другой. Носители светской власти неизбежно одерживали верх, еще более укрепляя легитимные основания своего самодержавного правления.

Тенденция к легитимации власти может сталкиваться с тенденцией к ее делегитимации. Если превалирует вторая тенденция, наступает кризис легитимности, угрожающий государству распадом и исчезновением. Первый такой кризис легитимности власти в Московском царстве вошел в историю под названием Смутного времени. Неверно было бы связывать произошедшую вскоре после кончины Ивана Грозного делегитимацию царской власти только с тем, что после смерти его сыновей — Федора и Дмитрия — прервалась династия Рюриковичей. Кризис легитимности начался еще при жизни самого царя.

При всей объективной обусловленности опричнины террористические методы ее осуществления, аморальные и иррациональные поступки самого Ивана Грозного неизбежно подрывали моральный авторитет верховной власти. Английский дипломат Дж. Флетчер, посетивший Москву уже после смерти Ивана Грозного, сделал следующий вывод о социально-политических результатах его правления: «Столь низкая политика и варварские поступки (хотя и прекратившиеся теперь) так потрясли все государство и до того возбудили всеобщий ропот и непримиримую ненависть, что (по-видимому) это должно кончиться не иначе как всеобщим восстанием» [8, с. 31-32]. Смерть последнего из династии Рюриковичей царя Федора Иоанновича лишь усугубила ситуацию. Правда, сам случай прекращения правящей династии не был чем-то исключительным в истории средневековой Европы. Такие примеры были во многих странах и заканчивались появлением и легитимацией новой династии. Подобная возможность была и в Московском государстве. Сумевший после смерти царя Федора овладеть браздами правления Борис Годунов хорошо понимал шаткость и непрочность своей власти. Перед ним встала задача ее легитимации. Борис Годунов выбрал довольно удачный способ решения этой задачи — через процедуру избрания на царство Земским собором. Хотя, по имеющимся сегодня данным, состав участников Земского собора был определен самим Годуновым, тем не менее степень легитимности этого Собора не уменьшилась, поскольку такова была практика организации Земских соборов на протяжении всей их истории. Однако избрания Земским собором для легитимации новой династии оказалось недостаточно. Нужно было устранить оппозицию со стороны наиболее родовитых бояр, не считавших претензии Годунова на власть обоснованными. Одновременно нужно было получить поддержку со стороны большинства населения.

Современная политическая теория и политическая практика свидетельствуют, что эффективность практической деятельности недостаточно легитимной власти может способствовать ее последующей легитимации. Борис Годунов инстинктивно это чувствовал и старался действовать подобным образом. Он оказался дальновидным государственным деятелем, способным политиком. Годунов вполне объективно оценивал то положение, в котором находилось Московское государство после правления Ивана Грозного, и планировал проведение целого ряда назревших и необходимых для русского общества реформ. Кое-что ему удалось сделать и на практике. Возможно, при более благоприятном для него стечении обстоятельств Годунов стал бы основоположником новой легитимной династии. Однако этого не случилось, обстоятельства складывались как раз неблагоприятно. Сначала в России произошла природно-климатическая катастрофа. Два года подряд стояли длинные холодные зимы и дождливые холодные лета. В результате страну постиг неурожай и голод. Несмотря на то что власти принимали меры для помощи нуждающемуся населению, эти усилия оказались недостаточными и не смогли снизить накал народного недовольства. В обстановке социально-экономического кризиса низкая степень легитимности власти Бориса Годунова становилась все более очевидной. Ослабленная во времена Ивана Грозного боярская аристократия попыталась воспользоваться ситуацией для восстановления и укрепления своих позиций. Тем более что у боярства были и собственные причины для недовольства Годуновым, который попытался ограничить местничество, а также проводил выборочные репрессии против своих потенциальных соперников из боярской среды.

Смутное время, как полагают современные историки и политологи, стало концом боярства как аристократического слоя правящей элиты Московского государства. Но именно бояре сыграли главную роль в подготовке и развязывании самой Смуты. По образному выражению В. Ключевского, Лжедмитрий I был только «испечен в польской печке, а заквашен в Москве» [9, с. 151]. В решающий момент большинство влиятельных князей и бояр предали Бориса Годунова и переметнулись на сторону Лжедмитрия, который начал поход на Москву, имея небольшое число поляков и запорожских казаков, но сумел одержать победу над гораздо более многочисленной армией Бориса Годунова. Смерть самого Годунова в разгар борьбы с самозванцем еще более способствовала победе последнего.

Воцарение Лжедмитрия I, которого, очевидно, многие современники искренне считали сыном Ивана Грозного, спасшимся чудом, прошло в целом успешно. Если судить по имеющимся историческим фактам, то Лжедмитрий I, кем бы он ни был на самом деле, показал себя деятельным и умным правителем. Новый царь не хуже Годунова понимал необходимость реформ, призванных обеспечить преодоление отставания Московского государства от Западной Европы. Не был Лжедмитрий I, как иногда его изображали, и лишь инструментом польской и католической политики по отношению к России. Хотя поляки помогали Лжедмитрию I, но он и от них, и от казаков вскоре избавился. Однако какое-то количество поляков оставалось при нем в качестве советников и телохранителей, а после приезда в Москву царской невесты Марины Мнишек польское присутствие вновь усилилось. Этим воспользовались участники боярского заговора, которые были недовольны Лжедмитрием I не меньше, чем его предшественником Борисом Годуновым. Спровоцированные и организованные ими народные волнения якобы в защиту законного царя от поляков привели к гибели самого Лжедмитрия и положили начало новому, более опасному этапу кризиса власти в Московском государстве. Все претенденты на престол, пытавшиеся его занять, — и боярский царь Василий Шуйский, и «тушинский вор» Лжедмитрий II, и польский королевич Владислав, — не обладали ни необходимой легитимностью, ни способностями эффективного правителя.

Кризис власти самым негативным образом отразился и на государстве, и на обществе. Перед страной, во внутренние дела которой все активнее вмешивались соседние государства, встал призрак полного распада и потери независимости. На пороге катастрофы русское общество нашло в себе силы для того, чтобы отойти от края пропасти. Смутное время завершилось в 1612 г. изгнанием из Москвы польских интервентов народным ополчением, которое организовал нижегородский мещанин Козьма Минин и возглавил князь Дмитрий Пожарский. Вскоре после этого, в 1613 г., Земский собор избрал на царский престол 16-летнего Михаила Романова, ставшего родоначальником новой династии.

Опыт Смутного времени показал, что без легитимной, сильной централизованной власти существование Российского государства невозможно. Альтернативой самодержавию оказалась боярская междоусобица, а затем полное безвластие и анархия. Преодоление последствий Смутного времени было связано с восстановлением легитимной государственной власти, способной защитить страну от внешних врагов и обеспечить порядок и стабильность внутри ее границ. Механизмы легитимации власти, использовавшиеся после Смутного времени, были в основном теми же, что и на более ранних этапах политической истории Московского государства, в их числе — и Земские соборы, довольно регулярно созывавшиеся в первой половине XVII в. На одном из них к официальному титулу Московского царя был добавлен термин «самодержец», что должно было еще более легитимировать права новой династии на верховную власть и подчеркнуть освобождение этой власти из-под контроля и влияния боярской аристократии.

Последний Земский собор состоялся в 1684 г., и после этого данный политический институт в России сошел с политической сцены. В отличие от своих западноевропейских аналогов, он так и не смог стать зародышем парламентаризма, но выполнил задачу легитимации не только власти новой династии Романовых, но и самого принципа абсолютной, самодержавной монархии. Однако преодоление социально-политических последствий Смутного времени еще не означало решения стоящих перед Московским государством проблем социально-экономического и социокультурного характера.