Цивилизационная природа России и российской политики

На протяжении последних двух десятилетий в дискуссиях, посвященных тенденциям мирового политического развития, особое место занимает вопрос о роли и месте цивилизационного фактора. Внимание к этим вопросам привлекли работы американского политолога С. Хантингтона, в которых была выдвинута концепция столкновения цивилизаций. Однако Хантингтон был не первым, кто писал о роли цивилизационного фактора в историческом процессе. Показать влияние этого фактора на общественно-политическое и историческое развитие отдельных стран и народов, а также всего мирового сообщества стремились такие мыслители, как О. Шпенглер, А. Дж. Тойнби, А. Данилевский и многие другие. При этом само понятие «цивилизация» относится к числу наиболее сложных для понимания и интерпретации категорий философии, социологии, исторической и политической наук. Существует множество определений этого понятия, но ни одно из них не является бесспорным и общепризнанным.

С. Хантингтон видел в цивилизации социокультурную общность самого высшего глобального типа, в противоположность общностям, складывающимся на локальном или региональном уровнях.

«Культура деревни на юге Италии, — писал Хантингтон, — может отличаться от культуры деревни на севере Италии, но они будут разделять общую итальянскую культуру, которая отличает их от немецких деревень.

Европейские сообщества, в свою очередь, будут обладать общими культурными чертами, которые отличают их от китайских или индийских сообществ. Китайцы, индусы и жители Запада, однако, не являются частями культурной категории более высокого порядка. Они образуют разные цивилизации. Цивилизация, таким образом, — наивысшая культурная общность людей и самый широкий уровень культурной идентификации, помимо того, что отличает человека от других биологических видов. Она определяется как общими объективными элементами, такими как язык, история, религия, обычаи, социальные институты, так и субъективной самоидентификацией людей» [1, с. 50-51].

Хантингтон отмечает, что

«у цивилизаций нет четко определенных границ и точного начала и конца. Люди могут идентифицировать себя по-разному и делают это. В результате состав и форма цивилизаций меняются со временем. Культуры народов взаимодействуют и накладываются друг на друга. Степень, с которой культуры цивилизаций разнятся или походят друг на друга, также сильно варьируется. Цивилизации, таким образом, являются многосторонними целостностями, и все же реальны, несмотря на то что границы между ними редко бывают четкими» [ 1, с. 51-52].

Цивилизационные особенности тех или иных стран сохраняются при смене общественного строя и политического режима. Они переживают не только политические или социально-экономические, но и идеологические потрясения.

По поводу цивилизационной принадлежности России существуют различные точки зрения. Хантингтон называет цивилизацию, ядром которой является наша страна, «православно-славянской». Английский историк А. Тойнби считал эту цивилизацию «византийской». Такой же точки зрения придерживались и некоторые русские мыслители, например К. Леонтьев. Сегодня нередко можно встретить упоминание об особой «русской», или «российской» цивилизации. В среде русской послереволюционной эмиграции сформировалось евразийское движение, опиравшееся на представления о евразийской цивилизации, к которой принадлежат русский и другие народы, проживавшие на территории бывшей Российской империи.

Каждая из этих точек зрения имеет право на существование, каждая может быть подтверждена примерами и фактами из политической истории России, но ни одна из них не может быть признана бесспорной и единственно верной. В широком смысле слова цивилизационное влияние православия и византийского культурного наследия на восточнославянские народы в момент зарождения у них собственной государственности несомненно. Приняв решение о крещении Руси по православному обряду, киевский князь Владимир сделал выбор в пользу Византии и тем самым отвернулся от католического Запада. С этого момента и на протяжении многих веков религиозные различия между западным и восточным христианством стали барьером на пути общения Руси, а затем и России с Западной Европой.

Но стало ли это первопричиной последующего хронического отставания нашей страны от Запада? Если иметь в виду ту историческую ситуацию, когда Русь присоединилась к православному Востоку, то, скорее всего, на такой вопрос следует дать отрицательный ответ. Восточная Римская империя в момент своего расцвета не в меньшей, а в большей степени, чем Западная Европа в период раннего средневековья, сохранила античное наследие. Культурные ценности, к которым Древняя Русь получила прямой доступ, приняв православие, были никак не ниже по своему значению тех, к которым она приобщилась бы, приняв католицизм.

К моменту крещения Руси связи восточнославянских земель с Константинополем имели давнюю традицию. Развитию этих связей способствовало то обстоятельство, что по населенной восточными славянами территории проходил знаменитый путь «из варяг в греки», игравший огромную роль в экономической жизни тогдашней Европы. Относительно просто для тех времен из Киева в Константинополь и обратно можно было добраться по Днепру и Черному морю. Если бы Византийская империя и Древнерусское государство сохранились как самостоятельные образования, а цивилизационное взаимодействие между ними на общей религиозной основе было бы продолжено, то история нашей страны могла бы сложиться по-другому. Однако уже в 1204 г. Константинополь был захвачен и разорен крестоносцами. Хотя впоследствии Восточная Римская империя была восстановлена, в 1453 г. она окончательно пала под напором турок-османов, основавших на ее бывших землях собственное мусульманское государство.

Если в Западной Европе античное наследие, преданное забвению в первые полтора тысячелетия христианской эры, стало в эпоху Возрождения основой дальнейшего культурного и научного прогресса, то в Восточной Европе с гибелью Византии античное наследие было в значительной степени утрачено. В этом состоит одно из существенных различий между западнохристианской и восточнохристианской цивилизациями. Впоследствии народы Восточной Европы, включая Россию, вынуждены были пользоваться многими культурными, научными и технологическими достижениями Запада, т. е. иным по своему происхождению цивилизационным источником.

Влияние византийской, восточнохристианской цивилизации на становление и развитие русского государства и русского общества несомненно. Но это влияние выразилось прежде всего в заимствовании основ православного вероучения и восточно-церковной обрядности, переносе на российскую почву некоторых византийских политических традиций. Однако говорить о том, что Средневековая Русь переняла все огромное культурное наследие Восточной Римской империи, не приходится. Не в последнюю очередь это связано и с тем, что уже в первые столетия русской истории ее центр территориально смещался в сторону от Константинополя.

Такие видные представители русской общественной мысли XIX в., как К. Д. Кавелин и В. О. Ключевский, отмечали громадное значение для последующего образования великорусского этноса и Московского государства славянской колонизации междуречья Оки и Волги. Эти земли, лежащие к северо-востоку от Киевской Руси, первоначально были населены племенами угро-финского и отчасти балтского происхождения. Некоторые из этих племен довольно рано попали в зависимость от русских князей, но большинство сохраняло полную самостоятельность и продолжало жить в соответствии со своими нравами и обычаями. Начиная с XI в. на северо-восток устремляется поток переселенцев с юго - западных, западных и северо-западных земель Киевского государства. Славяне основывали свои поселения рядом с поселениями финских племен. Постепенно значительная часть коренного населения междуречья Оки и Волги, например племя мери, было ассимилировано славянами. Это стало началом формирования великорусского этноса, отличного от украинского и белорусского этносов, которые постепенно складывались на западных землях бывшей Киевской Руси. Возникшие на северо-вос - токе новые удельные княжества впоследствии были объединены в новое государственное образование — Московскую Русь. Московское государство, несмотря на многовековое татаро-монголское иго, сохранило свою самостоятельность, в отличие от украинских и белорусских земель, вошедших сначала в состав Великого княжества Литовского, а затем вместе с ним попавших под власть польских королей.

Вместе с политическим центром на северо-восток переместился и религиозный центр восточно-славянского мира (после переезда во Владимир митрополита). Церковные связи с Константинополем поддерживались и Московским государством, однако сохранять их было труднее. Удаленность от основных культурно-цивилизационных центров средневековой Европы — как от католического Запада, так и от православной Византии, — своеобразная географическая и природно-климатическая среда определили неизбежность цивилизационного обособления России. При этом образование Московского государства сопровождалось упадком его культуры по сравнению с культурой Киевского периода. В учебниках истории, изданных в советские времена, это объяснялось последствиями татаро-монгольского нашествия. Но вот как интерпретировал этот факт дореволюционный историк, философ и правовед К. Д. Кавелин: «Причина кажущегося попятного движения нашей культуры лежит не в татарском иге, а гораздо глубже» [2, с. 204]. К. Кавелин отмечал, что изначально культурный уровень северо-восточных русских земель был ниже, чем юго-западных. Пока между старыми и новыми землями Киевской Руси поддерживались интенсивные связи, с Запада на Восток вместе с людьми перемещались знания, опыт, нормы, на которых основывалось функционирование общественных институтов.

«Но когда связи между обеими половинами русского мира понемногу ослабевают и прекращаются, — делает заключение К. Д. Кавелин, — жизнь Великороссии, не обновляемая более новыми переселенцами и выходцами из западной России, перестает искусственно поддерживаться на одинаковой высоте с последней и приходит, мало-помалу, в естественный уровень с теми элементами, которые сложились на месте» [2, с. 203].

По поводу влияния татаро-монголского ига на развитие России К. Кавелин пишет так:

«Нет сомнения, что татарское владычество было горестным, тяжелым и несчастным эпизодом русской истории: оно нас разорило, унизило, сдавило, замедлило, пожалуй, наше развитие, легло тяжким бременем на наши плечи; но напрасно станем мы отыскивать следов органического влияния диких кочевников на нашу жизнь. Несколько слов, позаимствованных русскими у татар, так же мало доказывают такое влияние, как турецкие слова, вошедшие в сербское наречие, — влияние на сербов турецкого элемента. Учреждений у татар мы никаких не заимствовали, да и трудно было их заимствовать у победителей и господ, которые правили нами издалека. Словом, нам не известно ни одного явления русской жизни, которое бы мы вынуждены были приписать органическому влиянию на нее татарщины и не объяснялось бы собственным, внутренним развитием западнорусских поселенцев на новой почве» [2, с. 203].

Подобное мнение разделяли не все исследователи цивилизационных аспектов российского исторического процесса. К примеру, евразийцы интерпретировали взаимоотношения Золотой Орды и Руси как позитивные для становления и развития российской государственности.

«Московское государство, — утверждал видный идеолог евразийства Н. С. Трубецкой, — возникло благодаря татарскому игу. Московские цари, далеко не закончив еще “собирания русской земли”, стали собирать земли западного улуса великой монгольской монархии: Москва стала мощным государством лишь после завоевания Казани, Астрахани и Сибири. Русский царь явился наследником монгольского хана. “Свержение татарского ига” свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву. Даже персонально значительный процент бояр и других служилых людей московского царя составляли представители татарской знати. Русская государственность в одном из своих истоков произошла из татарской, и вряд ли правы те историки, которые закрывают глаза на это обстоятельство или стараются преуменьшить его значение» [3, с. 72-73].

По мнению евразийцев, российская культура и цивилизация не только своими корнями уходят в византийское православное наследие, но и испытали на себе влияние так называемого «туранского элемента», т. е. культурных и психологических особенностей тюркских, монгольских и угро-финских народов, с которыми на евразийском пространстве русские взаимодействовали на протяжении всей своей истории. Сходных взглядов придерживался известный историк Л. Н. Гумилев, считавший татаро-монголское иго меньшим злом для Руси, чем западное католическое влияние, поскольку под властью Золотой Орды северо-восточные русские земли смогли сохранить собственную православную религию, а следовательно, и культуру [4].

Нельзя отрицать культурного, экономического, технологического, политического, военного влияния, которое оказывала на Россию на протяжении всей ее истории западноевропейская цивилизация. Известный английский исследователь цивилизаций А. Тойнби анализировал последствия такого влияния. Он писал:

«Давление Запада на Россию не только оттолкнуло ее от Запада; оно оказалось одним из тех тяжелых факторов, что побудили Россию подчиниться новому игу, игу коренной русской власти в Москве, ценой самодержавного правления навязавшей российским землям единство, без которого они не смогли бы выжить. Не случайно, что это новое самодержавное централизованное правление возникло именно в Москве, ибо Москва была форпостом на пути возможной очередной западной агрессии. Поляки в 1610 году, французы в 1812-м, германцы в 1941-м — все шли этим путем. И вот с тех давних пор, с начала XIV века, доминантой всех правящих режимов в России были самовластие и централизм. Вероятно, русско-московская традиция была столь же неприятна самим русским, как и их соседям, однако, к несчастью, русские научились терпеть ее, частично просто по привычке, но и оттого, без всякого сомнения, что считали ее меньшим злом, нежели перспективу быть покоренными агрессивными соседями» [5, с. 157-158].

Россия, оказавшись в цивилизационном поле между Западом и Востоком, не стала ни первым, ни вторым. Следовательно, вполне правомерно говорить о существовании особой российской цивилизации.

Самобытность российской цивилизации состоит в том, что она формировалась в результате процесса взаимодействия и смешения различных этнических групп с присущими этим группам ценностями, традициями и культурными нормами. Причем различные культурные нормы и ценности смешивались произвольно, в зависимости от конкретной ситуации, а не существовали в жестком формализованном виде. Именно это и обусловило неоднозначность цивилизационных характеристик России. Западноевропейская цивилизация выработала универсальные социальные институты и нормы, которые формализуют, стандартизируют взаимодействие, одновременно облегчая, рационализируя, но и упрощая его и включенную в это взаимодействие личность.

Интересная сравнительная характеристика российской и западной цивилизаций дана Б. Г. Капустиным:

* Основание российской цивилизации иное, чем западной. В качестве его не выступает универсальный или автономный нормативный порядок того же типа, как в Европе. Объяснение этому следует искать не в “мистике” русской души, не в генотипе нашей общины, не в догматике, обрядности, византийском происхождении русской православной церкви, а в конкретных исторических обстоятельствах формирования российской цивилизации, сложившихся в ходе ее развития. Эти обстоятельства состоят прежде всего в том, что та социальная ткань, то многообразие народов, из которого она сформировалась, включали в себя различные нормативные системы, не способные к самопроизвольному сращиванию, конвергенции, синтезу в универсальном для евразийского ареала единстве» [6, с. 29].

Неструктурированность, разнородность, противоречивость российской цивилизации, с одной стороны, порождает трудности для интеграции российского общества и формирования на геополитическом пространстве России единых универсальных норм и стандартов. С другой стороны, такая неопределенность и нежесткость создает возможность для широты восприятия и принятия российской культурой других культур. Характеризуя этот аспект цивилизационных оснований российской культуры, видный философ и политолог А. С. Панарин пишет

о промежуточном цивилизационном положении России между Востоком и Западом:

«Этот протеизм русской культуры, ее готовность перевоплощаться, осваивать иные культурные модели, делая их своими, бесспорно, связаны с промежуточным цивилизационным положением России. Соседствуя с разными цивилизациями, воплощая и примиряя гетерогенные культурные начала, нельзя сохранить ортодоксальность и герметичность духа: приходится быть открытым. Оборотной стороной этой открытости является хрупкость и проблематичность норм, готовность их сменить, нередко на противоположные» [7, с. 27-28].

Эта открытость, синтетичность, разнородность российской цивилизации стала основой для гой широты, «всемирности и отзывчивости» российской культуры, «всечеловечности и всеобъемлемости русского духа», о которых писал Ф. М. Достоевский. В этом смысле российская цивилизация гораздо более способна к диалогу с другими культурами и цивилизациями, чем западная или восточная цивилизации гомогенного типа.