Типология революций

Специалисты не раз подчеркивали, что в основном современные концепции революции берут свое начало в предложенной Карлом Марксом (1818—1883) трактовке революционных событий 1789 года во Франции. Для науки, работающей в традиции модерна, заданная марксизмом парадигма по-прежнему остается определяющей: как правило, появляющиеся в этом русле новые теоретические построения ее либо развивают, либо опровергают. «Со времени Маркса революции понимаются как коренное изменение общества в ключевых аспектах, ведущих к изменению характера этого общества. Сегодня подавляющее большинство исследователей сходятся в том, что революции ведут к фундаментальным, всеобъемлющим, многомерным изменениям, затрагивающим саму основу социального порядка» (Кирдина 2003: 482).

Исходя именно из такого подхода, современная политология выстраивает классификацию революций в зависимости от их результатов. Здесь выделяются следующие типы:

• революции, затрагивающие только систему государственной власти, которые ведут к смене политического режима и реорганизации политических институтов;

• революции, связанные с преобразованием всего общества, толчком для которых, как правило, служит военное поражение государства;

• революции, начинающиеся в ходе развала прежнего государства, например, империи, и формирующие новую государственность на относительно «пустом» месте (Мельвиль 2002: 386-387).

Так, к революциям первого типа принадлежит французская революция 1848 года, которая подтолкнула революционные катаклизмы во всех основных государствах Европы, кроме Англии и России. Свержение короля Луи Филиппа (1753-1850) во Франции стало сигналом, по которому революционные возмущения начались в Германии, Италии, Австро-Венгрии. В итоге французская монархия была упразднена, но из остальных новых республик Европы не выжила ни одна; реакции тогда удалось одержать победу, хотя и крайне высокой ценой (Дэвис 2005: 595-596).

Пример революции второго типа демонстрирует, в частно - 174 сти, Германский рейх. Осенью 1918 года, когда кайзеровская империя потерпела крах по всем позициям, а военное поражение немцев было неоспоримым, революционное восстание быстро победило на большей части страны, почти не встретив сопротивления со стороны сил старого порядка. Немецкая революция поддерживалась тремя источниками: стремлением к либерализации и демократизации, антивоенным возмущением, подъемом социал-демократического движения. Особенностью подобных революций выступает то, что порождаемые ими формы государственности не отрицают своей преемственности по отношению к предшествующим формам, упраздненным в ходе революционного восстания.

Революции, сопровождающиеся возникновением новых форм государственности, образно выражаясь, с чистого листа, можно изучать на примере развала социалистического лагеря. Кризис коммунизма в конце 1980-х и начале 1990-х годов вызвал подъем революционных движений в странах так называемой «народной демократии», в результате чего в Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии и Болгарии произошли демократические — «бархатные» — революции. В восточноевропейских странах были отстранены от руководства коммунистические партии, учреждена многопартийность, проведены реформы, направленные на создание рыночной экономики.

Все эти революции, за исключением трагического румынского варианта, носили мирный характер, а порожденные ими новые формы государственности всячески подчеркивали свою обособленность от прежних форм.

Всем упомянутым типам революций присущ определенный общий набор результатов. Каждая из них ведет к трансформации политического режима, мощным сдвигам среди элит, преобразованиям в важнейших сферах общественной жизни.

В парадигме модернизма революция всегда есть разрыв с прошлым, производимый с большей или меньшей степенью радикализма. Помимо прочего, революционеры полагают — и это отражает изначальную утопичность их построений, — что в революции рождается «новый человек», обладающий иным, «правильным» сознанием. Впрочем, далеко не все мыслители модерна отождествляют новизну, привносимую революцией, с позитивностью изменений (де Токвиль 1997).

В последние годы в российский общественно-политический дискурс устойчиво вошел термин «цветные революции», опи - 175 сывающий недавние события на постсоветском пространстве: речь идет о так называемой «революции роз» 2003 года в Грузии, «оранжевой» революции 2004 года на Украине, «революции тюльпанов» 2005 года в Киргизии. Надо сказать, что механическое объединение этих процессов под одним названием представляется искусственным; в сущности, они имеют между собой мало общего - помимо того обстоятельства, что во всех перечисленных случаях прежний политический класс оказался неспособным управлять общественными процессами и был вынужден уступить власть соперникам.

Более того, использование в данном случае термина «революция» носит, скорее, метафорический характер; эти катаклизмы никак не могут быть поставлены в один ряд с революциями классическими. В данном случае термин «революция» используется для описания совокупности событий, включавших в себя (Межуев 2006: 75):

• недовольство значительной части граждан результатами выборов;

• способность проигравшей стороны мобилизовать в свою поддержку неудовлетворенных характером и итогом выборов избирателей;

• одобрение претензий оппозиции руководителями и общественным мнением западных стран;

• приход оппозиции к власти после серии уличных акций.

Некоторые политики и эксперты пытались трактовать недавние события на постсоветском пространстве в качестве «глобальной демократической революции». Но, если учитывать по-прежнему непредсказуемый исход консолидации новых политических режимов, которая может не состояться вообще или произойти на недемократических началах, такая позиция не кажется достаточно обоснованной. Сегодня, по крайней мере, очевидно, что страхи российской элиты по поводу повторения «украинского сценария» в нашей стране оказались преувеличенными или даже вовсе беспочвенными.