Латинская Америка в начале XXI века: выбор альтернативного пути развития

На протяжении XX века страны Латинской Америки по крайней мере дважды резко меняли вектор своего экономического развития. В 30-е годы они отказались от господство­вавшей до того агроэкспортной модели в пользу «импортзамещающей индустриализации» под руководством влиятельного государственного сектора. Когда к 70-м годам выявились существенные недостатки госкапитализма, страны региона сделали новый крутой поворот: на сей раз в сторону неолиберального варианта, то есть к отказу от государственного регу­лирования в пользу открытой рыночной экономики[67]. Эта модель, получившая известность как «Вашингтонский консенсус», была предложена континенту Соединенными Штатами, транснациональными компаниями и международными фондами как единственно верная и безальтернативная.

Основными направлениями новой либеральной экономики стали: свободный рынок, широкая либерализация внешней торговли и экономики в целом, устранение таможенных барьеров, создание максимально благоприятных условий для привлечения иностранных капиталовложений и товаров, осуществление широкой приватизации государственной соб­ственности, сведение до минимума вмешательства государства в экономику, резкое сокра­щение государственных расходов на социальную сферу.

После непродолжительного периода улучшения экономической ситуации (обуздание инфляции, стабилизация курсов национальных валют, восстановление внешней платеже­способности, увеличение темпов экономического роста и ВВП, увеличение латиноамери­канского экспорта и некоторые др.) неолиберальная модернизация в Латинской Америке исчерпала себя.

Ни одно из предложенных направлений не принесло континенту положительных ре­зультатов. Свободный рынок, либерализация экономики и снятие таможенных барьеров привели к наплыву иностранных товаров, с которыми не могли конкурировать местные изделия, что привело к разорению многих латиноамериканских предприятий и высокому росту безработицы.

Либерализация в финансовой сфере и настрой на привлечение иностранного капита­ла открыли двери широкому потоку «легких» денег из-за границы, ищущих сиюминутной высокой прибыли, которая тут же вывозилась из страны, а сами капиталы обращались в бегство при малейшей опасности.

Обильный приток внешних займов и кредитов обернулся стремительным ростом внешней задолженности, что стало настоящим разорением для стран региона, которые вынуждены были выплачивать в виде долгов и процентов по ним колоссальные суммы, достигавшие 50-60% от бюджета страны и при этом долги не уменьшались, а продолжа­ли расти, приводя к глубоким экономическим кризисам (в 1994—1995 гг. в Аргентине и Мексике, в 1997—1999 гг. в Бразилии и других странах, в 2001—2002 гг. вновь в Аргентине

и связанных с ней государствах).

Проведение приватизации государственной собственности способствовало тому, что вскоре большая ее часть оказалась в руках иностранных владельцев, а судьбы стран реша­лись далеко за их пределами, подрывая национальную независимость.

Существенное снижение государственных расходов на социальные нужды вызвало обеднение основной массы населения, привело к углублению социальных контрастов и, в итоге, к взрыву недовольства среди большей части населения и дестабилизации общества. Причиной возникновения многих проблем стал отказ государства вмешиваться в экономи­ку, что имело самые пагубные последствия.

Американские исследователи Д. Петерс и С. Вью утверждали, что страны Латинской Америки, взяв на вооружение доктрину неолиберализма, пережили беспрецедентный в своей истории социальный и экономический регресс[68]. По данным Международного бан­ка развития рост ВВП на континенте в начале 90-х годов, до широкого проведения ре­форм, составлял 1,3%, в конце этого десятилетия — всего 0,6%[69], а в 2002 г. опустился до 0,8%. Эксперты банка заявили, что Латинская Америка пережила свой наиболее глубокий кризис за последние десятилетия. Только с 2003 г. начинается рост темпов экономики до 4—5% в год, что стало не результатом корректировки либеральных реформ, а благодаря со­вершенно другим факторам (рост мировых цен на минеральное сырье, цветные и черные металлы, энергоносители, некоторые виды сельскохозяйственной продукции, удобрения; наращивание объема производства этих продуктов; увеличение товарного экспорта; пере­ориентация внешней торговли на Юго-Восточную Азию; рост денежных переводов от рабо­тающих за пределами своих стран латиноамериканцев и ряд других)[70]. Известный амери­канский экономист Д. К. Гелбрейт с горечью писал: «...мы должны отказаться от иллюзий. Неолиберальный эксперимент потерпел провал главным образом потому, что несет в себе системный порок. Нужны серьезные перемены и потребность в этом велика... Мы долж­ны вернуться к политике на благо людей, потребности которых в конечном счете имеют первейшее значение, именно миллионов тех людей в бедных странах, кто занят тяжелым трудом и нуждается в каждодневной пище»[71].

Всемирно известный аргентинский экономист Р. Пребиш еще до начала повсемест­ного внедрения нового экономического курса указывал на серьезные проблемы, могущие возникнуть в связи с переходом к радикальному рыночному либерализму и предупре­ждал о высокой политической и социальной цене исходящей из этой программы[72]. Не от­рицая рыночную экономику в принципе, он тем не менее считал, что рынок сам по себе не способен решать все проблемы общества, поскольку ориентирован на сиюминутные вы­годы его участников, которые не учитывают долгосрочных последствий своих действий. «Рынок может быть эффективным механизмом. Но он не может быть высшим регулятором экономики»[73].

Разочарование в постулатах «Вашингтонского консенсуса» проявилось даже в ря­дах его авторов. Бывший вице-президент Всемирного банка Дж. Стиглиц признал необходимость «реформ с человеческим лицом», призванных соединить обновление экономик и интеграцию их в единый мирохозяйственный комплекс с интересами большинства на- селения[74]. О несостоятельности и опасных последствиях неолиберальной политики говорят нынче многие государственные и общественные деятели, главы международных банков и организаций, религиозные деятели, ученые и др. По поводу дальнейшего пути разви­тия высказываются различные точки зрения. Одни считают, что современный капитализм можно реформировать изнутри. Другие уверены в том, что реформирование капитализма ничего не даст, и потому следует предлагать нечто новое, альтернативное существующей ныне модели неолиберальной глобализации.

В стане верящих в то, что в глобализирующемся капиталистическом обществе дальнейшее проведение неолиберальных реформ возможно наметились различные направления:

- наиболее твердые ортодоксы этой модели считают, что неуспехи в проведении ре­форм происходят от неверного понимания и непоследовательного их претворения в жизнь, а потому предлагают ужесточить политику;

- менее категоричные сторонники считают необходимым продолжить те же самые ре­формы, однако, отказаться от жестких схем и усилить роль государства при проведении либерализации;

- сторонники «реформы реформ» ратуют за проведение дополнительных реформ ин­ституционного характера, которые бы позволили устранить некоторые отрицательные по­следствия уже проведенных либеральных реформ, чтобы заставить работать экономиче­ский прогресс на все общество, а не на узкий круг элитарных слоев населения;

- последователи «Поствашингтонского консенсуса», автором которого стал Джозеф Стиглиц, ратуют за усиление регулирующей роли государства для обеспечения нормаль­ной деятельности рынков и предотвращению их монополизации, а также предлагают раз­работать стратегию, способную обеспечить устойчивое развитие и повышение качества жизни, включающую в себя более равномерное распределение доходов, поддержку систем здравоохранения и образования, охрану окружающей среды и дальнейшую демократиза­цию общества. В своей последней работе «Ревущие девяностые. Семена развала» (М., 2005) Дж. Стиглиц выдвигает свою программную установку, которую он назвал «демократиче­ским идеализмом». В ее основе — изменение приоритетов ценностей: место эгоизма и стяжа­тельства должны занять нормы морали и нравственности. Для их реализации необходимы следующие условия: социальная справедливость, демократия и свобода, гармонизация от­ношений между индивидуумом и обществом[75];

- выступившие с платформой «вашингтонского несогласия» пошли еще дальше. Они предлагают создать эффективные правовые институты, соблюдать налоговую дисциплину, сгладить цикличность развития, создать механизмы социальной защиты, обновить аграр­ные реформы, провести меры по улучшению обеспечения и образования малоимущего на­селения.

В широких кругах специалистов все большее распространение получают идеи относи­тельно необходимости обуздать свободную игру рыночных сил, уменьшить риск, которому подвергаются более слабые страны в процессе экономической и финансовой глобализации, остановить дезинтеграционные процессы в национальных экономиках и углубления соци­ального неравенства. Для этого ставится вопрос о необходимости повысить роль государ­ства в регулировании рыночных отношений и в социальной политике.

Если еще недавно сторонники неолиберальной модели отвергали государственное вмешательство как тормоз в развитии рынка, то теперь все чаще вспоминают положитель­ный опыт его участия. В свое время государство сыграло решающую роль в формировании частного предпринимательства (особенно в сфере промышленного производства). Именно оно воздействовало на процесс накопления частного капитала и его распределение, кон­тролировало налоговую и кредитную денежную политику, налаживало взаимоотношения с национальным и иностранным капиталом, защищало национальные рынки и произ­водство и многое другое без чего немыслима рыночная экономика. Свободный рынок без государственного регулирования не способен видеть последствия своей экономической де­ятельности в ближайшем и отдаленном будущем, а также осуществлять глобальные про­блемы. Без участия государства невозможно решить все эти вопросы. Это уже признают многие, но в то же время считают, что госсектор следует модернизировать и реорганизовать так, чтобы он действовал по законам коммерческой деятельности, стал более эффективным и способствовал более четкой координации рыночных процессов. Особая роль придается поддержке мало защищенного мелкого и среднего бизнеса, урегулированию рынка труда, обеспечению некоторых экономических и социальных гарантий для основной массы трудя­щихся. И тогда, по их мнению, станет возможным для менее развитых стран более легкое вхождение в мировой рынок. Но при этом до сих пор нет четких программ того, кто и как сможет решить массу животрепещущих проблем современности.

Очевидно, что корректировка неолиберального курса с учетом его социального со­держания займет довольно длительный период, что совершенно не может удовлетворить большую часть населения Латинской Америки, пострадавшую от реформ. Таким образом, в начале XXI века Латинская Америка оказалась перед необходимостью выработки новой модели развития, способной в ближайшее время помочь решению накопившихся экономи­ческих и социальных проблем.

Несмотря на то, что на всех уровнях идет поиск альтернативных вариантов разви­тия в условиях глобального мира, у латиноамериканских политиков и экономистов право­го толка пока нет достойных программ. А отдельные их работы, высказывания или даже целые разработки представляют собой заимствования западных образцов и «чикагской школы». Собственным же автохтонным явлением здесь стало именно левое направление[76]. «Восстание бедных», выдвижение на первый план бытия и сознания общества социальной проблематики привело к значительному росту влияния левых настроений и идей[77].

Понадобился опыт нескольких десятилетий, чтобы осознать несостоятельность неолиберальной модели экономического развития в Латинской Америке и ее отрица­тельные социальные последствия. К таковым относятся рост неравенства, безработицы, маргинализация и исключение обширных слоев общества из процесса модернизации, обо­стрение социальных и политических противоречий. Налицо кризис демократии в связи

с падением влияния традиционных партий, дискредитация правительств, не сумев­ших обеспечить устойчивое развитие в своих странах, а также резкое падение влияния США на континенте. В этом контексте в 2000-х годах Латинская Америка порозовела, а местами даже покраснела. В большинстве стран континента к власти пришли или усилили свое влияние левоцентристские и леворадикальные силы, критически настроенные в отношении ортодоксального либерального курса.

И происходило это не в результате каких-то бурных революционных действий, а вполне законным демократическим путем.

Начало этому процессу положил Уго Чавес, избранный президентом Венесуэлы в 1998

г. и переизбранный на второй срок в декабре 2006 г. от «Движения V Республики».

В 2002 г. президентом Бразилии стал лидер Партии Трудящихся Луис Инасиу Лула да Силва, выигравший и следующие выборы в октябре 2006 г.

Впервые в Боливии на пост президента в декабре 2005 г. был избран индеец, потомок инков, Эво Моралес, глава партии «Движение к социализму».

В 2003 г. в Аргентине от «Фронта за победу» к власти пришел Нестор Киршнер, по­полнивший ряды левых президентов.

В Уругвае в 2005 г. президент Табаре Васкес стал первым левым руководителем стра­ны от объединения «Прогрессивная встреча — Широкий фронт», положив конец 180-летне­му доминированию двухпартийной системы.

В январе 2006 г. впервые в истории Чили президентом страны была избрана женщи­на, социалистка, сторонница Альенде — Мишель Бачелет.

В Республике Гаити в феврале 2006 г. победил лидер левой партии «Надежда» Рене Преваль, а в мае 2006 г. в Коста-Рике к власти пришел умеренный социалист Оскар Ариас.

На выборах президента в Эквадоре в ноябре 2006 г. победил Рафаэль Корреа, пред­ставитель левого движения «Альянс «Страна».

В ноябре 2006 г. в Никарагуа вновь после 16-летнего перерыва к власти пришел Да­ниэль Ортега, возглавлявший левое революционное правительство в стране в 80-е годы.

Очень близок к победе на выборах в июле 2006 г. в Мексике был Мануэль Лопес Обрадор — выдвиженец левоцентристской Партии демократической революции. Менее чем на один процент опередил его кандидат от консервативной Партии национального действия Фелипе Кальдерон, что дало основание Обрадору обвинять власти в подтасовке итогов выборов и надолго раскололо мексиканское общество.

В июне 2006 г. в первом туре президентских выборов в Перу победил Ольянта Ума - ла (этнический индеец, отставной полковник и левый радикал). Во втором туре с не­большим отрывом его опередил Алан Гарсия, лидер Перуанской апристской партии социал-демократического толка.

Изменение политической картины на континенте свидетельствует

о явном отходе электората от государственных деятелей, проводивших либеральный курс, к тем, кто критикует его и ратует за альтернативный вариант развития, предлагая проведение радикальных социальных реформ. Особо следует от­метить, что свою поддержку избиратели оказывают левым партиям и движениям, но не тем традиционным левым политическим партиям прошлого века (коммунистическим, антифашистским и др.), которые оказа­

лись неспособными в новых условиях повести за собой основную

массунаселения, а другим, «новым левым», являющимся «выпускниками»

гражданского общества[78].

Эти организации и движения возникли в 80-90-е годы прошлого века в провинциях многих стран региона вокруг насущных проблем беднейшего населения: это объединения крестьян и безземельных, борющихся за землю, жителей кварталов бедноты, требующих лучших условий жизни на местах, организации индейцев, отстаивающих свои этнические права, женские и молодежные союзы, добивающиеся обеспечения социальной защиты, экологические группы, выступающие за охрану окружающей среды. В последние годы в их ряды вливаются разоряющиеся средние слои.

Главными движущими мотивами для них становятся не политические догмы, а соци­альные проблемы и объединяются они вокруг выходцев из своей среды и тех, кто предлага­ет наиболее приемлемые для них программы социальных преобразований. Современные левые прагматичны, признают реалии нынешнего мира, не отвергают рыночную экономи­ку и рыночные механизмы, но при этом стремятся к балансу между рынком и социальной справедливостью, выступают за возврат государства в экономику. «Их роднят единые, но отнюдь не «традиционные» цели: стремление к социальной справедливости не порождает, однако, ностальгию по прежним «идолам» и желание вернуться «назад», они не намерены воспроизвести «кубинский путь» или «кубинскую модель» (даже У. Чавес говорит о новом «социализме ХХ1 века», но не о возврате к советской или кубинской модели)[79].

Все они отвергают неолиберализм и ратуют за альтернативный вариант развития, но не все одинаково радикальны. По тому как они относятся к государству, рынку, де­мократии и методам проведения преобразований, новоявленных левых руководителей стран Латинской Америки можно подразделить на центристов и радикалов. К центристам относятся руководители Бразилии, Аргентины, Чили, Уругвая, к радикалам — Вене­суэлы и Боливии (при постоянном присутствии Кубы). К последним тяготеют лидеры Эквадора и Никарагуа.

Несомненным лидером в лагере левоцентристов является президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва (или просто — Лула). Будучи выходцем из самых низов обще­ства, Лула познал голод и все невзгоды своего окружения, отучившись 4 класса в школе, с 12 лет начал работать чистильщиком обуви, затем стал рабочим и профсоюзным лидером. Упорным трудом он добился получения высшего образования, возглавил Партию Трудящихся, крупнейшую партию левой оппозиции. Несколько раз участво­вал в президентских выборах, занимая неизменно второе место. В 2002 г. Лула победил, получив 61,3% голосов. Вступив в должность, он начал выполнять свою предвыборную программу социальных реформ, главным пунктом которой была борьба с го­лодом. Задача эта оказалась нелегкой. Низы требовали от него отказа от принципов неоли­беральной рыночной экономики и проведения более радикальных реформ, но чтобы иметь возможностидляпретворениявжизньширокойсоциальнойпрограммывтакойогромнойстра- не, правительство Лулы не могло пойти на нарушение финансовых договоренностей с МВФ, зарубежными инвесторами и местными деловыми кругами а также резко менять монетаристскую политику и механизмы глобализации, что привело бы к дестабилизации в экономике и обществе. Его действия отличались осторожностью и осмотрительностью, что позволяло низовым организациям подвергать их постоянной критике. И тем не менее на выборах 2006 г. он вновь получил 60% голосов в свою поддержку.

Президент Аргентины Нестор Киршнер — адвокат, перонист, трижды избиравшийся губернатором южной провинции Санта-Крус, где показал себя чрезвычайно способным ру­ководителем, — пришел к власти в период острого финансового кризиса в стране на волне критики неолиберальных и консервативных реформ. Его программа предусматривала уве­личение объема общественных работ, строительство 3 млн жилищ, создание 5 млн рабочих мест, налоговую реформу и перераспределение доходов. Он начал проводить жесткую по­литику «экономического национализма», т. е. государственного вмешательства в экономи­ку, не отказываясь при этом от рыночных отношений, что позволило выправить кризисную ситуацию в стране. Его главной идеей стало укрепление национального капитализма с по­мощью усиления экономических функций государства. Он сразу же наладил связи с Чили и Бразилией, пригласил на инаугурацию Фиделя Кастро, выступление которого трансли­ровалось по всем каналам телевидения в течение 2,5 часов.

Мишель Бачелет, избранная президентом Чили (53,49% голосов), является членом Со­циалистической партии и правящей с 1990 г. коалиции партий левого центра (Сопее^айоп

— «Согласованность»). Мишель — дочь генерала ВВС, служившего при С. Альеде и погиб­шего в тюрьме после переворота 1973 г., длительное время прожила в эмиграции в ГДР, по образованию врач-педиатр, политической деятельностью занимается с 1990-х годов, за­нимала должность министра здравоохранения (2000—2002 гг.), а затем министра обороны (2002—2004 гг.) в правительстве президента-социалиста Р. Лагоса. Является политической преемницей предыдущих демократических правительств. Программа ее правительства, не случайно озаглавленная «Я с тобой!»[80], адресована всем жителям страны независимо от их социального и экономического положения, а также политических и религиозных убежде­ний, что говорит о стремлении добиться окончательного политического согласия в стране, длительное время пребывавшей в расколотом состоянии вследствие многолетней дикта­туры Пиночета. Программа ориентирована на решение острых вопросов современности и социальных противоречий без излишнего радикализма. Правительство намерено решать актуальные проблемы экономической модернизации и адаптации к условиям глобализа­ции при помощи гражданского общества, развивая дальше демократические институты. Рыночные механизмы им не отвергаются, антиамериканские настроения не разжигаются. Вся политика правительства направлена на сглаживание противоречий внутри чилий­ского общества при опоре на средний класс (а в партийном отношении на христианских демократов), обеспечение высоких темпов роста экономики, выполнение намеченных со­циальных обязательств.

Президент Уругвая Табаре Васкес, первый по-настоящему левый руководитель стра­ны. Он говорит о сходной с Бразилией и Чили экономической политике. Главной своей за­дачей он определил борьбу с бедностью, предполагая решать ее бразильскими методами. При нем были восстановлены дипломатические и экономические связи с Кубой. В то же время он не против заключения договора с США о «свободном рынке».

Вероятно, в этом же «розовом поясе» определится недавно избранный президент Ни­карагуа Даниэль Ортега. Известно его революционное прошлое: он - один из лидеров сандинистской революции 70-х годов прошлого века, целью которой было свержение дик­татуры А. Сомосы, установление демократической власти, ликвидация эксплуатации и нищеты. После успешного завершения революции в 1981 г. Ортега стал координатором правительства. Под его руководством в стране были приняты законы о политических пар­тиях и об электоральном процессе, что позволило провести в 1984 г. первые в истории стра­ны подлинно демократические выборы, на которых он был избран президентом. В 1987 г. была принята новая конституция, закрепившая принципы политического плюрализ­ма и смешанной экономики. На выборах 1990 г. он проиграл, уступив свой пост Виолетте Чаморро, деятельнице право-либерального толка. С тех пор он трижды баллотировался на пост президента, но безуспешно. Однако неолиберальная политика, проводимая при­шедшими ему на смену правителями, не принесла ожидаемого улучшения жизни на­рода, который вновь, через 16 лет, призвал к власти Сандинистский фронт националь­ного освобождения. На выборах в ноябре 2006 г. Д. Ортега победил уже в первом туре, получив 62% голосов избирателей.

Длительное пребывание в оппозиции сделало Ортегу более сдержанным, прагма­тичным политиком. Главными пунктами его программы стали борьба с нищетой, повы­шение заработной платы, увеличение расходов на образование. Одним из первых мер его правительства стало сокращение заработной платы самому себе и другим государ­ственным чиновникам. Являясь сторонником боливарийских идей У. Чавеса (что осо­бенно привлекло к нему беднейшее население), он не стремится к новой революции, а «обещает руководить страной ради благополучия «тех, кто внизу», в условиях «мира и национального примирения». Он — за укрепление института частной собственности, за ак­тивное привлечение в страну иностранных инвестиций, старается не раздражать Вашинг­тон, не отвергает идею создания с США зоны свободной торговли, хотя и собирается «пере­смотреть» некоторые договоренности, ставящие его страну в неравноправные условия»[81].

Первые его выступления носят довольно спокойный характер: «Мы готовы работать вместе, чтобы искоренить бедность в Никарагуа, обеспечить безопасность частно­го сектора и различных иностранцев в нашей стране, а также развивать отношения со всем мировым сообществом»[82]. И тем не менее США не преминули пригрозить Ортеге санкциями, если он не станет продолжать проведение рыночной экономики, не будет сторонни­ком «примирения» и займет антиамериканскую позицию в союзе с Чавесом[83]. Перед Ортегой, как и пред Лулой, стоит задача добиться устойчивого развития, привлечь на свою сторону вчерашних соперников, оправдать надежды на лучшее будущее населе­ния своей страны, 80% которого живет за чертой бедности.

У правительств этих стран много общих черт: все они с прагматизмом подходят к вопросам макроэкономической политики, продолжая проводить неолиберальную ры­ночную экономику, пытаются найти равнодействующую между государством и рынком, делают упор на социальные приоритеты, достижение национального консенсуса и ста­бильности в обществе, ведут борьбу с бедностью и социальной исключенностью, стремят­ся реформировать социальную сферу постепенными, осторожными шагами, сохраняют демократические институты и соблюдение прав человека, защищая свои националь ные интересы, стремятся свести к минимуму негативные последствия глобализации и интеграции, не портят отношения с Вашингтоном, но и не поддаются его давлению вы­ступить против У. Чавеса.

Особый интерес во всем мире вызывают леворадикальные правительства в Латин­ской Америке. Самой яркой фигурой в этом ряду (конечно, после Фиделя Кастро) стал президент Венесуэлы Уго Чавес. Будучи выходцем из бедной среды, в юности он торговал домашними сладостями на улицах маленького пыльного городка на западе Венесуэлы, а затем благодаря своим способностям продвинулся до звания подполковника парашютно­десантных войск. В 1992 г. он во главе тайной офицерской организации левоцентристского толка выступил против коррумпированного правительства, проводившего антинародную неолиберальную политику. Восстание было подавлено, Чавес и другие участники были арестованы. Из тюрьмы он был освобожден через два года. В дальнейшем этот факт спо­собствовал росту большой популярности Чавеса. На президентских выборах в декабре 1998 г. при поддержке народа и объединения левых сил Патриотический полюс Уго Чавес по­бедил, набрав 56% голосов.

Заняв президентское кресло, он тут же приступил к реформированию структур вла­сти. Специально избранная Конституционная ассамблея одобрила проект новой консти­туции, которая была утверждена на общенародном референдуме в декабре 1999 г. Новая конституция продлевала президентские полномочия с пяти до шести лет с правом пере­избрания на два срока подряд. Двухпалатный конгресс заменялся однопалатной Нацио­нальной ассамблеей. Страна отныне называлась «Боливарийская республика Венесуэла» в честь Боливара — Освободителя Латинской Америки от испанского владычества. 30 июля 2000 г. Чавес был избран президентом по новой конституции, получив 59% голосов.

Чавес высказался против неолиберального варианта модернизации, за активизацию роли государства в экономике и социальной политике. Он сразу же приступил к проведе­нию широких социальных реформ: была увеличена заработная плата, сокращена рабочая неделя с 48 до 44 часов, разработаны проекты создания единого социального фонда и на­родного банка, в поддержку малоимущих семей, организовано строительство для них школ, больниц, жилищ, созданы новые рабочие места. Началась реализация аграрной реформы. Был взят курс на проведение независимой внешней политики и тесное сближение с Кубой.

Такая радикализация правительственного курса обострила обстановку в стране. Оп­позиция была недовольна стилем и методами руководства правительства Чавеса, его ори­ентацией на неимущих, его связями с Кубой, выступлениями против США и многим дру­гим. В апреле 2002 г. правые силы осуществили военный переворот. Чавес был смещен со своего поста и арестован. Но через два дня верные ему воинские части, поддержанные жителями столицы, вернули Чавеса к власти. Однако это не успокоило его противников. В стране длительное время проходили манифестации протеста, затяжные забастовки и акции гражданского неповиновения.

Поскольку такие меры не давали желаемого результата, оппозиция решила сменить неугодного президента, опираясь на им же принятую конституцию, которая разрешала отстранить от должности любое избранное лицо, включая президента, если большинство граждан выскажется против него на референдуме. После длительного соперничества про­тивоборствующих сторон такой референдум был проведен 15 августа 2004 г. За Чавеса проголосовало 59,25%, при чем в количественном выражении эти результаты были значи­тельно весомее: если в 1998 г. его поддержали 3,6 млн человек, в 2000 г. — 3,1 млн, то теперь

—5,8 млн. Победа Чавеса была неоспоримой. Он не только остался у власти до конца своего срока (январь 2007 г.), но и победил на следующих выборах в декабре 2006 г, получив 62% голосов избирателей и став президентом до 2013 г.

Искренним приверженцем идей Ф. Кастро и У. Чавеса стал президент Боливии Эво Моралес. Он — первый в истории страны президент-индеец (потомок инков), глава пар­тии «Движение к социализму», глава федерации фермеров-производителей коки. В юности Моралес успел поработать и пастухом, и обжигателем кирпичей, и пекарем. Со временем он накопил богатый опыт борьбы с властями в защиту интересов обездоленных слоев обще­ства, особенно индейского населения, благодаря чему и стал символом надежды на соци­альную справедливость.

К власти Моралес пришел с крайне радикальными лозунгами. Главными пунктами его предвыборной программы были: национализация нефтегазовой отрасли и изменение Закона об углеводородах, требование легализации коки и прекращение преследования выращивающих коку («кокалерос»), созыв Конституционной Ассамблеи, обеспечение за­нятости и перераспределение национального дохода, построение эгалитарного общества справедливости. Главным врагом Боливии он называл империализм США, чья политика несет с собой зло и разрушения, а главным врагом человечества — капитализм. При этом он не был сторонником ортодоксального социализма и признавал, что государственный социализм уже «мертв»[84]. В результате он победил в первом же туре в результате прямо­го волеизъявления 53,7% избирателей, что для Боливии было большой редкостью, по­скольку обычно претенденты не получали более трети голосов, а окончательный выбор делал конгресс.

Придя к власти, Моралес развернул бурную деятельность по привлечению сторонни­ков и оппонентов на сторону объявленной им «демократической революции», которая пред­полагала проведение существенных перемен. Первейшей необходимостью для них стала строжайшая экономия государственных средств, требуемых для предстоящих реформ, а также усиление госконтроля над природными ресурсами. Он убеждал представителей частного сектора и банкиров в назревшей потребности национализации нефтегазовой от­расли, реструктуризации горнодобывающей промышленности, прекращение продажи гор­норудных предприятий иностранным компаниям. С членами влиятельного Гражданского комитета и множеством неправительственных организаций Моралес обсуждал необходи­мость избрания ассамблеи, которая должна разработать новую конституцию, способную укрепить автономию регионов, улучшить положение индейского населения, защитить про­изводителей коки и многое другое.

В мае 2006 г. был подписан указ о национализации транснациональных нефтяных и газовых компаний. Под контроль государства были взяты крупнейшие нефтеперерабаты­вающие заводы, нефтяные и газовые месторождения, а также заправочные станции. «На­конец пришел тот час, тот исторический день, когда Боливия возвращает под свой абсолют­ный государственный контроль все свои природные ресурсы»[85], — мог с гордостью заявить Эво Моралес. Несмотря на то, что национализация проводилась без конфискации и экс­проприации имущества, тем не менее вызвала резкое недовольство среди пострадавших иностранных предпринимателей, среди которых оказались не только американские, английские, французские, но и крупнейшая компания «Петробраз» дружественной Брази­лии. Это вызвало скачок цен на мировом рынке.

Особой сложностью отличается обстановка внутри боливийского общества. Накопив шиеся за длительное время этносоциальные противоречия и конфликты, раскол внутри общества и парламента, «белые против коричневого народа, те, кто на востоке, против тех, кто на западе, традиционные типы против так называемых «революционариев»[86] — все эти проблемы требуют скорейшего разрешения. Даже избранная в середине 2006 г. Конститу­ционная ассамблея раздираема противоречиями. Она затягивает написание новой консти­туции и решение насущных проблем. Народ выходит на улицы со своими требованиями: индейские общины настаивают на предоставлении им больших институционных прав и увеличения их доли в доходах государства, регионы хотят большей автономии и денег от центрального правительства, «кокалеросы» отстаивают свои права на производство коки, что усиливает конфликт с Вашингтоном. Пока не ясно, как удастся разрядить эту обста­новку и провести намеченную правительством Моралеса «демократическую революцию». Большую поддержку, моральную и материальную, ему оказывает правительство Чавеса.

Этот красный пояс латиноамериканской панорамы возможно дополнит недавно из­бранный президент Эквадора Рафаэль Корреа. Молодой экономист, получивший образо­вание в США и Бельгии, Корреа пять месяцев проработал министром экономики в пред­ыдущем правительстве, успешно проводя социальные проекты в эквадорской глубинке, одновременно вел преподавательскую деятельность в университете в г. Кито. Он выступал против переговоров с США о свободной торговле, считая, что это отрицательно отразит­ся на эквадорской экономике, критиковал политику США в Латинской Америке и мире, отрицал неолиберальную экономику, а взамен предлагал расширить экономическое со­трудничество с Венесуэлой, Боливией и другими Андскими странами, за что получил ре­путацию «чависта». Если дружба с Чавесом выбила из игры Ольянте Умалу, левого кан­дидата в президенты Перу, то в Эквадоре она, напротив, повысила популярность Корреа. В первом туре он получил 25,22% голосов, а после поездки в Венесуэлу, во втором туре за него проголосовали 64,81% избирателе[87]. Конечно, это было не главной причиной его по­беды, тем более, что перед этим он должен был снизить свою революционную риторику, чтобы привлечь на свою сторону колеблющихся. Народ проголосовал за его програм­му, обещавшую положить начало «новому Отечеству», основанному на социальном равенстве и справедливости.

Выступая на инаугурации, он призвал эквадорцев объединиться для мирной «граж­данской революции», целью которой станет строительство социализма ХХ1 века. Он заявил, что настал момент для осуществления боливарианской мечты Симона Боливара и Хосе де Сан-Мартина, имея в виду активно идущий на континенте процесс интеграции. Бороться за исполнение этой мечты он намерен совместно с У. Чавесом и Э. Моралесом, но согласно условиям и нуждам Эквадора[88].

Ради создания «нового Отечества» Коррео предложил в своей програм­ме ряд коренных перемен в стране[89]. Первейшей своей задачей он определил созыв

Конституционной ассамблеи, которая внесет изменения в Основной закон, позволяющие создать законодательную базу для проведения структурных социально-экономических ре­форм. Поскольку Национальный конгресс, где преобладают правые деятели, сопротивляется нововведениям, он предложил провести всенародный референдум. Следующим важным пунктом его программы стала борьба с коррупцией. Он считает необходимым принять но­вые законы, по которым будут ужесточены наказания за незаконное обогащение.

Предложенная экономическая революция должна покончить с неоли-беральной моделью, усилить роль государства в экономике, разработать новую политику, перево­дящую вектор развития от капитала к достоинству человека и его труда. «Эквадор, как и вся Латинская Америка, должен искать новую стратегию, в которой государство, пла­нирование и коллективный труд восстановят свою важнейшую роль в прогрессивном развитии общества», — считает Корреа[90].

Его «гражданская революция» предполагает революционные изменения в социаль­ной политике, ведущие к построению справедливого, эгалитарного общества. Для этого необходимо переориентировать ресурсы государства на социальные нужды населения и улучшение благосостояния бедных, которые составляют большинство населения страны. Особое внимание уделяется образованию, здравоохранению, восстановлению производ­ства, развитию путей сообщения, расширение научных исследований.

Во внешней политике он намерен соблюдать достоинство и суверенитет страны, от­казаться от подписания соглашений с США относительно свободной торговли, добиваться пересмотра контрактов с иностранными компаниями, не платить внешние долги, которые считает нелегитимными, способствовать укреплению региональной интеграции на базе объединения субрегиональных блоков и создания латиноамериканского сообщества наций.

Вступление на должность президента началось с противостояния правительства Коррео оппозиционному Конгрессу по вопросу о созыве ассамблеи, которая будет наде­лена широкими полномочиями, вплоть до внесения изменений в конституцию. По стра­не прокатилась волна манифестаций и народных выступлений, требовавших от парла­ментариев скорейшего решения о народном референдуме по созыву ассамблеи. Конгресс пытался затянуть принятие решения и сузить круг вопросов, которыми займется ассам­блея. Под мощным давлением ряда политических партий и социальных движений, ин­дейской конфедерации, студенчества и других сторонников президента Конгресс одобрил проведение референдума 15 апреля 2007, но выдвинул требование, чтобы ассамблея не имела права распускать парламент. Корреа однако заявил, что ассамблея будет иметь право решать судьбу не только законодателей и судей, но даже самого президента, что сделает их более ответственными[91]. Президент выиграл этот референдум. За его предложение избрать Учредительное собрание, которое составит новую кон­ституцию, изменит (децентрализует) систему государственного управления и ограни­чит полномочия парламентариев высказались 80% избирателей. Такая внушительная поддержка народа позволяет правительству Корреа свободнее распоряжаться природ­ными ресурсами (углеводородами), используя их на пользу своей страны, и провести аграрную реформу во благо беднейшего крестьянства. Кроме того Корреа объявил о том, что Эквадор выплатил все долги Международному валютному фонду, чем укрепил экономическую независимость страны. В какой степени удастся ему решить поставленные задачи, покажет время.

Если о деятельности молодых реформаторов можно судить, в основном, по их на­мерениям, то о делах предводителя социалистического движения в Латинской Америке в начале нового века Уго Чавеса можно говорить более определенно. За семь лет пребыва­ния у власти он успел сделать много такого, что вызывает во всем мире восторги, с одной стороны, и резкое неприятие, с другой. Он четко определил себя в красном цвете не только символически, но и фактически: он и его сторонники принципиально носят красные одеж­ды, а улицы заполняются демонстрантами, несущими красные флаги.

Придя к власти в 1998 г., Уго Чавес выступил с планом создания «Пятой республики»

— «подлинно демократического общества социальной справедливости» — и начал реформу экономики и государственной системы. Основной идеей его программы стала «коренная перестройка ныне существующей социально-экономической и политической системы с це­лью ее трансформации в общественный строй, обеспечивающий и гарантирующий реаль­ное участие широких масс в принятии решений на всех уровнях власти»[92]. Важным этапом в этом направлении было принятие новой Конституции (1999 г.)[93], которая стала самой радикальной, объемной и детализированной из всех конституций Латинской Америки. Ей следует уделить особое внимание, поскольку она стала основой программы и дальнейшей деятельности правительства Чавеса.

В первой же статье Венесуэла объявляется республикой «окончательно свободной и независимой, основанной на моральном праве и его ценностях свободы, равенства, спра­ведливости и мира в соответствии с доктриной Симона Боливара, Освободителя»[94]. Почти вся первая половина огромного текста конституции посвящена правам человека и гаран­тиям, предоставляемым ему Нацией (гражданские, социальные, экономические, права в области культуры и образования, права индейцев и др.). Среди них — широкий круг прав на труд и отдых, бесплатное образование, медицинское обслуживание, спорт и многое дру­гое. Завершается раздел небольшой статьей определяющей обязанности граждан. Только после идут разделы, посвященные организации и деятельности государственной власти. Это должно было свидетельствовать о том, что важнейшим и первоочередным предметом внимания государства является человек и его нужды. В подтверждение искренности на­мерений государства в этой области в конституции постоянно используется термин «пу­бличная власть» вместо общепринятого понятия «государственная власть». Считается, что «публичная власть» ближе к человеку и осуществляется от имени и в интересах народа.

Конституция подтверждала довольно сильную власть президента и сложившуюся ра­нее централизованную модель «центр-регионы», а также трехступенчатую структуру рас­пределения властных полномочий — федерация, штаты и муниципалитеты. Последние считаются первичной политической ячейкой общества и основой демократической власти. Им предоставляются значительные права.

Существенным нововведением стало появление особых органов контроля на всех трех уровнях. Во главе их стоят контролеры, избираемые публично на конкурсной основе, что должно гарантировать их нейтралитет. В круг обязанностей этих органов входит контроль, охрана и наблюдение за финансовыми поступлениями, доходами, расходами, а также общественными и национальными благами подопечного района. Они пользуют­ся автономией и независимостью. Их права и обязанности определены специальными за­конами. Совершенно очевидно, что эти органы призваны бороться с коррупцией на всех уровнях власти.

Важным направлением государственной реформы стала политика децентрализа­ции, которая «должна углубить демократию, приближая власть к населению и создавая лучшие условия как для утверждения демократии, так и для содействия эффективно­му исполнению государственных обязанностей»[95]. Однако трактуется она более широко, как часть программы партисипации, и на данном этапе видится как возможность пере­дачи ряда полномочий от центра местным властям и дальнейшего совместного ведения определенных функций.

Важнейшим пунктом проводимой децентрализации стала отраженная в ст. 184 воз­можность создания на местах органов народной власти. Это могут быть общины, органи­зации, объединения групп населения, которые «продемонстрировали свои способности для такой деятельности». Разрешается передавать им отдельные социальные службы штатов и муниципий, такие, как здравоохранение, образование, жилой фонд, коммуналь­ные службы, спорт, культура, охрана окружающей среды. Кроме того им предоставляет­ся право участвовать в экономических процессах, создавать свои ячейки в промышлен­ности, строительстве, в торговых центрах, городских кварталах, в сельской местности. Согласно конституции, это должно расширить самоуправление на местах и усилить кон­троль за деятельностью властей. По замыслу У. Чавеса, эти объединения граждан долж­ны стать подлинной народной властью (наподобие кубинских комитетов защиты револю­ции), которая сможет отстаивать свои интересы и предотвращать нарушения в действиях региональной администрации.

Еще одним новшеством стало введение наравне с тремя общепринятыми ветвя­ми власти (законодательной, исполнительной и судебной) нового органа — «Власть гражданская»[96], состоящего из двух частей — «Защитник народа» и «Публичное ми­нистерство». Они призваны наблюдать за соблюдением прав граждан, коллекти­вов, индейцев в соответствии с международными нормами и контролировать работу судебной администрации.

Таким образом, в результате проведенной государственной реформы в Венесуэле сохранилась довольно сильная, дееспособная центральная власть и в то же время была предоставлена возможность народу для осуществления различных форм демократии. Соз­дание же ряда контролирующих органов было призвано предотвратить коррупцию и не­правомерные действия администрации как в центре, так и на местах. Именно эти факторы

— сильная президентская власть и поддержка массы созданных низовых организаций — по­зволили У. Чавесу выстоять в упорной борьбе, развернувшейся в стране в 2002, 2004 гг. и победить на выборах 2006 г.

После принятия Конституции соответственно новому закону были проведены выборы всех ветвей власти снизу доверху, включая президента, что привело к власти многих сто­ронников Чавеса. В результате политических преобразований фактически были разруше­ны традиционные структуры власти и созданы новые, более подвластные Чавесу.

Укрепив свои позиции, Чавес принялся воплощать в жизнь идею альтернативного развития. Поначалу предполагалось создание общества отличного как от капитализма, так и от социализма с использованием лучших черт того и другого[97]. Но после убедитель ной победы на референдуме 2004 г., навязанном ему оппозицией, Чавес отбросил идею «третьего пути» и пришел к решению начать строительство общества без эксплуата­торов и эксплуатируемых, для чего предложил разработать модель социализма, соот­ветствующую реалиям нового века. Свой новый курс он определил как «боливарийский социализм ХХ1 века».

Чавес и его сторонники заявляют, что решительный поворот к социализму вызван не конъюнктурными соображениями, а обусловлен разочарованием в капитализме, который не способен разрешить кардинальные проблемы развития человечества. Значимости со­циализма не умаляют даже крупные неудачи в целом ряде стран. Происшедшее ставит на повестку дня необходимость извлечь соответствующие уроки и сконструировать социа­лизм, соответствующий реалиям и вызовам третьего тысячелетия[98].

Переход к «новому социализму» по идее Чавеса должен основываться на трех главных элементах: лидирующая роль государства, укрепление «солидарного» частно­го сектора и создание «социальной» экономики. Под «солидарным» сектором предпо­лагается существенное расширение числа мелких собственников в городе и деревне, которые должны стать основой и опорой государства (на это нацелена и аграрная реформа его правительства).

Главным направлением этой политики должно было стать максимальное привлече­ние к управлению народа, что и будет подлинной социалистической демократией в от­личие от демократии капитализма, обслуживающей привилегированные слои общества. Любимое выражение Чавеса: «Если мы хотим покончить с бедностью, надо дать власть бедным[99]. И действительно, в беднейших районах страны появилась масса органов местно­го развития, которые получили возможность решать насущные проблемы региона: строи­тельство больниц, аптек, школ, обувных и текстильных фабрик, дорог, канализаций, водо­провода, столовых, пекарен, рынков и магазинов, спортивных сооружений и мн. другое[100].

Получая большие доходы от нефтяной промышленности (48 млрд долл. только от экс­порта в 2005 г., что в три раза больше, чем в первый год правления[101]), Чавес не скупился выделять огромные суммы на социальные программы, разработанные его правительством (льготного продовольствия и питания, бесплатного образования, здравоохранения и спор­та, дешевого жилья и др.) и всевозможные льготы населению. Для бедняков Чавес стал иконой, а «чавизм» — много больше, чем политика, он стал формой их жизни[102]. В 2005 г. на это было выделено 6,6 млрд, а в 2006 г. — уже более 9 млрд долл., которые были использова­ны еще и на помощь другим странам[103]. Таким образом он намеревался создать в Латинской Америке союз стран — борцов с бедностью и приобщить их к идее социализма.

Утвердились самые тесные отношения с Кубой. Наладился натуральный обмен:

Куба получала дешевую нефть, а в Венесуэлу приехало более 20 тысяч кубинских спе­циалистов (учителей, врачей, строителей, спортивных тренеров), которые стали трудиться в беднейших, отдаленных уголках страны, помогая Чавесу решать социальные программы.

Одновременно Чавес начал последовательно закреплять свои позиции на континен­те. Он заключил соглашение с Бразилией и Аргентиной о строительстве газопровода через весь континент; стал постоянным членом МЕРКОСУР (организации общего рынка стран Южной Америки); предложил свою программу интеграции для Латинской Америки, на­правленную на сохранение политической и экономической независимости стран от США. В 2005 г. Венесуэла, Куба и Боливия подписали договор, получивший название «Болива - рианская альтернатива для Америк» (АЛБА) — в противовес вашингтонскому проекту сво­бодной торговли в западном полушарии (АЛКА). Идеологической основой этого интегра­ционного проекта, по замыслу Чавеса, является принцип «кооперативных преимуществ», который предполагает устранение неравенства в развитии и неэквивалентный обмен меж­ду богатыми и бедными странами через различные компенсационные механизмы напо­добие тех, которые установились между Кубой и Венесуэлой, во благо своего партнера в ожидании ответных шагов с его стороны, в отличие от либеральной догмы «сравнительных преимуществ», предполагающих получение высокой и быстрой прибыли[104]. Правда, эта ини­циатива пока не получила широкого признания, но торговый оборот Венесуэлы с крупней­шими соседними странами значительно вырос.

Хорошие взаимоотношения он принялся выстраивать и с дальним зарубежье. В Рос­сии было закуплено большое количество «калашниковых» и другой боевой техники для «защиты боливарианской республики», в Испании приобретены самолеты, в Китае под­писан контракт на строительство нефтеналивных танкеров. Таким образом, он заручился поддержкой китайского правительства, пообещав ему большие поставки нефти. Посещая Кубу, Китай, Северную Корею, Чавес изучал различные модели строительства социализ­ма, наладил отношения с Канадой, Индией, Ираном и Ливией.

А вот отношения между Венесуэлой и Вашингтоном обостряются все больше. Нача­лось это в 2002 г. году, когда, по сведениям Чавеса, ЦРУ приняло участие в его свержении, а после провала переворота, взяло курс на дестабилизацию его правительства. Он утверж­дает, что есть опасность вторжения США в Венесуэлу, как это уже случилось с Ираком. Ча­вес стал яростным антиамериканистом. Он считает, что многие беды Латинской Америки — результат империалистической неолиберальной политики и неравноправных отношений с США. Особое неприятие у Чавеса вызывает президент Буш, которого он везде и всюду называет «дьяволом». На все действия Буша у него есть свое противодействие. Буш — за блокаду Кубы, Чавес оказывает ей всяческую помощь. Буш отстаивает проект АЛКА, Чавес отвергает его и выдвигает свой — АЛБА. В марте 2007 г. Буш посещает 5 стран Латинской Америки (Бразилию, Уругвай, Колумбию, Гватемалу и Мексику), чтобы привлечь их на свою сторону, но повсюду его встречают демонстрации протеста. Чавес организует одновре­менное контртурне по пяти дружественным странам (Аргентина, Боливия, Ямайка, Гаити и Никарагуа), устилая свой путь нефтедолларами, которые он предлагает им в помощь.

Вскоре после победы на выборах 3 декабря 2006 г. Чавес решил ускорить процесс трансформации Венесуэлы в эгалитарное социалистическое государство. Для проведения своей «максималистской революции» он обратился в Национальную ассамблею с предложением предоставить ему «особые полномочия» на 18 месяцев, в течение кото­рых он намерен реформировать 11 различных областей венесуэльского государства[105]. Ассамблея, в которой большинство составляют его сторонники, на сессии 31 января 2007 г., проходившей на площади перед президентским дворцом, поднятием рук одобрила закон, дающий право президенту на особые полномочия в осуществлении его программы[106]. В нее входят: национализация электрической и крупнейшей телекоммуникационной компаний, усиление государственного контроля за натуральной нефтью и газовой индустрией, рефор­мы финансовой, банковской, налоговой, страховой, военной, законодательной областей, установление нового налога на предметы роскоши (яхты, вторые дома, экстравагантные автомобили и т. д.). Доходы же от новых налогов будут использованы на правительствен­ные социальные программы. Все это должно гарантировать «равное распределение благ», что является частью новой «социальной и экономической модели»[107].

Сразу же после получения «особых полномочий», 6 февраля 2007 г. У. Чавес утвердил национализацию крупнейшей и старейшей электрической компании, подписав соглаше­ние о покупке контрольного пакета акций (82%) у американских владельцев за 739 млн долл. [108] Кроме того, был принят закон о допуске иностранных компаний к добыче неф­ти только при условии создания совместных предприятий с государственной компанией «Петровен». Для установления государственного контроля над частными иностранными и смешанными компаниями установлен «безапелляционный период», в течение которого компании должны адаптироваться к новым условиям, а власть имеет право вмешиваться и «регулировать» реформы в нужном направлении[109]. В апреле 2007 г. Венесуэла досрочно выплатила долги МВФ и Всемирному банку. Она предпочла переплатить 8 млн долларов, чтобы поскорее обрести экономическую независимость от этих организаций. Как далеко зайдут эти реформы и приведут ли они к желаемому результату — вот в чем вопрос.

Претензий к деятельности Чавеса много. Главное обвинение к нему — в популизме и авторитаризме: «Чавес добился абсолютного контроля над всеми государственными ин­ститутами, которые могли уравновешивать его полномочия»[110]. Он использует популистские методы для привлечения на свою сторону бедных, которых в Венесуэле большинство, и ущемляет интересы крупного и среднего капитала, дестабилизируя общество; поощряет верноподданных и наказывает критически настроенных, чем создает конфронтационность как в стране, так и в латиноамериканском регионе; реформирует Основной закон в угоду своим амбициям. Чрезмерно увеличивает воздействие государства на все сферы деятель­ности; старается навязать другим странам свой путь развития, как догму и панацею от всех бед. Чавес намеренно культивирует образ внешнего врага (США), выступает против АЛКА, делает ставку на антиглобалистов, стремясь сплотить широкую коалицию вокруг своих проектов внутри страны, получить одобрение левых за рубежом и международную поддержку.

При всем при этом его оппоненты не могут не признать, что у власти он находится вполне законно, даже иностранные наблюдатели должны были отметить демократичность проводившихся выборов. Его действия согласуются с Конституцией. Гражданское обще­ство при нем не исчезло, а наоборот, стало более энергичным и организованным. В стране нет репрессий и террора. Активно действует оппозиция и дерзкая пресса. Только сейчас он намерен лишить лицензии крупнейшую телерадиокомпанию, которая все годы пребывания Чавеса у власти открыто выступала против него, ежедневно «делая фарш» из него и его правительства[111]. Он вынужден был создать альтернативные коммуникационные средства, отвечающие на выпады противников, а сам он каждую неделю ведет на телевиде­нии многочасовую передачу «Алло, президент!», в доступной для народа форме озвучивая и разъясняя свои действия.

Все это озадачивает противников Чавеса. Они отмечают: «Чавес адаптировал автори­таризм к современной эпохе, где доминирует демократия», «создал модель «конкурентного авторитаризма», которая может оказаться привлекательной для других лидеров», «сделал авторитаризм привлекательным», стал «диктатором нового типа»[112]. Методы нового диктато­ра прямо противоположны действиям старых диктатур. Он действует вполне демократич­но. Это каудильо и Робин Гуд одновременно, о чем свидетельствуют широкие социальные программы его государства в пользу наиболее бедных. Он действует не методом запрета, а методом противодействия, не ограничивает деятельность оппозиции, а старается показать ее несостоятельность. «Чавес понял, что гораздо легче сосредоточить власть в своих руках, если ему противостоит враждебно настроенная оппозиция»[113]. Не запрещая и не ограничи­вая деятельность политических партий, он позиционирует свою антипартийность, зная, что всем надоели эти партии и граждане с большей радостью принимают сильную государ­ственную власть, если она оказывает им реальную помощь. Он дестабилизирует ситуацию в стране, добиваясь поляризации общества и привлечения на свою сторону политического центра различными методами и щедротами, что позволяет ему иметь большинство на вы­борах. Особое внимание уделяется избирательным учреждениям и разработке более тон­ких технологий выборов. Более избирательно распределяются блага. Политика воинству­ющего антиимпериализма в условиях поражения неолиберальной модели усиливает его позиции в международном плане.

Чавес неоднократно выступал на различных международных форумах, поддерживая лозунг альтерглобалистов «Другой мир возможен!» и предлагал свой альтернативный ва­риант развития — «социализм XXI века». «Я уверен, что путь в новый, лучший и возможный мир лежит отнюдь не через капитализм, а через социализм», — утверждал он неоднократно.

Некоторые исследователи, однако, считают: «Ничего нового в «социализме по Чавесу» нет: с 20 — 40-х годов прошлого века латиноамериканские националисты брали на воору­жение социалистические лозунги. В Аргентине Хуан Доминго Перон сконструировал док­трину хустисиализма, иначе называемого «аргентинским социализмом», Жетулиу Варгас изобрел трабальизм — его бразильский аналог, в Перу существует идеология апризма, в Колумбии — анапизма, в Парагвае — фебреризма и т. д. Все это примерно одно и то же, лати­ноамериканские социал-националистические теории отличаются между собой в основном степенью радикализма да глубиной теоретической проработки. Опора на госсектор и кор­поративные структуры, противостояние с империализмом, латиноамериканская со лидарность и патернализм по отношению к беднякам — вот суть всех вариантов латиноа­мериканского социализма, включая и идеологию Чавеса»[114]. «Почему на континенте вновь востребованы идеи, казалось канувшие в прошлое», — задается вопросом автор и сам же от­вечает: «К началу ХХ1 века другой модели, понятной для местных элит и привлекательной для населения, помимо социал-националистической, в политическом арсенале Латинской Америки не осталось. Этим и объясняются успехи левых в последние годы». Несмотря на это, автор считает: «Левый поворот в Латинской Америке по существу готовит собственную погибель. Социал-националистические режимы все более явно демонстрируют неумение решать экономические, социальные, внешне - и внутриполитические задачи, не по плечу им оказалась и континентальная интеграция. Левые популисты пытаются заменить по­литику антиамериканскими выпадами, экономическое развитие — пиаром вроде того же трансконтинентального газопровода, социальную политику — раздачей денег беднякам»[115].

Но есть и другая точка зрения: «У. Чавес тратит внушительную часть доходов от до­бычи нефти на социальные программы, что также способствует сглаживанию культурной травмы и скорейшему переживанию обществом эпохи социальных изменений. Таким обра­зом, можно сделать вывод, что такая разновидность венесуэльского популизма на данный момент является защитным и корректирующим средством... и дает основание говорить о новом типе популизма, обновленного и приближенного к современности, о популизме, со­существующем с демократией, сохраняющем все ее ценности и определяющемся как метод формирования и управления общественным мнением, реализующийся через политиче­ский дискурс на этапе глубинных социальных трансформаций в структуре общества»[116].

А возможен ли социализм в новом столетии после того, как он потерпел поражение в прошлом веке? Такой вопрос сейчас интересует многих.

В этой связи не мешало бы вспомнить, каковы основные признаки социализма: об­щество социальной справедливости; власть трудящихся; общественная собственность на средства производства; уничтожение эксплуатации человека человеком; осуществление принципа «от каждого — по способности, каждому — по труду»; планомерное, бескризисное развитие экономики в интересах народа, гарантия социальных и политических прав тру­дящихся; создание условий для подлинной демократии, реального участия широких на­родных масс в управлении обществом, для всестороннего развития личности, равноправия наций и дружбы между народами. Так возможно ли построение такого общества в наше время? По крайней мере, лучшие умы человечества всегда надеялись на это, а основопола­гающие черты этой модели общественного развития не утратили своей привлекательности.

Однако многие политики, ученые, оппозиционная пресса «весьма скептически на­строены относительно успехов в реализации социалистического проекта. Приводятся ве­ские аргументы, ставящие под сомнение возможность его осуществления.» Один из них

— «коллективная собственность не существует, имеется только одна — частная. Проблема в том, кому она принадлежит. Коллективная собственность в конечном счете превращается в частную для всех.» А в случае с Венесуэлой она становится собственностью одного чело­века - У. Чавеса[117].

В то же время растет число сторонников социалистической идеи. Это прежде всего представители левого сегмента мирового сообщества. Множество исследований о «возмож­ности социалистической революции в XXI веке» проводят испанские коммунисты. Они счи­тают: «невозможно повторение того же социализма в одной отдельно взятой стране. Но это не значит, что вообще невозможно. Возможно, но в другой форме, соответствующей новым условиям развития капитализма в эпоху глобализации». Они приходят к выводу, что поражение неолиберальной модели и развитие процесса глобализации создают та­кие экономические, политические и социальные условия во всемирном масштабе, кото­рые вполне «могут сделать реальной антикапиталистическую альтернативу современному процессу». Этому способствуют растущие различия в экономиках богатых и бедных стран; интеграционные процессы ведут к объединению стран по уровню развития и интересам; все большие массы населения втягиваются в борьбу с пороками капитализма и имеют воз­можность объединяться в международном масштабе; существует масса планетарных за­дач, которые могут быть решены только совместными усилиями; появилась возможность противопоставить неолиберальной модели другую, более справедливую политику. Сейчас нет изолированных стран или слабых звеньев, как в прошлом веке, появляются целые ре­гионы, которые могут выдвигать альтернативные пути развития и защищать их благодаря совместной стратегии единства и союзов[i]. «Коммунизм как реализация человеческих цен­ностей (справедливость, свобода, правда, красота и др.) - есть историческая необходимость для человечества»[118], — уверены испанские коммунисты.

Несмотря на все трудности, выпавшие на его долю, бывший генеральный секретарь Коммунистической партии Чили Луис Корвалан по-прежнему искренне верит в правиль­ность коммунистических идей. «Люди должны держаться вместе. Поднять руки и сдаться

— это не выход. У социализма великое будущее»[119], — говорит он в день своего 90-летия.

По мнению венесуэльских коммунистов, говорить о построении социализма после распада Советского Союза не является «анахронизмом», т. к. «в СССР не существовало полного и целостного социализма». Главной проблемой на данном этапе — считает лидер КПВ Р. Эрнандес — является создание условий для постепенного перехода к «новому социализму»[120].

В заявлении, принятом на всемирном конгрессе Международной Марксистской Тен­денции в Барселоне, в августе 2006 г., большие надежды возлагаются на реальную со­циалистическую плановую экономику, которая базируется на демократическом участии и контроле на всех уровнях самими трудящимися, а «применение новой технологии будет ве­сти к сокращению рабочего времени, что является первичным условием для участия масс в управлении промышленностью и государством, а также в искусстве, науке и культуре. Это, и ничто иное, есть подлинный материальный базис, на котором будет построен социа­лизм XXI века». «В конечном счете, будущее Боливарианской Революции будет определять та мера, в какой она распространится на остальную Латинскую Америку и за ее пределы. То же самое понял Че Гевара, когда сказал, что кубинскую революцию можно спасти толь­ко, создав «один, два, три, много Вьетнамов»[121].

В этой же струе звучит высказывание президента Социалистического интерна­ционала Георгиу Папандреу на заседании Совета СИ в январе 2006 г. в Афинах: «Мы должны развернуть процесс глобализации на 180 градусов, чтобы вовлечь в него две трети человечества, исключенных из него в настоящее время, причем на условиях осно­ванных на социалистических принципах, культурном разнообразии и устойчивом раз­витии... Важнейший для нас социалистов приоритет состоит в том, чтобы восстано­вить баланс между экономической производительностью, социальной справедливостью и демократическими свободами»[122].

Активную поддержку новым правительствам оказывает объединение левых пар­тий Латинской Америки, известное как «Форум Сан-Паулу», получивший свое название по городу в Бразилии, в котором он проводился впервые в 1990 г. С тех пор его встре­чи проводятся ежегодно в различных странах региона. Благодаря гибкой структуре этого объединения в него вошли партии всего левого спектра от умеренных (как Социалистическая партия Аргентины) до радикальных (компар­тия Кубы). Целью «Форума» стал поиск альтернатив неолиберально­

му пути развития экономики и перехода к социализму в Латинской Америке. Многие партии — участницы «Форума»- стали правящими в Чили, Аргенти­не, Бразилии, Венесуэле, Уругвае, Никарагуа, Гаити или ведущими оппозиционными силами в ряде стран (Мексика и др.). В Бразилии, Венесуэле и других странах левые организации стали определять политику многих муниципальных объединений и оказывать помощь низовым гражданским союзам.

Наиболее яркий пример такой деятельности наблюдается в Бразилии, где Партия Трудящихся в городе Порту-Алегри реализовала систему общественного самоуправле­ния и контроля над распределением муниципального бюджета. «Город стал идеальным местом для проведения собраний противников неолиберальной модели мирового разви­тия... Прозванный журналистами «Анти-Давосом, Порту-Алегри в одночасье приобрел мировую известность, став центром «антиглобалистского туризма»[123]. Именно здесь и было положено начало в феврале 2001 г. проведению Всемирных социальных форумов (ВСФ), которые в дальнейшем стали проводиться по всему миру (латиноамериканский, европейский, азиатский, африканский), как на всемирном, так и на региональных уровнях. Так появился новый тип организации (неправительственный, непартийный, нерелигиозный), новая форма международного взаимодействия между противника­ми капиталистической глобализации, ряды которых постоянно пополняются самыми различными деятелями. Участники ВСФ стали именовать себя «альтерглобалистами», поскольку выступают не против глобализма как такового, а за альтернативу ему, за по­строение иного, более справедливого мира.

С большой обеспокоенностью и тревогой наблюдают в Вашингтоне за сменой политического курса ведущих стран Южной Америки. Представители правящих кругов США на страницах ведущих американских газет вынуждены признать, что «за последнее вре­мя в этой части света резко возросла поддержка социалистов и авторитарных политиков со стороны населения», «Латинская Америка делает левый поворот», «политическая карта этого региона полнится странами, которые видят своим идейным ориентиром Гавану, открыто предпочитая ее Вашингтону. Рост их числа, — если он не будет остановлен в ближайшее десятилетие, — может дать качественный скачок и проявить себя далеко за его пределами»[124].

Предотвратить этот скачок становится все труднее. Слишком широко развернулось в мире движение за глобальные изменения. В этот поток включаются все новые и новые участники: политические деятели, партии, профсоюзы, социальные движения, этниче­ские, женские и молодежные организации, ученые, экологи, журналисты, отдельные группы и индивидуумы.

Очевидно, что пришедшие к власти в большинстве стран Латинской Америки левые лидеры не одиноки в своем поиске альтернативных вариантов развития в условиях гло­бального мира. Вся прогрессивная мировая общественность заинтересована в выработке более справедливой, приемлемой для большинства населения модели развития. Возмож­но вскоре мы станем свидетелями нового поворота в экономическом развитии Латинской Америки. Предпосылок для этого много. Помимо внутристрановых подвижек налицо и континентальные сдвиги: расширение интеграционных процессов до создания Южноаме­риканского сообщества наций (ЮАСН), строительство общей инфраструктуры, дорог, га­зопровода и мн. др., что может способствовать созданию экономики в целом и проведению согласованной политики в выборе единой модели развития. Конечно, на этом пути очень много трудноразрешимых проблем. Но уже сейчас очевидно, что страны подходят более взвешено к выбору дальнейшего пути развития и связывают его с проведением более сба­лансированной, социально ориентированной политикой. Конечно, задача эта нелегкая и потребует много экономических и политических усилий участников этого процесса.

«Чем бы ни закончилась борьба на каждом из ее этапов..., одно представляется несо­мненным: объектом, пассивной составляющей, участником процесса, все параметры кото­рого навязываются извне, как это было 10—15 лет назад, Латинская Америка в предстоящие годы не будет. И не в последнюю очередь потому, что в регионе выросли, оформились, частич­но пришли к рычагам управления государством (и экономикой) социально-политические силы, опирающиеся и на настроения (и интересы) реального большинства и на некоторые новейшие глобальные тенденции эпохи, и на вновь крепнущие в регионе интеграционные тенденции»[125].