Ценностные ориентиры в контексте безопасности: идеалы и их воплощение в реальном мире

Стремление человека как личности и как члена сообщества к развитию всегда предпо­лагало существование идеалов и ценностных ориентиров. Совершенно очевидно, что вну­тренние идеалы человека претерпевали сильное изменение вследствие его столкновения с реальностью. Воспринимаемое человеком окружение и его оценки лишь до определенной степени способны были адекватно отражать реальное его состояние. На этой зыбкой основе всегда формировалась система его взглядов, идеалов и ценностей. При этом его любовь или неприятие к объектам и событиям обуславливается тем, насколько они оказывались приемлемыми для него. Человек пытался пребывать в состоянии гармонии с самим собой и окружающим его миром, который постоянно изменялся, что лишь расширяло диапазон суждений о нем и вносило дополнительную неопределенность в его ощущения и суждения.

Вследствие этого процесс выработки системы ценностей, которые могли стать опре­деляющими для сохранения гармонии, был существенно затруднен. Еще более сложным становилось достижение гармонии в обществе, ведь при ее отсутствии возникала опасность его дезинтеграции. Любое сообщество гетерогенно по своей природе, причем границы, где могут скачкообразно меняться идеалы и система ценностей, были весьма условные. Они могли дрейфовать, исчезать и снова появляться в зависимости от характера внутреннего эволюционного процесса и от процессов, происходящих в его окружении. Угроза дезинте­грация или интеграция сообществ была напрямую связана с самовосприятием их членов, в качестве которых могли выступать как отдельные личности, так и другие сообщества, являющиеся его частью , но при присущей всем им потребности в собственной самостоя­тельности или суверенитета. Как и у каждого члена сообщества, у каждого из сообществ возникал соблазн скорректировать не только свой образ, но и образ своего окружения в соответствии с групповыми идеалами и интересами. В результате каждое из сообществ об­ретало групповые или кооперативные идеалы и интересы — общественные, национальные, государственные, коалиционные, союзнические и международные.

Среди обилия идеалов и интересов предстояло выбрать те, которые могли стать жиз­ненно важными для конкретного сообщества и обеспечить их совместимость ради поддержа­ния целостности и идентичности конкретного сообщества. Это невозможно было сделать без понимания членами сообщества его базовых системных свойств, изменение которых было способно нарушить его функционирование, лишив возможности реализовать свои интере­сы, сохранять свою идентичность и развиваться. Поэтому такие понятия как целостность, самостоятельность, устойчивость и жизнеспособность всегда рассматривались в качестве исходных ценностных ориентиров любого сообщества. Еще философы древности хорошо понимали, что отсутствие гармонии, как внутренней, так и внешней способно менять мир и даже привести его к состоянию хаоса. В ХХ веке появились работы, в которых аналити­ки заговорили о том, что неустойчивое состояние любой системы столь же реально, как и состояние гармонии, поскольку, развиваясь, она неизбежно проходит этапы перестройки, когда происходит перегруппировка сил, и начинается поиск нового состояния равновесия.

Это приводит к разрушению существующей структуры. Наступает хаос, за которым следует поиск нового состояния гармонии.

Возникла целая теория катастроф, которая наряду с другими теориями, описываю­щими динамические системы, окончательно изменила привычные представления об устойчивости и инерционности мира. Любой из членов мирового сообщества — конкрет­ный человек, его семья, общество, нация и государство — сталкивается с необходимостью в максимальной степени обезопасить себя от возникающего хаоса, не утратив при этом воз­можности для своего развития. Достаточно справедливым с этой точки зрения выглядит утверждение о том, что мир и развитие являются двумя важнейшими задачами, стоящими перед каждым из членов мирового сообщества, определяя тем самым соответствующие им процессы. Очевидно, что стремление человека и общества к развитию способно иницииро­вать возникновение деструктивных тенденций, в результате чего приходится вести поиск процедур для их преодоления. Вместе с тем, по мере развития, структура мира усложня­ется, деструктивные тенденции множатся, а их последствия становятся все более и более катастрофическими. Отсюда появляется осознание необходимости комплексного подхода к обеспечению безопасного развития личности, общества и мирового сообщества в целом. Это означает, что каждый из его членов становится участником этого процесса в ходе которого безопасность стала значимым компонентом политики любой нации, государства, межгосу­дарственного объединения или союза.

Наряду с такими базовыми категориями как личность, общество, нация, государство, миропорядок, мировое развитие и власть, безопасность стала одной из наиболее актуаль­ных и вместе с тем дискуссионных проблем современной отечественной и мировой полито­логии, занимая важное место в общественно — политическом диалоге. Появилось огромное число исследовательских центров, занятых различными аспектами безопасности и разви­тия. Поражает многообразие исследований, посвященных вопросу безопасного развития и методологических подходов, присущих различным национальным школам политологии, представленным в международном политологическом дискурсе по этой проблеме. В ре­зультате неизбежно возникают противоречия, которые затрудняют достижение консенсуса по данной весьма непростой проблеме. Нельзя не отметить того, что именно консолидация мнений способна повлиять на формирование взвешенных концептуальных подходов чле­нов мирового сообщества к безопасному развитию. Это позволит избежать ситуации, когда одни члены мирового сообщества, пытаясь развиваться за счет других, могут стать источ­никами конфликтов, столкновений и войн, что в свою очередь станет препятствием и для их собственного развития.

В осознании подлинной ценности безопасности весомую роль сыграл драматический опыт ХХ века, вобравший в себя две мировые войны, «холодную войну» и огромное коли­чество локальных конфликтов и войн. Под их воздействием последовали три радикаль­ные реконструкции европейского и мирового порядка. При этом проблемы безопасности каждый раз по-новому сопрягались с понятиями свободы и равенства, в результате чего усложнялись институциональные структуры и механизмы, призванные координировать действия членов мирового сообщества. При этом явно обозначилась особая значимость и ответственность взвешенной политики ведущих государств мира, претендующих на ли­дерство в мировом сообществе, выступающих гарантами его безопасного развития. Необ­ходимо отметить, что именно под воздействием драматичного опыта ХХ столетия, безопас­ность стала восприниматься всеми в качестве одного из важнейших компонентов и условий устойчивого миропорядка и общественного развития. Все более растущая взаимозависи­мость государств, народов, социумов, цивилизаций, где стремительно развиваются транс­национальные процессы, и множится число глобальных проблем и рисков, заставило мир признать, что новые угрозы и вызовы ХХ! века требуют гораздо более эффективной стра­тегии международной безопасности. Именно так было заявлено Генеральным Секретарем ООН в 2005 году в докладе под названием «В условиях большей свободы — к безопасности, развитию и соблюдению прав человека для всех».

Затрагивая сущностные вопросы общественного бытия, в том числе судьбу наций, государств, межгосударственных объединений и союзов, проблемы, связанные с безопас­ным развитием, во многом определили динамику постбиполярного мира. Все чаще стал проявляться интерес к исследованию категорий свободы, равенства, соотношения обще­го и частного, безопасности с позиции философии. При этом новые тенденции все чаще воспринимались как повторение того, что происходило ранее. Это настоятельно требовало глубинного, сущностного их осмысления. За последние пятнадцать лет в отечественной и мировой политологии возникло множество мнений и новых концептуальных подходов к обеспечению безопасного развития с учетом национальных и региональных особен­ностей, а также различных интерпретаций феномена глобализма. Вместе с проблема­ми демократии и эффективным управлением, безопасность отнесена IV Всероссийским конгрессом политологов к числу новых вызовов политической науке[212]. Отсюда повышен­ная общественно — политическая важность исследования соотношения демократических ценностей с безопасностью. Повышенный интерес стал проявляться к безопасности лич­ностной, учитывая современное представление о ценности каждой человеческой жизни и праве личности на достойное существование. Это рождает проблему реализации прав человека, свободы выбора, социального консенсуса, взаимоотношений личности с обще­ством, нацией, государством. За этим стоят проблемы безопасного развития социокультур­ных, этнонациональных и этноконфессиональных социумов, национальных меньшинств, наконец, — государств и их объединений.

Совершенно очевидно, что вопросы, связанные с безопасным развитием, затраги­вая такое понятие, как свобода, являются многоплановыми и крайне деликатными, на которые трудно дать устраивающие всех ответы. Это стало следствием «становления и трансформации «я — концепций» (то есть национальной идентификации и реидентифи­кации) и образов «другого» в процессе международного общения». Ведь «сталкиваются субъекты, имеющие в чем-то совпадающие, а в чем-то и расходящиеся интересы, и пред­ставляющие порой не только разные общества и политические системы, но и разные цивилизации — причем в условиях ускоряющегося изменения среды международного взаимодействия»[213]. Национальная идентичность во взаимосвязи с универсальными кон­цепциями безопасного развития мира может быть лишь одним из примеров сложных взаи­мозависимостей в глобализирующемся мире, в котором сталкиваются процессы универса­лизации и национальной самоидентификации.

В таких условиях с немалым трудом идет поиск путей безопасного развития любого государства. Особенно сложно этот процесс идет в России в ее новых границах и непростых взаимоотношениях с «ближним» и «дальним» зарубежьем, воплощенными в двух мирах

—Запада и Востока. Евро-азийское положение страны всегда было камнем преткновения для определения ее национальной идентичности, ибо Россия в равной степени может пре­тендовать как на особое позиционирование в мире, так и на принадлежность к западной или восточной цивилизации.

История человеческой мысли, в ходе которой рождались и умирали различные ее формы, люди разделяли мир на видимый и невидимый. Пытаясь объяснять мироустрой­ство, теологи, ученые и философы строили различные схемы — примитивные и тщательно разработанные, которые не смотря на различные их интерпретации, тем не менее не могли освободиться от двойственности мироздания. Религиозные системы, начиная от религии дикарей, которые сегодня кажутся примитивными, и заканчивая тщательно разработан­ными богословскими системами, неизменно продолжают делить мир на видимый и неви­димый. Невольно вспоминается пасхальное песнопение «небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимый же весь и невидимый, Христос бо воста, веселие вечное»[214]. Не отвергает невидимый мир и наука, для которой он лежит за гранью доступного — мир очень малых величин и величин гигантских, сопоставимых с кос­мическим пространством. Дальше всех наук пошла математика, исчисляя такие законо­мерности, которые не имеют аналогий в окружающем нас мире. Благодаря ей мы вынуж­дены признать, что видимый и невидимый мир отличаются не только своими размерами, но и то, что законы, действующие в видимом мире не способны объяснить природу неви­димого. Философские системы, начиная с Сократа и Платона, также отмечают двойствен­ную природу мира. В результате трудно признавать целостность философии, как науки, настолько противоречивыми оказались философские системы. Можно лишь до некоторой степени воспринять нереальность, феноменальность мира и человеческого существования. Сочетание мира видимого и невидимого, прекрасного и тайного искали поэты и художни­ки, композиторы и писатели, мыслители и пытливые ученые, постоянно задавая себе во­прос: «Как соединить и принять то, что невидимо, как доказать, что невидимое существует так же реально как видимое?».

С невидимым миром всегда связывали идею причин всех явлений, происходящих в видимом нам мире. Богословские системы прямо говорят, что высшие силы управляют поступками людей и видимыми явлениями, а философские стараются по возможности обойти этот необъяснимый феномен. На всех уровнях своего развития человек понимал, то любые причины мыслимых и наблюдаемых им явлений могут находиться за пре­делами его разума. Лишь часть явлений, которые были доступны его наблюдению, позволяли ему прослеживать определенные связи между теми или иными процессами, событиями и фактами.

Двойственность мироздания предполагает, что идеалы каждого человека могут быть связаны как с реальной, видимой стороной его жизни, так и с внутренней, невидимой. Первые из них, став ценностными ориентирами, можно наблюдать в реальной жизни че­ловека, который как личность участвует в делах семьи, общества, нации, государства и мирового сообщества в целом. Вторые, которые принято считать высшими, носят исклю­чительно нравственный характер и не проявляются явно в реальной жизни. Постоянное стремление человека достигнуть идеала, толкает его на путь духовного совершенствования, а значит — заставляет искать гармонию с самим собой и со своим окружением. Он стремит­ся менять не только себя, но и окружающий его мир в соответствие со своими представле­ниями об идеале, пытаясь тем самым воспроизвести «царствие Божие на земле». Условием для бесконечного совершенствования внутреннего и внешнего является свобода — свобода мысли и свобода воли. Именно она является идеалом для человека, дарованным ему при его рождении, который становится его главным ценностным ориентиром в мире невиди­мом и видимом. Ведь «род человеческий всегда шел по пути прогресса к лучшему, и будет идти этим путем и впредь», ибо свободный человек, которому присущ моральный закон «позволяет не только надеяться на прогресс в лучшую сторону, но и сам по себе является таковым»[215]. Правда, необходимо учитывать, что в мире существуют различные философ­ские системы и если одни из них считали, что человек по своей природе добр, и его глав­ной задачей становится осуществление добра на земле, то другие, наоборот, считали, что человек несовершенен а, значит, не способен сделать это в реальной жизни. Вместе с тем окружающий человека мир способен вносить коррективы в процесс его духовного совер­шенствования. В результате его идеалы и представления об идеальном мире подвергаются корректировке. Таким образом, можно говорить о том, что процесс восхождения человека, как личности от мира идеального, внутреннего и невидимого к миру внешнему, реаль­ному и общественному, бесконечен. Хотя в равной степени можно говорить и об обратном процессе - от реальности к идеалу. Надо сказать, что до настоящего времени в мире не существовало однозначного мнения о приоритетности того или иного процесса. Рассматри­вая процессы восхождения личности от внутреннего, идеального мира к миру внешнему, реальному и наоборот, нельзя обойти вниманием тот факт, что существуют моменты, когда между ней и окружающим миром добровольно или принудительно воздвигаются барьеры

- естественные и искусственные. Речь пойдет о ситуации, когда личность отказывается от благ реального мира, полностью погружаясь во внутренний мир. Хочется сразу заметить, что самоизоляция или принудительная изоляция, когда начинают рассуждать о «изгоях», имеет место и на уровне любого сообщества - семьи, общества, нации и государства. На этом уровне это становится серьезной проблемой, однозначного решения которой, как по­казала практика, не существует, и мы еще вернемся к ней в дальнейшем.

Сегодня мало кто может отрицать, что стремление человека к объединению все же превалирует над его стремлением к самоизоляции. Ведь объединение давало человеку, «одинокому, предоставленному самому себе и очевидно бессильному против стихий при­роды, против хищных зверей и бесчеловечных людей», имеющему «нравственное право» на существование и совершенствование, «действительное право», заключающее в себе условия для его осуществления, т. е. ограждения от нарушений. Правда, вместе с обретением «дей­ствительного права» происходило «ограничение личной свободы или естественных прав человека, но ограничение не внешнее и произвольное, а внутренно вытекающее из сущно­сти дела».[216] Особое внимание хочется обратить на то, что акцент сделан на приоритете вну­треннего ограничения или самоограничения перед внешним. Именно это характерно для философских систем, утверждающих совершенство человека, созданного по образу и подо­бию Божию, а значит и присущих ему добрых намерениях. Если же человек несовершенен, то несовершенны и его намерения. Несовершенство его ценностных ориентиров означает, что обреченный властными полномочиями он не может служить авторитетом и его наме­рения и поступки просто не заслуживают доверия. Подобный анархический подход весьма характерен для современной западной демократии, отрицающей любой авторитет. Это за­ставляет вести поиск эффективных внешних ограничителей, способных не только внести порядок в сообщество, но и сдержать поступки несовершенной личности. Правда у челове­ка, в силу свободы мысли, но лишь при условии свободы воли, всегда существует выбор, ибо раб становится рабом из-за опасения потерять не свободу, а жизнь[217].

Рассуждая о процессе восхождения человека, как личности от мира идеального, вну­треннего и невидимого к миру внешнему, реальному и общественному и об обратном про­цессе, нельзя обойти стороной прямо связанный с ним процесс восхождения от частного к общему и наоборот. Это предполагает, что существуют две модели общественного раз­вития связанные с этим — капитализм и социализм. Однако чем дальше заходил процесс совершенствования мира по этим моделям, становилось все более и более очевидным, что обе не способны претендовать на свою исключительность и поэтому подвергаются серьез­ной корректировке. Такое положение заставляет вести поиск третьего пути, способного примерить между собой восхождение от личного к общественному и наоборот, благодаря чему число моделей стало множиться, а значит множились и связанные с ними ценностные ориентиры.

Двойственность восприятия личности, стремящейся к гармонии с самой собой и с окружающим миром, заставляет говорить о возникновении ряда конфликтных ситуаций, угрожающих с одной стороны жизни человека, а с другой его свободе. Это заставляет нас говорить о безопасности, которая приобретает два измерения - внутреннее и внешнее. Чтобы обезопасить себя, человек вынужден ограничивать свободу мысли, а сообщество — свободу его воли. Это вновь возвращает нас к ограничителям — внутренним и внешним.

Попытки объяснить смысл существования человека, возвращает нас к идее всеобще­го спасения и воскресения его души. Религиозные постулаты говорят о том, что она бес­смертна, и поэтому человек, созданный по образу и подобию Божию, обязан стремиться остаться свободной и нравственно ответственной личностью. Это значит, что на нем лежит исключительная ответственность не только за себя, но и за окружающий его мир, который должен воплотить в себе идею всеединства на основе любви. Любовь лежит в основе всех нравственных законов, ибо «сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»[218]. Следуя идеалу всеобщей любви, человечество способно стать «богочеловечеством», совершив свое восхождение к «высшему образцу правды и любви». В противном случае, его ждет другой, но уже не безопасный путь, ибо при попытке «возводить свой интерес, свое самомнение в высший принцип для народа, как и для лица, значит узаконить и увековечить ту рознь и ту борьбу, которая раздирает человечество»[219].

Заметим, что всеединство мира, как единство в многообразии (курсив мой) пред­полагает, коллективное начало, характерное для каждой из мировых религий, ибо че­ловек, а значит и человечество создано в многообразии культур, и в этом проявляется разнообразие его образа и подобия Божия. Фактически это означает, что весь комплекс морально-этических норм такого общества, которое безоговорочно осуждает крайний ин­дивидуализм и стремление отдельного человека противопоставить себя общности «едино­верцев». Тут нельзя не вспомнить про такую категорию как толерантность, хотя русская православная церковь предпочитает говорить о веротерпимости общества, которая являет­ся одним из весьма значимых условий любого объединения. Как окажется в последствии, в нем оказалась заложена бомба замедленного действия, о чем мы вынуждены будем вспом­нить, когда подойдем к рассмотрению ценностных ориентиров сообщества в реальном мире.

Идея всеобщности весьма близка по своему смыслу имперской идее, поскольку все ее граждане является подданными империи, вне зависимости от национальности и ве­роисповедания, благодаря чему можно смело говорить о том, что «ксенофобия и этнона - ционализм в принципе не присущи классическим империям»[220]. Несмотря на многочис­ленных ее противников, считающих, что она прямо ассоциируется с жесткой властной вертикалью, препятствующей свободе, она не утратила своей актуальности и в наши дни, особенно когда речь идет о процессе глобализации мира, а значит к вечному миру между народами, как единственной альтернативе всемирно-исторической катастрофы. Ведь «какой бы фантастической ни казалась эта идея и как бы ни высмеивались ратовав­шие за нее аббат Сен-Пьер и Руссо (может быть потому, что они верили в слишком близкое ее осуществление), это, однако неизбежный выход из бедственного положения, в которое люди приводят друг друга»[221].

Объединение людей и принцип всеединства мира актуализирует понятие равенства, в результате чего эта категория, наравне с категорией свободы, становится идеалом и цен­ностным ориентиром для любого сообщества. Если считать, что в идеальном мире такой проблемы не существует, поскольку созданные по образу и подобию Божьему, люди наде­лены равными правами при своем рождении, то в реальном мире все не так. В мире реаль­ном неравенство людей создает конкурентную среду, которая способна при определенных условиях способна запускать механизмы «догоняющего развития». Каждый из членов со­общества как его «узник», вынужден разрешать известную «дилемму узника». Ее суть в том, что избранная им модель поведения, неизбежно вызывает ответную реакцию его окру­жения, а значит любые попытки обеспечить себе преимущество, вызывают ответные меры.

Рассуждая о внутренних ограничителях, нельзя не затронуть вопроса о миссии рели­гии и церкви, призванной спасать слабых, «не умеющих идти путем свободы» и просвещая их. Агрессивная конкурентная среда может привести к тому, что люди способны «ниспро­вергнуть храмы и залить кровью землю» и, начав «возводить свою Вавилонскую башню без нас (священников), кончат антропофагией»[222]. Однако для церкви земной очень велик соблазн превратиться из просветительского учреждения в некий внешний ограничитель, присвоив себе миссию Великого Инквизитора, Это фактически означает утрату ее свободы, ибо она способна в этом качестве подменить собой светскую власть. Последствия такого превращения - последовательная утрата присущего ей «чуда, тайны и авторитета», что и наблюдается на практике.

Рассматривая соотношение внутреннего и внешнего, частного и общего, не трудно за­метить, что практически все принципы, присущие взаимоотношению человека и общества, не утрачивают своей актуальности и на более высоком уровне — на уровне взаимодействия сообществ. Каждое из них — семья, общество и в том числе гражданское общество, нация, го­сударство или империя, цивилизация можно рассматривать и как общее, но и как частное по отношению к еще более общему — мировому сообществу. Особый интерес представляет собой анализ взаимоотношений наций и государств. Несмотря на их внутреннюю гетеро­генность, воспринимать их в этом случае следует в качестве целого. При этом очень хорошо помогают такие важные категории как самостоятельность или суверенитет, эквивалент­ные по своей сути категории свободы мысли и свободы воли во внутреннем ее измерении. Это позволяет говорить о нем, как о ценностном ориентире любого сообщества.

Человеку не удалось воплотить свой замысел всеединства на основе любви, поэтому заговорили о справедливости или несправедливости того, или иного сообщества, в зависи­мости от выбора между свободой и равенством. Делая свой выбор в пользу свободы, и из­бирая тем самым утилитарный подход к формированию сообщества, его члены невольно способствует его разрушению. Однако это лишь часть проблемы. Другой, не менее важной проблемой, при таком выборе становится толерантность общества. Как показала практика, в условиях абсолютной свободы она может стать прикрытием равнодушия, благодаря чему происходит смешение добра и зла, истины и иллюзий. В результате серьезной деформации подвергаются сначала ценностные ориентиры человека, а затем и общества в целом. Не­смотря на то, что все признают многообразие мира реального, существуют ценности, кото­рые не могут быть подвергнуты какому-либо релятивизму, ибо понятия добра и зла были неизменны в прошлом и останутся таковыми в будущем. Так, например никто так и не смог опровергнуть ценностные ориентиры, установленные десятью заповедями, изложен­ными в святом писании. Несмотря на это современная трактовка толерантности оказалась перевернутой, что привело к тому, что она стала абсолютно нетерпимой к христианской морали и к христианским ценностям. Для Западного общества, одержимого идеей абсо­лютной свободы, это превратилось в серьезную проблему, потому что «не считаясь с нрав­ственностью, в конечном итоге мы не считаемся со свободой». «Нравственность представля­ет собой свободу в действии. Это свобода, уже реализованная в результате ответственного выбора, ограничивающего себя ради блага и пользы самой личности или всего общества. Мораль обеспечивает жизнеспособность и развитие общества и его единство, достижение которого является одной из целей Европейской конвенции о защите прав человека. Разру­шение же нравственных норм и пропаганда нравственного релятивизма может подорвать мировосприятие европейского человека и привести народы континента к черте, за которой

— потеря европейскими народами своей духовной и культурной идентичности, а значит и самостоятельного места в истории»[223].

Эгалитаризм напротив способен сильно цементировать любое сообщество. Однако выбор в пользу равенства чреват тем, что в обществе начинает культивироваться урав­ниловка, причем в ущерб его эффективности. Все это свидетельствует о том, что для со­хранения единства общества, его духовной и культурной идентичности необходимо очень осторожно разрешать всем известную дилемму «равенство — эффективность». Однознач­ного ее решения до сих пор не найдено, и поэтому ее решают исходя из конкретной ситуа­ции, а значит многократно, пока не достигнут «единомыслия в государстве». В результате, во всех общественных системах, будь то семья, общество, нация, государство, империя и мировое сообщество постоянно происходит «столкновение начал равенства и свободы» а, значит, возникает ряд новых конфликтных ситуаций, угрожающих их внутренней безопасности[224]. Это происходит, несмотря на декларативное стремление любого сообще­ства к единству или братству, эквивалентному по своей сути категории любви. Обеспечить «единомыслие в обществе» способно как сильное чувство национальной идентичности, так и сильная и ответственная государственная власть. Однако любой из этих вариантов пред­полагает, что свобода граждан либо добровольно, либо принудительно будет ограничена или с помощью национальной идеи, или национального интереса. Заметим, что внутрен­няя безопасность начинает выступать в качестве интегрального внешнего ограничителя для любого члена сообщества, для обретения им своих «действительных прав».

Поскольку нации или государству, присуще как внутреннее, так и внешнее из­мерение, число конфликтных ситуаций, уже описанных выше, продолжает возрастать. В качестве внешнего ограничителя для государства может выступать как другие государ­ства, так и их объединения. Учитывая что государство воплощает в себе определенную модель общественного развития, закрепленное таким понятием как суверенитет, это за­ставляет вернуться к проблеме выбора между восхождением от внутреннего, правда в этом случае уже реального и неидеального мира, к миру внешнему и такому же реальному или наоборот. Однако на уровне государств, в рамках мирового сообщества, все оказывается гораздо сложнее, ибо они имеют не только видимое внешне измерение, но и видимое вну­треннее. При этом, говорить о поиске третьего пути просто не корректно, ибо процессы становятся идентичными в силу того, что государство как часть мирового сообщества лю­дей, само является их сообществом. Отсюда возможно и возникло утверждение о том, что, в новых условиях «исчезнут границы между внутренней и внешней политикой»[225]. Фикси­руя отличительные особенности новой эпохи, это положение получило широкое признание в мировой политологи, в том числе и российской, хотя нетрудно заметить, что возможны различные варианты — внутри и вне границ сообщества и устойчивой зависимости между ними в реальном мире не наблюдается. Подобная ситуация существенно расширила поле поиска базовых основ на которых может базироваться процесс единения мира и формиро­вания нового облика мирового порядка.

Государства, руководствуясь своей национальной идеей или нацио-нальными инте­ресами, обречены влиять друг на друга, формируя в мировом сообществе достаточно агрес­сивную конкурентную среду, которая может базироваться либо на балансе прав, либо на балансе сил. Существует достаточно справедливая точка зрения о том, что «в обществе, основанном на борьбе, на неограниченном соревновании личности равенство прав ничего не значит без равенства сил. Принцип равенства, равноправность оказалась действенной для тех, кто имел в данный исторический момент силу»[226]. Хорошо известный нам метод баланса сил, который можно считать одним из способов ограничения свободы и само­стоятельности государств с учетом их взаимозависимости как членов любой кооперации

— региональной или международной, призван сделать невозможным развитие конфлик­та, способного ухудшить, в конечном счете, общую безопасность. Внешняя безопасность государства выступает в качестве главного императива знаменитой стратегической кон­цепции «сдерживания», когда сдерживать приходиться всех — себя, своих врагов, союзни­ков и остальных членов сообщества, которые могут посчитать себя отстающими от лидера. Нельзя не обратить внимание на то, что практически все стратегии обеспечения безопас­ности можно свести к банальному «балансу сил». Так, например американская стратегия «неоизоляционизма» по своей сути является выборочным «изоляционизмом», основанном на «дистантном балансе сил» вследствие ограниченности стратегических императивов. Она эквивалентна стратегии «выборочной вовлеченности», занимающей промежуточное положение между изоляционизмом и стратегией «первенствоавания», которую и можно считать «гегемонизмом» или чистым «интернационализмом»[227]. Все это очень напоминает попытку решения «дилеммы узника», которая на межгосударственном уровне превращает­ся в «основную дилемму безопасности». В ее рамках государства, пытаясь обеспечить более высокий уровень собственной безопасности, неизбежно сталкиваются с ответной реакцией, что заставляет не только его противников, но и остальных членов мирового сообщества принимать ответные меры, направленные на устранение этого разрыва. Это напоминает «атаку отстающих», которая чревата гонкой вооружений, конфронтацией и, как следствие, ухудшением безопасности всех[228].

К числу национальных интересов практически любого государства, как правило, от­носят такие жизненно важные для него параметры как самостоятельность, идентичность, целостность и жизнеспособность, которые всегда рассматриваются в качестве исходных и отражаются для государства в понятиях суверенитета, территориальной целостности и ста­бильности конституционного строя. Однако понятие национального или своего интереса дает очень широкие возможности для его интерпретации, поскольку опирается на основу в виде конкретного государства, а значит на политические, экономические, националь­ные, конфессиональные, культурные, исторические традиции, влияние на которые ока­зывает его геополитическое положение. Так например, национальные интересы России в первую очередь заключаются в скорейшем выстраивании ее социальной жизни в соот­ветствии с демократическими идеалами. А раз так — отстаивать национальные интересы России надо прежде всего внутри, а не вне страны, хотя это не означает, что у нее нет ин­тересов за пределами ее границ. Важнейшие внешние интересы России находятся, прежде всего, на постсоветском пространстве. К ним можно добавить интересы, которые лежат в плоскости отношений с развитыми странами, откуда может прийти капитал, высокие тех­нологии и современная организация производства. Что касается интересов безопасности, то они охватывают весь мир. Национальными интересами Соединенных Штатов вообще объявляется весь мир, который они хотят построить по своему образу и подобию, возло­жив на себя миссию борьбы за свободу. Внешняя и внутренняя политика любого государ­ства является хорошим примером того, что всякое действие, направленное на реализацию своих потребностей, можно считать защитой национальных интересов а, значит, преде­лов им просто не существует. Остановить это может лишь столкновение национальных интересов различных государств, в результате чего они начинают чувствовать себя ущем­ленными. Благодаря этому власть без труда формирует в обществе образ внешнего врага со всеми вытекающими из этого последствиями, как для национальной безопасности обеих сторон, так и для международной в целом.

Куда более сложной является категория национальной идеи. В отличие от нацио­нального интереса, который может быть направлен как внутрь государства (суверенитет, территориальная целостность и стабильность конституционного строя), так и за пределы его границ, национальная идея направлена исключительно внутрь государства, поскольку обращена к его гражданам. Ее назначение — добровольное ограничение их «свободы воли», для консолидации страны перед лицом как внешнего, так и внутреннего врага. В системе национально-государственной идеи, как и всякой другой, центральное место принадлежит идеалу, или той перспективе общественного прогресса, которая становится общепризнан­ной, зовёт людей к совместным и активным действиям. Обоснование общественного идеала

—очень ответственная задача. Без него национально-государственная идея не в состоянии стать духовным знаменем, поднимающим за собой граждан, политические силы и обще­ство в целом, при этом главным в этом идеале — остается свобода, но свобода ограниченная, ответственная. Гармония свободы и ответственности это постоянно находящийся в движе­нии идеал, а значит и центральное звено любой национальной идеи, способной обеспечить оптимальное развитие общества. Это говорит в пользу того, что собственно российской, аме­риканской или китайской национально-государственной идеи быть не может, она обрече­на быть общечеловеческой. Несокрушимая свобода, под лозунгом которой стирались с зем­ли государства, так же опасна, как и особая идея «русская идея» в многонациональном и многоконфессиональном государстве. Кроме того, необходимо заметить, что национальная идея должна отражать внутреннюю суть государства. Весьма спорной, например, выглядит идея — «православие, самодержавие, народность», которая была выдвинута в Российской империи[229]. Национальную идею нельзя связывать и с конкретным историческим моментом и сиюминутными задачами, стоящими перед государством. Такой подход конечно можно оправдать, но только как временный, отражающий специфику массового сознания, обще­ственного мнения, традиций и нравов, а иногда и заблуждений. С этой точки зрения идея президента В. Путина о «конкурентоспособности» государства, по сути, означает, что Рос­сия обречена конкурировать со всем остальным миром, стремясь сначала сократить разрыв с лидером, а затем стать им. К чему может привести модель догоняющего развития, мы конечно помним. Для национальной идеи действительно более всего подходит известная формулировка о «сбережении народа», которая была выдвинута еще во времена Екатери­ны Второй[230]. Простота, но в то же время удивительная емкость понятия «сбережения», фак­тически придает ей универсальность, позволяя избегать появления новых конфликтные ситуации, неизбежно возникающих при столкновении ценностных ориентиров личности и национальных интересов любого сообщества — нации, государства и мирового сообщества в целом.

Образ врага, как внутреннего, так и внешнего способен хорошо сплотить нацию пе­ред лицом грозящей ей опасности. При этом необходимо понимать, что в качестве внеш­него врага всегда выступает суверенное государство, как реальное воплощение опреде­ленной модели общественного развития, перенесенной на конкретную национальную, конфессиональную и культурную основу. Государственные границы, «железные занавеси» и «санкции» не способны изолировать государство от внешнего окружения и от его влия­ния на присущую ему идентичность. Так «в плане идей и идеологий Россия и Америка постоянно перебегали друг другу дорогу...», ибо «ни капиталистический, ни коммунисти­ческий мир не иммунны против влияния другого, ибо ни тот, ни другой не есть рай на земле, как они оба стараются это представить». «Железный занавес, которым Советский Союз пытается отгородиться от внешнего мира, весьма красноречиво говорит сам за себя, однако и на стороне капиталистического мира существует не меньший, хотя и не столь па­рализующий, страх перед миссионерской коммунистической активностью»[231]. Сталкивались не только противоположные модели общественного развития — социализм и капитализм, в лице их носителей, но и сходные, носители которых считались или считаются союзниками. В результате возникновения внешней угрозы для внутренней безопасности государства, происходила деформация исходных моделей общественного развития. Число моделей мно­жилось, а с ними множились общественные идеалы и ценностные ориентиры, находя свое воплощаемые в национальных интересах, национальной идее и концептуальных подходах к обеспечению безопасности государств[232]. Если социализм делавший ставку на «коллекти­визм», исповедовал эгалитаризм и справедливость, то базировавшийся на «естественных правах человека», либерализм исповедовал индивидуализм и эгалитаризм. Тоталитаризм, ставший феноменом ХХ века, в основе которого зачастую лежали трудности модернизации и потребности «догоняющего развития», демонстрировал стремление к сверхцентрализа­ции и этатизации, подавляя любые личные инициативы. Его легко можно отождествить как с одной, так и с другой моделью развития. Промежуточными моделями можно счи­тать социал-демократическую модель развития и консервативную, по сути близкую ей, по­скольку и та и другая делает опору на религиозные и моральные принципы, культуру и историческую память общества, стремясь к постепенным эволюционным преобразованиям в рамках уже существующей системы. При этом необходимо заметить, что «внутренние ограничители» срабатывали под воздействием внешней угрозы, что весьма характерно для противостояния двух моделей общественного развития.

Говоря о национальных интересах и национальной идее нельзя обойти стороной та­кие явления в жизни общества, как патриотизм и национализм. Патриотизм, как чувство любви к своей родине был и остается одним из ценностных ориентиров реального мира, поскольку он, подобно национальной идее призван сплотить нацию в моменты как внеш­ней, так и внешней опасность. Он непосредственно связан с такими понятиями, как на­род, нация, ее история, традиции, а значит с национальными интересами государства и национальной идеей. Это означает, что при определенных условиях он способен прихо­дить в противоречие с идеалом всеединства, пытаясь выделить из общего частное, и обо­собив его придать ему определенную исключительность. Фактически это явление можно считать шагом назад, в развитии общества, поскольку граждане готовы добровольно жерт­вовать своей свободой, а иногда и жизнью ради достижения победы над врагом. Хотя су­ществуют моменты, когда патриотизм фактически спасает государство от разрушения из­нутри и перед лицом внешнего врага. Это означает, что патриотизмом, как ценностным ориентиром достаточно легко манипулировать, надо только обозначить врага. С подачи власти «народы без всякого разумного основания, противно и своему сознанию, и своим выгодам, не только сочувствуют правительствам в их нападениях на другие народы, в их захватах чужих владений и в отстаивании насилием того, что уже захвачено, не сами тре­буют этих нападений, захватов и отстаиваний, радуются им, гордятся ими»[233].

Территория, земля, язык, традиции и самоидентификация оказались столь важными для человека, что вызвало к жизни устойчивое явление национализма. В этом случае на­ция признается первичной в процессе государственного строительства. Национализм тесно связан с национальной идеей государства а, значит, способен объединять или разрушать его, меняя его суть и облик. Подобно патриотизму, он легко может быть использован вла­стью, для реализации национальных интересов. Манипулирование его идеями в многона­циональной и многоконфессиональной стране чрезвычайно опасно, поэтому не случайно в качестве одной из угроз безопасности, национализм упомянут в концепциях националь­ной безопасности целого ряда государств, для которых это является актуальным. Нацио­нализм, как избранность отдельной нации, всегда приходит в противоречие с принципом все-единства, что хорошо видно на примере Европейского Союза, когда при его создании столкнулись два противоположных проекта — союза граждан и союза наций.

Из всех предыдущих рассуждений ясно видно, что существует как проблема ответ­ственной власти, так и проблема манипулирования целями. Это поднимает очень важную для всех проблему — проблему стратегического манипулирования, которая даже в услови­ях глобального информационного общества не утрачивает своей актуальности. Все чаще мы слышим о «двойных стандартах» в политике. Так, в 1933 году А. Гитлер произносит двухчасовую речь в рейхстаге, в которой высказался за неизменность границ в Европе, за всеобщее разоружение и европейскую безопасность — «сегодня может существовать лишь одна задача — обеспечение мира во всем мире[234]. Соединенные Штаты прямо заявили о том, что «Америка находится в состоянии войны, при этом войну она ведет ради будущего мира, поскольку «идеалы, которые вдохновили ее историю — свобода, демократия, и человеческое достоинство — все более и более вдохновляют людей и нации во всем мире»[235]. Подобная си­туация вынуждает все мировое сообщество вести поиск универсального механизма, благо­даря которому каждое из государств, какие бы у него не были национальные интересы, имело бы основание раскрывать их в момент принятия коллективных решений, обеспечив тем самым их объективность. Вместе с тем решение этой проблемы выглядит достаточно просто, ведь как гласит Ветхий Завет, «и делом правды будет мир, и плодом правосудия — спокойствие и безопасность вовеки», а «народ мой будет жить в обители мира и в селениях безопасных, и в покоищах блаженных»[236].

Переходя на следующий уровень — на уровень мирового сообщества в его единстве, можно отметить одну важную особенность. Она состоит в том что, рассматривая его в ка­честве единого субъекта, по аналогии с государством, нельзя не заметить, что для него отсутствуют внешние ограничители и возможно только внутреннее измерение. Мировое сообщество — это одновременно и человеческое сообщество, и сообщество сообществ — се­мей, организаций, наций, государств, международных объединений и цивилизаций.

Это предполагает, что для него возможен только один путь совершенствования — от обще­го к частному. При этом мировое сообщество должно оставаться всеединым, воплотив тем самым заветную мечту человечества. В результате, на нем лежит главная ответственность за создание огромного числа внутренних ограничителей, которые смогут выступить в ка­честве эффективных внешних ограничителей для каждого из его членов. Главным и, по­жалуй, единственным его ценностным ориентиром, становиться безопасность, ибо все чле­ны мирового сообщества именно с этой позиции склонны рассматривать окружающую их среду. Прямым подтверждением этого можно считать неоднократные попытки создания центров, ответственных за решение вопросов, связанных с обеспечением международной безопасности. Налицо не только их иерархия в системе международных организаций, но и иерархия в системе ценностных ориентиров каждой из этих организаций. Доминирующее положение в ней занимает ООН, целью которой объявлено поддержание «международного мира и безопасности» путем «принятия коллективных мер для предотвращения и устра­нения угрозы миру и подавления актов агрессии или других нарушений мира мирными средствами в соответствии с принципами справедливости и международного права». При этом особо отмечено, что следует «проявлять терпимость и жить вместе, в мире друг с дру­гом, как добрые соседи», а отношения между нациями должны строиться на принципах «равноправия и самоопределения народов», «уважения к правам человека и основным сво­бодам для всех, без различия расы, пола, языка и религии»[237].

Рассматривая безопасность как «состояние» мирового сообщества, безопасность его членов можно рассматривать как способ их «обороны» от окружающего пространства или как «защиту» и своих идеалов и своих интересов. В результате если региональная и между­народная безопасность это «состояние», то безопасность национальная это не что иное как «способ» защиты государственных интересов. Все это в равной степени справедливо и в от­ношении любых уровней безопасности, ведь личная безопасность является способом «защи­ты» интересов конкретной личности от окружающего ее сообщества. К нему можно отнести и семью, и различные общественные организации, фонды, профессиональные союзы, по­литические партии и государственные структуры, формирующие внутригосударственный политический климат. В результате возникает иерархия понятий безопасности, когда лю­бой более низкий ее уровень по отношению к более высокому может рассматриваться как «цель» и «способ» защиты интересов, в то время как последний является характеристикой «состояния», создающую определенную «угрозу» для конкретного субъекта. Совершенно очевидно что, рассматривая уровни безопасности и их взаимовлияние, надо рассматривать их во взаимосвязи, иначе смысл понятия безопасность, приобретающий дуализм, может быть искажен или утерян.

Если рассматривать безопасность как цель, то это означает, что при определенных условиях она способна стать идеалом и ценностным ориентиром любого члена мирового сообщества. При этом она может вступать в определенные противоречия с такими, упо­мянутыми нами ценностными ориентирами, как свобода, равенство, суверенитет, а зна­чит национальные интересы и национальная идея. В результате формируется целый ряд дилемм, связанных с понятием безопасности — дилемма «свобода — безопасность», «ра­венство — безопасность», «суверенитет — безопасность». Последняя в свою очередь ведет к практически ничем не ограниченному их количеству в рамках дилеммы «национальные интересы — безопасность» и «национальная идея — безопасность». Рассматривая дилеммы, связанные с понятием безопасности, нельзя не вспомнить и основную дилемму безопасно­сти, которая уже упоминалась выше. При этом нельзя не обойти стороной и то обстоятель­ство, что и между ценностными ориентирами в свою очередь существуют явные противо­речия, что ведет к появлению дилеммы «свобода — равенство» и соответственно «свобода

—суверенитет», но уже на межгосударственном уровне в рамках мирового сообщества.

Выступая в качестве главного ценностного ориентира всего мирового сообщества, без­опасность, конечно, позволяет разрешить главную дилемму «свобода — равенство», выбрав утилитарный подход к ее обеспечению и решив тем самым дилемму «равенство — эффек­тивность» в пользу последней. «Главная ответственность за поддержание международного мира и безопасности» возложена на Совет Безопасности ООН (СБ ООН)», который «опре­деляет существование любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии и делает рекомендации или решает вопрос о том какие меры следует предпринять для под­держания или восстановления международного мира и безопасности». Подобный выбор по­зволял теоретически избежать решения уже известной «основной дилеммы безопасности», которая неизбежно возникала при выборе эгалитарного подхода к обеспечению безопасно­сти. Ведь в соответствие с ним необходимо было обеспечить политическое, правовое и эко­номическое равенство всех государств и народов — больших и малых, способных составить центры силы и не имеющих такого потенциала, а значит следующих в фарватере той или иной великой державы, запустив тем самым механизм догоняющего развития. Правда, не­обходимо заметить, что и при выборе утилитарного подхода, разрешать «дилемму узника» все же пришлось, но в рамках СБ ООН.

Рассматривая проблему выбора между утилитарным и эгалитарным подходами к обеспечению международной безопасности, нельзя обойти стороной противоречия между принципом равенства наций и целевым характером поведения членов СБ, заложенного в самом Уставе ООН. В этом она оказалась весьма похожей на свою предшественницу, кото­рая не справилась со своей задачей. Вместе с тем, как показала историческая практика, бо­лее реалистичный и прагматичный подход при формировании новой международной орга­низации, закреплявший преимущество тех государств, которые имеют силу, возможности и способности отстаивать свои интересы, продемонстрировал больший успех. Благодаря этому удалось, правда, не без трудностей, в течение более шестидесяти лет преодолевать столь существенное противоречие, с самого начала заложенное в систему международной безопасности.

Такое огромное количество противоречий, привело к возникновению огромного чис­ла конфликтных зон, как внутри государств, так и между ними. Действительно создается впечатление, что весь мир погружается в хаос, по мере развития общества что, в общем-то, достаточно парадоксально. Приходится говорить о безопасности развития или о процессе безопасного развития мира, причем он имеет ярко выраженный циклический характер. Каждый раз, в послевоенный период, выступая в качестве ценностного ориентира, безопас­ность доминировала все остальные ценностные ориентиры — свободу, равенство, сувере­нитет, признаваемые столь критическими для развития личности, общества и государств, запуская тем самым процесс обеспечения безопасности. Когда кровавые последствия во­йны уходили в прошлое, неизбежно происходила смена приоритетов, в результате чего необходимо было решать иную задачу — безопасное развитие личности, общества, государ­ства. Примеров этому можно привести много но, пожалуй, самым показательным можно считать трансформацию концептуальных подходов к обеспечению безопасности державы, претендующей на мировое лидерство. Сначала было «сдерживание», затем «участие и рас­ширение», далее «защита своих интересов» и, наконец, «война», приведшая к необходимо­сти «защиты отечества». [238]Объединяющим началом всех подходов Соединенных Штатов к обеспечению национальной безопасности стала ее гипертрофированное восприятие и пря­мую связь с демократией. Ощущая себя победителем в «холодной войне» и декларируя это, США возложили на себя ответственность за обеспечение международной безопасности путем распространения демократических принципов и норм. При этом нельзя не отметить, что распространение или экспорт демократии в любом виде приходит в противоречие с ее базовым принципом — свободой выбора, ибо США объявили себя лидером демократическо­го мира. При этом между понятиями демократия и безопасность ставится знак равенства, что означает их навязывание, а значит, при определенных условиях, чревато их превраще­нием в противоположность — авторитаризм и нестабильность. В результате мир, одержи­мый постоянной идеей прогресса и стремящийся стать всеединым, получив такой шанс, не смог его использовать. Нарастающие в мировом сообществе дезинтеграционные процессы привели к тому, что наряду с понятиями национальной и международной безопасности утвердилось понятие региональной безопасности. Помимо сложившегося еще в 60-х — 80-х годах ХХ в деления мира на Север — Юг, Запад — Восток на геополитической карте мира постоянно возникают региональные и субрегиональные системы со своим уровнем безопас­ности, стабильности и потенциалом развития. Это европейский, евроатлантический, евра­зийский, средиземноморский, ближневосточный, центральноазиатский и многие другие регионы мира. Их границы являются неустойчивыми и подвергаются изменению в зависи­мости от того, кто в очередной раз пытается увидеть мир, виртуально разделяя его в своих интересах, или как воспринимают границы региона его члены в условиях крупных геопо­литических подвижек и пертурбаций. Все это свидетельствует о том, что на фоне процесса глобализации мира начался обратный процесс, «назад в будущее», где главным действую­щим лицом вновь становится национальное государство.

Именно уже в этот период было сказано, что разобщенность человечества всегда угро­жала ему гибелью. «Цивилизации грозит: всеобщая термоядерная война; катастрофиче­ский голод для большей части человечества; оглупление в дурмане «массовой культуры» и в тисках бюрократизированного догматизма; распространение массовых мифов, броса­ющих целые народы и континенты во власть жестоких и коварных демагогов; гибель и вырождение от непредвидимых результатов быстрых изменений условий существования на планете». Поэтому, «перед лицом опасности любое действие, увеличивающее разоб­щенность человечества, любая проповедь несовместимости мировых идеологий и наций — безумие, преступление». Однако при этом человечеству «необходима и интеллектуальная свобода — свобода получения и распространения информации, свобода непредвзятого и бес­страшного обсуждения, свобода от давления авторитета и предрассудков. Такая тройная свобода мысли — единственная гарантия от заражения народа массовыми мифами, кото­рые в руках коварных лицемеров-демагогов легко превращаются в кровавую диктатуру»[239].

Все это сохраняет актуальность и сегодня. Правда, сложность обеспечения безопасного раз­вития мирового сообщества в настоящее время, когда все более заметным становится де­монтаж демократических принципов и норм в области мировой политики, а соответственно и сужение возможностей коллективного, совместного решения проблем безопасности эта задача существенно усложняется. Причем происходит это вопреки настойчивому декла­рированию тезиса о либерализации и демократизации мира. Теперь все чаще все важные стратегические решения принимаются в рамках закрытых клубов — «большой восьмерки», «двадцатки», НАТО, ЕС, Содружества Независимых Государств (СНГ), Организации До­говора о Коллективной Безопасности (ОДКБ), Шанхайской Организации Содружества (ШОС) и многих других. Начинают формироваться новые центры силы, подстроенные по корпоративному принципу, когда все решения принимаются, исходя из политического веса государства в международной корпорации. Причем все чаще подобные кооперации, объединяя в себе единомышленников, создаются для решения конкретной задачи и поэто­му носят временный характер.

Многоплановые и не имеющие однозначных решений дилеммы, связанные с безо­пасным развитием личности, общества, государства настоятельно требуют преодолеть раз­ницу в подходах государств к решению этой проблемы, которая становится эквивалентна проблеме справедливости. Эта проблема всегда волновала и волнует всех — обычных лю­дей, философов, религиозных деятелей и политиков. В своих размышлениях на эту тему в энциклике 2006 года «Deus Caritas Est» - «Бог есть любовь» Папа Бенедикт XVI, под­черкнув, что справедливый порядок общества и государства является главной задачей по­литики, процитировал святого Августина, считавшего, что «государство, которое не живет по законам справедливости — лишь разбойничья шайка». Целью и внутренним критери­ем любой политики и в первую очередь государственной, по мнению Папы, должна стать справедливость. Ведь «политика, по его мнению, есть нечто большее, чем просто механизм регулирования общественной жизни, ибо ее цели и источник укоренены в справедливости, имеющей этическую природу», и перед «любым государством неизбежно возникает вопрос: как осуществить справедливость здесь и сейчас?», избегая опасности «свойственного чело­веку эгоизма и опьянения властью — этической слепоте»[240].

Одним из возможных вариантов обретения безопасного пути развития может стать постепенное, эволюционное устранение разрыва в подходах к разрешению дилемм, свя­занных с понятием безопасности. Во многом это может произойти в результате отказа от всяких претензий на исключительность, при преодолении политики «двойных стандартов» и выработке мер, направленных на создание атмосферы доверия между всеми членами мирового сообщества. Ибо «в реальном мире очень часто встречаются контракты в неявном виде, взаимопонимания и нормы поведения, обеспечивающие достаточно гладкое функци­онирование общества. В основе работоспособности экономических систем (и не только их — курсив мой), в общем и целом лежит взаимное доверие, поскольку индивидуумы делают то, что они обещали сделать. На примере неэффективных социумов мы убеждаемся в том, на­сколько катастрофическими последствиями для экономики чревато нарушение доверия», когда происходит расторжение таких контрактов, что «может принести кратковременные выгоды, но таит в себе опасность огромных издержек в долговременной перспективе»[241].

Этот подход не менее справедлив и в отношении всех контрактов субъектов в различных сферах деятельности, и особенно в сфере безопасности, которая оказывается гораздо бо­лее чувствительной сферой жизнедеятельности общества, где любой срыв договоренностей способен запустить цепь событий, приводящих мировое сообщество к глобальным сдвигам.

Таким образом, рассматривая ценностные ориентиры различных субъектов — лично­сти, общества, государства и мирового сообщества в целом в контексте безопасности: идеа­лы и реалии современного мира, нельзя не заметить того что, несмотря на стремление человечества к прогрессу как в материальной, так и в духовной сфере, идеалы и их вопло­щение в реальном мире остаются прежними. Человечество ходит по замкнутому кругу с одними и теме же лозунгами и призывами, в поисках пути, как и «для чего ему жить». Без ответа на этот вопрос, «человек не согласиться жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хоть кругом его все были хлебы». Пока очевидно ясным становится то, что чело­вечество ищет возможность «общности преклонения» и в этом «есть главнейшее мучение и каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков. Из-за всеобщего преклонения они (люди) истребляли друг друга мечом. Они создали богов и взывали друг к другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и вашим богам». И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и боги: все равно падут перед идолами[242].

Недаром, исследуя соотношение ценностных ориентиров, их взаимовлияние и связь с безопасностью пришлось постоянно обращаться к сохраняющим свою жизненность прин­ципам философии, теологии, классической политологии, социологии и международного права. Это свидетельствует о том, что налицо все более широкое внедрение методов и под­ходов постнеоклассического научного познания, что сопряжено с необходимостью обога­щения политологического анализа проблемы безопасного развития междисциплинарны­ми подходами. Это позволяет встроить уже наработанные для национальных суверенных государств понятия и принципы в процесс межгосударственной интеграции во взаимоза­висимом мире. Этот синтез не завершен, а попытки абсолютизации его несовершенных вариантов далеко не безопасны, особенно если речь идет о процессе межгосударственного общения. Абсолютизация прав человека как квинтэссенции всего происходящего в совре­менном мире, характерная для неолиберальной парадигмы, парадоксальным образом ока­зывается сопряженной с девальвацией ценностей общего блага и наработанных за много­вековую историю человечества принципов гуманизма и нравственности.