Неореалисты о связи человеческих качеств и войны

Анализ международной политики на уровне личности относится к наименее разработанной части теории. Во многом это объясняется эволюцией неореализма с его акцентом на поиски системной причинности, начиная с Кеннета Уолтса. Он признает определенную связь между личностью и войной, но в свете структурной теории эта связь оказывается второстепенной. Поведение человека обусловлено главным образом теми рамками, которые задают внешние, структурные отношения. Этот уровень анализа обращен на изучение природы человека и его инстинктивного поведения, на принятие решений политическими лидерами, на психологические особенности человека и систему его ценностей. Исходным пунктом рассуждений Уолтса является представление о политическом поведении человека, сложившееся во многом до него. Уолтс опирается на идеи Святого Августина, Баруха Спинозы, Эмиля Дюркгейма, Рейн - хольда Нибура и Ганса Моргентау о том, что человек далек от идеала. Они указывали на неспособность человека всегда следовать природе вещей, изначальную греховность, эгоизм и другие негативные свойства личности, а также на естественное стремление к власти.

Поведение человека включает в себя рациональную компоненту, которая предполагает опору на достоверное знание об окружающем мире. В политике человек преследует свой собственный интерес, имеющий корни в инстинкте самосохранения. Чтобы выжить, он должен обладать необходимыми вещами. Из этого рождается состояние конкуренции и вырастает стремление человека к власти, недоверие к окружающим, опасение за свою безопасность, что заставляет в числе других средств рассчитывать на силу.

Поведение усложняется тем, что человек вынужден одновременно учитывать интересы общества, без которого он тоже существовать не может. Кроме того, на практике человек далеко не всегда рационален и обладает не только политическим измерением, что еще более затрудняет достижение общественной гармонии и способствует социальным конфликтам. На человека влияют моральные и ценностные установки, различные мотивации на уровне подсознания, а также темные страсти: эгоизм, жадность, злая воля.

Особенность позиции Уолтса в том, что для него ссылки на негативные стороны человеческой натуры мало что объясняют в проблеме войны. Человеческое поведение слишком сложно и неоднозначно: в нем есть злое и доброе начало, да и сами понятия добра и зла относительны из-за их социальной обусловленности. Только психологические факторы не могут претендовать на полный охват социальных явлений. Более того, качества человека в большей степени формируются под влиянием социально-политических условий, а не даются от природы, поэтому теоретический интерес представляет изучение того, как эти условия меняют в природе человека то, что можно называть источниками насилия.

Например, Вудро Вильсон полагал, что если руководители государств договорятся по существующим проблемам, войн можно избежать. Но на практике невозможно определить однозначно, какие намерения есть добро, а какие зло. Когда приходит время социальных революций, сталкиваются понятия о добре и справедливости по крайней мере двух социальных групп: уходящих и тех, кто хочет получить более высокий общественный статус. Во времена спокойствия кажется очевидным, что нет ничего лучше справедливости и свободы. Но во времена смуты и возникает противоположный вопрос, зачем нужна свобода без власти, способной обеспечить безопасность граждан? Прямое следствие из социальной обусловленности добра и зла состоит в том, что политик не может руководствоваться некими общими моральными соображениями в качестве определяющих.

Проблема войны должна решаться с помощью объединения социальных и психологических наук, направленных на человека (социальная психология, психология личности, историческая психология, политическая и культурная антропология), в системный анализ международной политики. Иначе их выводы становятся неадекватными, сводя вопросы международной политики к изъянам политиков, межличностных отношений, взаимопонимания, принятия решений.

В целом Уолтс предостерегает от преувеличения роли личностного уровня в анализе проблемы войны, сводя дело к невозможности строгого анализа. «Важность человеческой природы как фактора в анализе причин общественных событий снижается тем фактом, что эта самая природа должна бы объяснить бесконечное многообразие общественных событий». Вопреки пессимизму Уолтса, в последние годы заметно возрос интерес к выяснению положительного содержания взаимосвязи и взаимовлияния человека и политики.

Некоторые попытки дополнить неореализм на уровне анализа личности опираются на индуктивные обобщения. Это противоречит принципам структурного реализма и методологически ближе классической традиции реализма. Поэтому, учитывая аргументы Уолтса, на которые им сложно возразить, авторы предлагают отказаться от строгих критериев научности теории, связанных с требованием небольшого количества базовых посылок и понятий. В противном случае теория не приложима к многообразию международной политики. Несмотря на то, что государства имеют одну и ту же главную функцию (обеспечение безопасности), их конкретные намерения и действия весьма различаются. Важная роль личности проявляется как раз в том, что таланты и недостатки политических лидеров существенно влияют на оценку возможностей, формулирование намерений и стратегию государства.

Характерным примером является исследование Дэниэла Бимена и Кеннета Поллака, которые пошли по пути обобщения политических биографий выдающихся государственных деятелей, чтобы показать значимость роли личности в международной политике. Пафос авторов направлен в основном против коллег по политическим наукам, претендующих на выведение универсальных законов политики. Бимен и Поллак делают акцент на том, что лидер государства может определять важнейшие цели и стратегию вопреки действию структурных сил Уолт - са.

Авторы считают, что непримиримый характер и само начало Второй мировой войны на два фронта были связаны с личным стилем руководства Адольфа Гитлера. Он настоял не просто на реванше за несправедливость Версальского мира, но на порабощении Европы. Франция и

Британия, хотевшие примирения с Гитлером путем уступок, вынуждены были объединиться с СССР и вступить в войну. Многие военнополитические решения также принимались без учета мнения немецкого генералитета, что в совокупности и привело к гибели рейха.

Личность может стать значительным фактором военной мощи и дипломатического влияния государства. Если таланту Наполеона Франция обязана победами над превосходящими по силе противниками, то Гитлер привел страну к поражению. Наконец, от лидера зависят действия других государств. Такие харизматические деятели как Иосиф Сталин, Аятолла Хомейни, Саддам Хусейн вызывали страх и обостренную реакцию политических оппонентов.

На основе этих утверждений Бимен и Поллак строят индуктивные гипотезы о связи личности и войны, которые претендуют на дополнение теории международной политики. Во-первых, склонность политического лидера к риску повышает риск развязывания войны. Во-вторых, неадекватность мировоззрения лидеров, вызванная патологиями личности или ошибочными представлениями, не только ведет к войне, но и укрепляют тенденцию к ее бесконечному продолжению. Поэтому не только анархичность системы международных отношений, но и неадекватность лидера способствуют ее дестабилизации. В-третьих, глобальный масштаб политических замыслов глав государств, нарушающих международное статус-кво, также повышает вероятность войны. Конечно, роль личности проявляется не всегда столь ярко, а лишь в определенных обстоятельствах. Среди них сосредоточение власти в одних руках, возникновение конфликта, ситуация крайней неопределенности в отношениях между институтами власти, эпоха значительных перемен.

Другое направление развития неореализма, рожденное под влиянием волны бихевиоризма в 1960-х гг., связано с изучением рационального содержания в принятии лидерами политических решений. Научно обоснованный рациональный выбор призван дополнить положения структурного реализма Уолтса о системных причинах войны гипотезами на уровне личности. Джеймс Ферон видит задачу подобного исследования в том, чтобы показать, когда и почему государству в лице политического лидера не остается другого пути решения проблем, кроме войны. Война всегда связана с непредсказуемыми потерями, несмотря на все планируемые выгоды. Отсюда возникает дилемма выбора между войной и иными политическими инструментами, не требующими жертв и потому более эффективными.

Особенность различных вариантов теории рационального выбора в том, что они выхолащивают личностное начало до «человека логического», который стремится извлечь максимальную политическую пользу из сложившейся ситуации. Кроме очевидного упрощения это означает и другую важную посылку: все политические лидеры априорно считаются действующими рационально. Их решения подчиняются правилам, которые подкрепляются с помощью формальной (математической) логики, элементов теории вероятности и теории игр. Сторонники данного подхода стремятся выявить и систематизировать рациональные формулы из реальных политических процессов. Нерациональное поведение считается маловероятным исключением из правила.

Один из сценариев рационального выбора войны как политического средства состоит в том, что оба государства рассчитывают на получение преимуществ относительно больших, чем в условиях сохранения ми - ра. Отказ от дипломатического урегулирования создают главным образом ошибочные оценки распределения сил и намерений противника воевать. Они связаны с тем, что государственные лидеры могут иметь тайную информацию о противнике, которая может отличаться от данных, которыми владеет политический оппонент. Это могут быть сведения о своих и чужих военных возможностях, стратегических замыслах и тактике, о готовности населения к войне, о намерениях третьей стороны. Препятствием к обоюдной информационной прозрачности служит слишком большое желание получить одностороннюю выгоду, которое приводит к завышенной оценке своей силы. Другой фактор — опасение, что предоставление реальных сведений политическому противнику сделает собственное государство более уязвимым. Отсюда возникают неадекватные намерения и ложные оценки исхода войны. Иначе рациональные акторы, владеющие одной и той же информацией, должны бы прийти к обоюдному согласию.

Преувеличенные ожидания об агрессивных намерениях другого государства вызывают контрмеры. Если они и не заканчиваются военными действиями, то в долгосрочном плане приводят к гонке вооружений и перегруппировке международных альянсов. Недооценка противника тоже имеет негативные последствия, так как способствует возникновению дисбаланса сил. При уменьшении сдерживающего потенциала у одной стороны, у противника растет соблазн решать проблемы в надежде использовать появившееся превосходство. Эксперты уделяют этому случаю повышенное внимание в связи с доступностью и огромной разрушительной силой современного оружия, повышением ответственности политиков за судьбы мира, а также распространением терроризма и различных форм экстремизма.

Согласно приведенной логике, втягивание США в войну во Вьетнаме объясняется тем, что в Вашингтоне недооценили издержки военной кампании. Там слишком не хотели допустить расширения влияния СССР в Юго-Восточной Азии в долгосрочном плане и стремились подтвердить свою репутацию супердержавы. Небольшие государства решаются воевать против более сильных, чтобы доказать, что их трудно 682

подчинить.

Следующая концепция опирается синтез идей современной антропологии и нелинейного анализа применительно к международной поли - тике. В центре споров сторонников различных парадигм противопоставляются две популярные точки зрения. Согласно одной, войны в значительной мере зависят от изменений в культурном развитии, в другом случае все определяется анархичным характером отношений. Джэк Снайдер, обращаясь к антропологическому взгляду на природу войны, предлагает соединить оба фактора в одну сложную систему. Так он стремится примирить взгляд конструктивистов и неореалистов на существо анархии. Для общества и для отдельной личности она имеет несколько взаимодействующих измерений — материальное, институциональное и культурное. Эффект обратной связи регулирует поведение анархичной системы в целом, которое не является суммой отдельных взаимодействий. Поэтому политические процессы не могут определяться каким-то одним измерением, а будут зависеть от «системного контекста», который формируется недетерминированным потоком взаимодействий разных уровней. К примеру, экологический фактор, как и любой другой, может стать источником войны или стимулировать торговлю и сотрудничество в данном сообществе — в зависимости от связи с другими условиями.