Незримая рука Европы

Когда-то казалось, что будущего не существует, а есть только недавнее про­шлое, — залитое кровью, обремененное геноцидом, и так повсюду. С каждой новой концепцией европейского объединения количество погибших станови­лось все больше: 184 тысячи жертв во франко-прусской войне, 8 миллионов в Первой мировой войне, 40 миллионов во Второй мировой войне. Великие планы и харизма вождей почти уничтожили континент. Чтобы мир мог опра­виться, требовалось чудо, но Европа не могла заставить себя снова поверить в романтических героев-лидеров. Французский поэт Поль Валери сумел уловить и в нескольких словах выразить состояние Европы в 1945 году: «Наши надежды туманны, наши страхи вполне определенны» .

Именно поэтому легендарное избавление Европы от этой исторической ситуации возглавили не великие герои войны, не люди, подобные Черчиллю или де Голлю, вдохновлявшим нации на борьбу, а группа почти не известных технократов, задавшихся целью устранить оружие из будущего Европы. Ключевой фигурой был Жан Монне, маленький, невзрачный, приземистый французский чиновник, который неизменно напоминал журналисту Энтони Сэмпсону героя романов Агаты Кристи Эркюля Пуаро.

Вклад Монне заключался в четком представлении о том, что никому не следует иметь далеко идущих планов и как именно можно осуществить сотрудничество на этой основе. Он воспользовался наблюдением Валери и сделал его лозунгом, определившим организационную структуру Европы. Он дал возможность боязни конфликтов стать движущей силой европейской консолидации и оставил неопределенными цели этой консолидации, позволив каждому полагать, что Европа идет его путем. И до сегодняшнего дня Европа — это путь, не имеющий конечного пункта назначения, политическая система, избегающая грандиозных планов и конкретного определения ожидаемых результатов, что так характерно для американской политики. Отсутствие у Европы далеко идущих планов служит ключом к пониманию ее силы.

Первым принципом Монне было избегать программ. «Декларация Шумана», подписанная Францией и Германией в 1950 году и положившая начало проекту европейского строительства, сделала отсутствие планов главным принципом: «Общая Европа не будет построена сразу или по единому генеральному плану. Она будет строиться посредством конкретных достижений, которые сначала будут создавать солидарность de facto» . Монне работал в злополучной Лиге Наций после Первой мировой войны и понимал, что необходимо начинать с конкретных форм сотрудничества, а не с иллюзорной идеи международного сообщества. Он старался связать Францию и Германию путем объединения производства угля и стали: промышленность, создававшая средства ведения войны, теперь должна была заложить основы мира. Монне всегда придерживался тактики сосредоточения внимания на технических деталях, а не на важных политических вопросах, к которым тяготеют заголовки газет. Он старался разрешать спорные вопросы разбивая их на составные части — намного легче достичь соглашения по тарифам на уголь и сталь, чем по вопросам войны и мира. И поскольку правительства Франции и Германии оказались втянуты в бесконечные переговоры, вероятность того, что они начнут воевать, уменьшилась.

Лучшим способом в корне изменить реальное положение дел оказалось постепенное изменение — то, что Монне называл «engrenage». Каждое соглашение о сотрудничестве на европейском уровне неизбежно должно было привести к еще одному соглашению, углублявшему европейскую интеграцию. Когда европейские лидеры договорились об отмене тарифов, в центре их внимания оказались барьеры нетарифные, такие как нормативно-правовое регулирование, нормы в области здравоохранения и техники безопасности, квалификационные требования. Когда вопросы по многим нетарифным барьерам были решены путем создания единого рынка, европейские лидеры сосредоточили свое внимание на единой валюте. Теперь все более и более широкие круги политиков и должностных лиц были заинтересованы в европейской интеграции. Проводились тысячи встреч между представителями правительств разных стран, что, попросту говоря, означало, что они очень хорошо узнали друг друга. Теперь они уже сами стали думать о таких вещах, которые могли бы делать вместе.

Своеобразные методы работы Монне послужили образцом, по которому стала вестись работа Европейского союза. Стэнли Кливленд, один из учеников Монне, так описывает его метод:

Всякий раз, когда Монне брался за решение новой проблемы, он собирал вокруг себя группу лю­дей... Он начинал своего рода бесконечный Kaffeeklatsch. Иногда это могло продолжаться одну - две недели - по многу часов в день... Монне молчал, лишь изредка провоцируя реакцию собеседников, но чаще был немногословен... И только по мере того как обсуждение развивалось, - а на это нередко уходило несколько дней или даже неделя, - он начинал позволять себе небольшие высказывания.

Монне начинал с какого-нибудь очень простого утверждения, почти что лозунга, чтобы посмотреть на реакцию своих собеседников. Затем он немного больше приоткрывал свои мысли, так что из лозунга получалось несколько предложений, а затем пара абзацев. Когда его собеседники возражали и говорили ему, что именно в сказанном было не так, он формулировал свои идеи заново и делал это до тех пор, пока они не становились приемлемыми для всех участников дискуссии. Монне, бывало, составлял до тридцати проектов какого-нибудь меморандума, речи или предложения. Это постоянное многократное исправление имело ту же цель, что и происходящий сегодня в ЕС нескончаемый процесс формирования политики, переговоров и рассмотрения проблем, а именно:

Разговоры, болтовня за чашкой кофе могут устранить все возможные конфликты или препятствия, связанные с обсуждаемым вопросом. В результате сложная идея получала предельно простое выражение.

То, что создал Монне, было механизмом политической алхимии. Каждая страна следовала своим национальным интересам, но, когда интересы разных государств попадали в черный ящик европейской интеграции, в результате по­являлся европейский проект. Для стран Бенилюкса Вторая мировая война с безжалостной отчетливостью выявила их уязвимость перед крупными державами Европы, поэтому им было необходимо найти способ сдерживания Франции и Германии; но в то же время, будучи малыми европейскими государствами, они могли оказывать действенное влияние только посредством какой-нибудь объединенной межгосударственной системы. Для Германии и в какой-то степени для Италии главной целью была политическая реабилитация и выход из их положения государств-парий. Кроме того, членство в европейском сообществе служило поддержкой против угрозы с Востока и давало возможность избавиться от установленных союзниками рыночных ограничений, препятствовавших доступу к рынкам, необходимым Германии для вос­становления. Для Франции сдерживание Германии являлось ключевой целью, подкрепленной перспективой французского экономического роста, открывавшейся благодаря доступу к рынку и производственным мощностям Германии, — то, что Жак Делор назвал брачным контрактом, на котором было основано ЕЭС.

Все это были расчеты разных национальных интересов, и все же результатом их фильтрования через европейские институты Монне явилось решение проблемы европейских конфликтов. Сегодня война в Европе не просто нежелательна — она немыслима. Основатель либеральной экономики Адам Смит создал выразительный образ «незримой руки» рынка, чтобы объяснить, как система, обладающая совершенной свободой, функционируя под воздействием побудительных стимулов и ограничений человеческой природы, а также разум­но устроенных институтов, приведет к возникновению организованного общества, а не к «войне всех против всех». Во многих отношениях гениальность Монне состояла в создании «незримой руки Европы», благодаря которой из национальных интересов каждой страны складывается организованное европейское общество. И это, возможно, является самым сильным элементом замысла Монне: он не пытался упразднить национальные государства или национализм, он стремился просто изменить их природу путем объединения суверенитетов.

Интегрированная Европа смогла войти в жизнь европейцев без особых проблем благодаря проникновению в существующую структуру национальной жизни, формально не нарушая национальные институты, но внутренне изменяя их. «Европеизация» национальной политической жизни происходила большей частью закулисно, но этой незримости сопутствовал триумф уникального политического эксперимента.