Теократические основы иранской революции

В Иране революционной преданностью исламскому государству объясняется тенденция элитистских мобилизационных систем к смешению религиозных и светских ценностей. Стремясь к фун­даментальному преобразованию бюрократических авторитар­ных систем, революционеры осознавали необходимость сохра­нения связей с традиционными ценностями, способными слу­жить обоснованием политического курса, устремленного к но­вому общественно-политическому строю. Революционеры обе­щают не только построить идеальное общество в будущем, но и придать легитимность собственной преобразовательной дея­тельности путем обращения к религиозным традициям. Маркс подчеркивал, что Кромвель для победы буржуазной революции обращался к образам и сюжетам Ветхого завета. Когда же цель была достигнута, когда была завершена буржуазная трансформа­ция английского общества, Локк отказался от аппеляции к взгля­дам пророка Аввакума. Стало быть, в этих революциях воскреше­ние мертвых служило прославлению новых битв, а не пародиро­ванию старых, преувеличению данной задачи в воображении, а вовсе не бегству от разрешения ее в действительности, воскреше­нию духа революции, а не вызыванию ее духа6.

Когда иранские муллы (улемы), аятоллы и другое шиито-му-сульманское духовенство возглавило в конце 70-х годов антишах­скую революцию, они превратили монархическое государство в централизованную теократию, объединившую священные цен­ности с элитистскими мобилизационными структурами. Армия и тайная полиция, ранее управляемые гражданской администра­цией Ирана, попали под репрессивный контроль местных мече­тей, исламских комитетов и революционной гвардии. Подвергая критике ряд ценностей, ассоциируемых как с капитализмом Со­единенных Штатов, так и с советским коммунизмом, харизмати­ческий лидер аятолла Хомейни основал новую исламскую ре­спублику на примате духовных ценностей ислама шиитского тол­ка: идеализме, простоте, чистоте, законах Корана, справедливо­сти и единообразии. Этот союз мечетей и государства являет со­бой случай нетипичной реставрации народно-теократических ценностей, разворачивающийся на фоне научно-технических, светских тенденций, характерных для конца XX в. Воскресив мертвую систему, муллы получили большую, чем когда-либо в истории Ирана, власть над проведением политического курса.

Падение в начале 1979 г. династии Пехлеви явилось следстви­ем структурно-поведенческого кризиса, подорвавшего легитимность монархического режима. Шахское государство не смогло ни обрести действенной сильной власти, ни вступить в союз с другими группами; поэтому проправительственная коалиция распалась. Репрессивное правление службы САВАК (Служба на­циональной безопасности и информации) и военных подходило к концу. Военное положение и цензура над прессой сменялись более мягким отношением к диссидентам. Такая непоследова­тельность усиливала решимость оппозиции свергнуть шаха. Мо­нархический режим пал еще и потому, что не обладал достаточ­ной консенсуальной властью, которая позволила бы ему полу­чить поддержку основных социальных групп. За шахом никогда не стояло широкой коалиции. В числе его главных сторонников, помимо высших армейских офицеров и тайной полиции, находи­лись верхушка чиновничества, технократы и промышленно-фи-нансовые нувориши. Они, однако, в 1978 г. оказались ненадеж­ными сторонниками. Много иранских богачей бежало из страны. Военно-полицейские силы ослаблялись фракционным соперни­чеством. Между офицерами и рядовыми, отказавшимися высту­пать против исламских революционеров после того, как в 1979 г. шах покинул страну, лежала пропасть. Большинство технократов и правительственных чиновников не были сторонниками шаха; в 1978 г. по стране прокатилась волна забастовок государственных служащих. Лишенный поддержки граждан и либеральной про­фессиональной элиты, в восстановлении своей власти шах пола­гался на вооруженую и финансовую помощь Великобритании и особенно США. Хотя в 1978 г. президент Картер и заявил о своей поддержке монархии, но он подчеркнул важность соблюдения прав человека. Это еще больше ослабило позиции шаха. Бюро по правам человека Государственного департамента США наложило эмбарго на предназначенное Ирану снаряжение для сил охраны общественного порядка. В то время как Совет национальной без­опасности США поддерживал военные действия Ирана против антишахских сил, Государственный департамент добивался, что­бы преемником династии Пехлеви стало стабильное, «умерен­ное», нерелигиозное гражданское правительство. Едва ли подо­бная противоречивая политика могла укрепить монархическое правление.

Дальнейшее разрушение основы власти шаха было обуслов­лено неэффективностью его правления и массовым характером оппозиции. Марвин Зонис описывает шаха как человека, отли­чающегося низкой самооценкой, нерешительностью, пас­сивностью, зависимостью, несамостоятельностью и отсутстви­ем веры в себя, то есть как в высшей степени противоречивую личность7. Это заставляло его держаться помпезно, выказывать презрение к народу и проводить нерешительную, непоследова­тельную и непредсказуемую политику. Импульсивные решения чередовались с отходом от активной политической деятельно­сти в ответ на выступления оппозиции против его программ. Видимость абсолютной личной власти маскировала ограничен­ность его реального институционального контроля над прово­димыми социальными переменами — быстрой индустриализа­цией, урбанизацией и повышением доступности образования. Вследствие слабой институционализации правительственного аппарата подчиненным ему чиновникам недоставало четко от­работанных процедур принятия решений. В результате процесс проведения политики в стране был парализован. В 1974 г. шах узнал, что у него рак лимфатических желез. Это сделало его еще более нерешительным.

Шах часто менял свои решения, и это усиливало оппозици­онные настроения. Контроль над розничными ценами в торгов­ле он сочетал с приверженностью свободному рынку. После вве­дения политики перераспределения, развития социальных служб, повышения зарплат и субсидий на питание он переклю­чился по требованию МВФ на политику жесткой экономики. Порождая определенные ожидания и не оправдывая их, такая непоследовательная политика усилила недовольство самых раз­ных социальных групп: либерально настроенной интеллиген­ции, левых социалистов и традиционалистов вроде шиитского духовенства, студентов-семинаристов, базарных торговцев и не­имущей части горожан.

В конце 70-х годов образовался разрыв между политическими мероприятиями и их результатами. Вопреки ожиданиям шаха, что его программы принесут всеобщее экономическое процвета­ние, к 1977 г. начались замедление экономического роста, усиле­ние инфляции, безработицы, неравенства. В частности, после 1975 г. даже выпускники университетов, средних школ и семина­рий стали участниками антишахских демонстраций, митингов и маршей.

Несмотря на всю мощь военно-монархического государства, шахский режим пал, потому что клерикальная оппозиция сни­скала себе наибольшую поддержку и культурную легитимность. На протяжении всей истории противостояния шаху муллы доби­лись полной солидарности, в основе которой лежали общеисла­мистские ценности, тесные личные связи, появившиеся благода­ря бракам, заключавшимся между клерикальными семействами, а также корпоративная общность, возникшая после обучения в

семинариях, например в Куме. Одержимые неистовым стремле­нием к своей духовной цели — возрождению Ирана, — эти «пури­сты» добились верховенства над прочими группами, входящими в состав коалиции многих классов, таких, как либерально настро­енная интеллигенция и левые социалисты.

Охватившее страну недовольство подтолкнуло шиитских мулл к тому, чтобы возглавить исламскую революцию; культур­ные ценности позволили им одержать победу над династией Пехлеви. Когда в 70-е годы правительство взяло под свой конт­роль пожертвования мечетям, закрыло религиозные издатель­ства, распустило студенческие религиозные ассоциации, под­вергло арестам, пыткам и казням мулл-диссидентов, это вызва­ло волну ненависти к шаху. Вторжениями в мечети и святые ме­ста тайной полиции не удалось запугать мулл. Несмотря на все попытки ослабить их политическую власть, последние были все-таки более независимы, чем любая другая социальная груп­па. Так как шах подвергал преследованиям профсоюзы, ассо­циации профессионалов и политические партии, только муллы имели возможности для выражения протеста против его поли­тики. Опыт, которым они обладали в организации религиозных процессий, пригодился им, когда они возглавляли антишах­ские уличные демонстрации. Будучи искусными ораторами, они способны были выразить мысли и чаяния городского насе­ления. Религиозные поборы и пожертвования от торговцев с базаров давали финансовую самостоятельность мечетям, нахо­дящимся вблизи базаров. Таким образом, городские муллы обладали всем необходимым для того, чтобы возглавить антишахскую революцию: мотивами, финансами, иерархиче­ской организацией, навыками общения и связью с городскими массами.

В ходе своего духовного «крестового похода» муллы обвини­ли шаха в разрушении исламских ценностей. В стране, где свы­ше 90% населения являлись мусульманами-шиитами, шах вы­ступал как носитель доисламских персидских традиций, восхо­дящих к Киру Великому (600—529), основателю персидской им­перии. Он попытался соединить нравственные традиции Ирана («иранскую теологию») и материальные блага, которые можно было получить у западных держав — Соединенных Штатов, Ве­ликобритании и Франции: последние достижения науки, техно­логии, ядерную энергию и экономические займы. Но когда в конце 70-х годов экономический рост снизился, верность шаха традициям персидской культуры не обеспечила ему моральной поддержки. С религиозной точки зрения его отношение к персидской культуре, светским ценностям, связи с США и Велико­британией доказывали нелегитимность его правления. Муллы обвиняли шаха в прозападной государственно-капиталистиче­ской политике, приведшей к тому, что иранцы начали подражать стилю жизни, принятому в Западной Европе и США, что приве­ло к престижным расходам, кризису духовности, падению нра­вов и упадку культуры.

Для того чтобы остановить падение значения культурных цен­ностей, связанное с крахом монархического режима, муллы вы­ступали за слияние священных и мирских ценностей в рамках единого теократического режима. Муллы полагали, что лишь они, а не светские властители типа шаха, обладали полномочия­ми для проведения в жизнь законов Корана и такого управления обществом, при котором Иран сможет вернуть себе духовную чи­стоту раннеисламского периода. Считая себя духовным центром иранского общества и вершиной политической иерархии, они призывали массы к борьбе с монархическим режимом. Разыгры­вались мистерии и проводились ритуальные шествия, прослав­лявшие мученичество имамов (духовных лидеров) прошлого, по­страдавших от несправедливостей правителей. Религиозные про­цессии и траурные церемонии превращались в политические де­монстрации, символизирующие враждебность порочному режи­му. С помощью этих мобилизующих действий, связывающих священные традиции с современной политической ситуацией, улемы ослабляли легитимность шаха, подрывали основы его вла­сти и устанавливали новый теократический режим, руководимый религиозными законниками8.