Политическое развитие и социальный прогресс

В XIX в. теоретики политики ставили знак равенства между раз­витием вообще и социальным прогрессом. Следуя традициям просвещения, они полагали, что государственные деятели будут разумно подходить к общественной деятельности, что приведет к общезначимым переменам. Либералы видели, как распространя­ются по свету, неся свободу, мир и процветание, конституцион­ное правление и капиталистическая рыночная экономика. Ради­калы, в частности Маркс, считали, что наука и разум позволят пролетариату установить бесклассовое социалистическое обще­ство, основанное на свободе от капиталистической эксплуатации и репрессий.

Современные интеллектуалы полны скептицизма относи­тельно возможности установления подобного рая на земле. По­сле ужасов двух мировых, нескольких мини - и партизанских войн, нацистского Холокоста, казней в Камбодже, военных дик­татур и промышленного загрязнения окружающей среды даже либералы и радикалы, кажется, лишились иллюзий относительно безопасных последствий развития1. Для них рай оказался «отло­жен», если не вовсе потерян.

В своей книге «Отложенный рай» британский романист Джон Мортимер описывает разочарование, охватившее Англию после второй мировой войны. Будучи первой нацией, начавшей про­мышленный переворот, Англия с середины XIX в. являла собой одну из самых долговечных согласительных систем. Она возгла­вила борьбу с немецкой диктатурой в двух мировых войнах, и, хо­тя из последней Великобритания вышла победительницей, она проиграла мир. С 1950 по 1980 г. Англия стала одной из индустри­альных стран с наиболее низкими темпами роста, высоким уровнем безработицы и инфляции. В «Отложенном рае» англикан­ский ректор Симеон Симкокс, убежденный сторонник лейбори­стской партии, спрашивает своего сына Фреда:

«Не кажется ли тебе порой, что весь мир движется вспять? Будто мы устали медленно тащиться вперед и развернули машину назад. Об­ратно, к очередям за пособиями по безработице и нищете, которые считались маленькой постыдной тайной, чем-то таким, к чему поря­дочные люди не могут иметь отношения»2.

Будучи не столько марксистской, сколько методистской, бри­танская лейбористская партия после войны не смогла объеди­нить население вокруг «царства равенства, христианского социа­лизма и государства всеобщего благоденствия»3. В правление консервативной партии Тэтчер в 80-е годы социалистическую кооперацию как главное достижение заменил конкурентный ин­дивидуализм. Вера в рынок взяла верх над государственным пла­нированием. Уровень безработицы подскочил до 10%. Увеличи­лись очереди за пособием по безработице. Углубилась пропасть между богатыми и бедными.

Политические системы в странах, принадлежащих к лагерю государственного социализма, также столкнулись с трудностями при установлении рая на земле. В 1979 г. северокорейский прези­дент Ким Ир Сен заявил: «Сегодня наш народ от души наслажда­ется счастливой жизнью в условиях самой передовой социали­стической системы... Издревле наши праотцы желали построить рай на земле. Это желание было выполнено во времена нашей Трудовой партии»4. Школьники пели «Песню о рае», прославля­ющую «свободный от гнета рай на земле», построенный Великим вождем Ким Ир Сеном5. С 1955 г., когда закончилась Корейская война, и до начала 70-х годов партия, государство и другие учреж­дения действительно помогли достичь высоких темпов роста промышленности, равенства доходов, низкого уровня безрабо­тицы, высокого процента грамотности и низкой детской смерт­ности. Однако к началу 70-х годов элитистская мобилизационная система начала сталкиваться с более сложными проблемами. Требование верности «монолитной» идеологии Кима означало порицание разнообразия. Темпы роста промышленности пошли на спад. Промышленное производство Южной Кореи обогнало по темпам северокорейское. Введение нормирования на потре­бительские товары, упор на тяжелую промышленность и боего­товность, отсутствие свободного рынка породили нехватку про­дуктов, включая рис. Возник острый торговый дефицит. Север­ная Корея не могла сбыть на мировом рынке произведенные на экспорт товары. Дефицит нефти, угля и электроэнергии усугубил экономическую стагнацию. Для обеспечения роста промышлен­ности КНДР не хватало передовых технологий, компьютеров и специалистов. Политическая организация, идеологическое со­знание и культ личности вряд ли были способны обеспечить рай земной6.

В 80-е годы бюрократические авторитарные режимы, подо­бные мексиканскому, также столкнулись с трудностями при обеспечении высоких темпов экономического роста. В периоды с 1961 по 1970 и с 1978 по 1981 гг. экономика Мексики развивалась быстрыми темпами. Однако после 1981 г. падение на мировом рынке цен на нефть сказалось на темпах роста. Технократическая элита в правительстве, министерстве планирования и бюджета, в Банке Мексики, в государственной нефтяной корпорации и в ад­министрации президента взяла курс на политику жесткой эконо­мии: снизила зарплаты, провела девальвацию и сократила субси­дии на питание и транспорт. Однако эта политика привела к вы­сокой инфляции, росту безработицы и увеличению неравенства доходов. Например, в 1988 г. в Параисо (дословно «Рай») потеря­ли работу свыше 50% рабочих государственной нефтяной корпо­рации. Для них «рай» был потерян7. Машина экономического развития заработала в обратную сторону. Правящая ИРП (Ин­ституционно-революционная партия) не могла справиться с эко­номическим кризисом путем сочетания репрессий с политиче­ским компромиссом.

Кризисы политического развития, а также успех различных политических систем в достижении социального прогресса объ­ясняются разными структурными теориями. Теория модерниза­ции, институциональная теория и теория зависимости рассмат­ривают развитие как организационную возможность обеспечить постоянные преобразования, решить старые проблемы и творче­ски подойти к осуществлению новых, непредвиденных задач. Каждая из теорий предлагает свой взгляд на способность государ­ства, социальных групп внутри страны и зарубежных институтов добиваться этих целей.