Страх и запрет

Помимо соображений о справедливости цены обмена есть и дру­гие аргументы против разрешения любых действий при условии выплаты компенсации, и они-то, со многих точек зрения, и явля­ются самыми интересными. Если какие-то виды ущерба не воз­можно компенсировать, то соответствующие действия не будут подпадать под разрешение нанести ущерб при условии выпла­ты компенсации. (Вернее, они были бы разрешены при условии выплаты компенсации, но поскольку компенсация невозможна, то в действительности они не были бы разрешены.) Если оста­вить в стороне этот трудный вопрос, все равно некоторые дейст­вия, допускающие выплату компенсации, могут быть запрещены. Среди тех действий, которые можно компенсировать, есть такие, которые внушают страх. Мы боимся, что с нами сделают это, даже если мы уверены, что получим полную компенсацию. Х, узнав, что У поскользнулся перед чьим-то домом, сломал руку и, подав в суд, получил 2ооо долларов в качестве компенсации, мог бы подумать: «Повезло же этому У; совсем неплохо сломать себе руку за 2ооо долларов; эта сумма полностью компенсирует уве­чье». Но если потом кто-нибудь обратился бы к Х с предложени­ем: <<В следующем месяце я, возможно, сломаю вам руку и, если сломаю, заплачу вам 2ооо долларов, а если я решу не ломать вам руку, я ничего вам не заплачу», — стал бы Х считать себя счаст­ливчиком? Не стал ли бы он после этого, напротив, оглядываться по сторонам, дергаться при каждом резком звуке и мучительно Гадать, как и когда на него обрушится боль? Система, позволя­ющая физическое насилие при условии выплаты компенсации, вселила бы в людей тревогу, страх перед внезапным нападением и возможным увечьем. Достаточная ли это причина для запрета физического насилия? Разве не может виновник компенсировать жертве не только нападение и все его последствия, но и тот страх, который испытывала жертва в ожидании, что на нее кто-нибудь нападет? Но в условиях системы, позволяющей физическое наси­лие при условии выплаты компенсации, страх жертвы вызывает не тот конкретный человек, который на нее напал. Почему же именно тот, кто напал, должен выплачивать компенсацию? А кто выплатит компенсацию за их страх всем остальным напу­ганным людям, на которых никто не совершил нападения?

Некоторых вещей мы будем бояться, даже зная, что получим полную компенсацию за то, что случилось или было сделано с на­ми. Во избежание всеобщей запуганности и страха такие дейст­вия запрещены и наказуемы. (Запрет, конечно, не гарантирует, что запрещенное действие не будет совершено и соответственно что люди будут чувствовать себя в безопасности. Там, где акты насилия, будучи запрещенными, совершались бы часто и непред­сказуемо, люди жили бы в страхе.) Не всякое нарушение границ порождает подобный страх. Если мне скажут, что в следующем месяце мой автомобиль могут угнать, а я получу полную ком­пенсацию, в том числе за неудобства, связанные с отсутствием машины, это не погрузит меня на этот месяц в состояние тревоги, нервозности и страха.

Это дает нам один критерий для проведения различия между частным ущербом и ущербом, обладающим общественной состав­ляющей. Частным ущербом является такой ущерб, при котором компенсацию нужно выплачивать только пострадавшей сторо - не, и люди, которые знают, что получат полную компенсацию, не испытывают страха по этому поводу. Общественный ущерб — это такой, которого люди боятся, даже если они знают, что полу­чат полную компенсацию там и тогда, где и когда деяние будет совершено. Даже если будет реализовано самое сильное предло­жение касательно размеров компенсации и жертвам будет воз­мещено все, в том числе их страх, некоторые (не-жертвы) ком­пенсации за свой страх не получат. Поэтому совершенно законно стремление общества устранить такие нарушения гш особен - < но в силу того, что каждое такое нарушен приводит к тому, что каждый начинает еще больше бояться, что такое случится с ним.

Можно ли избежать такого результата? Ыгшртм уровень страха в обществе не повысился бы, если бы жертвам выдава­ли компенсацию немедленно и еще давали бы взятку за молча­ние Все остальные не знали бы о том, что случиЛось, и, таким образом, не стали бы бояться больше, чет* ыи и считать, что для них вероятность стать жертвой преступления выросла. Про6-лема в том, что когда человек знает, что живет в системе, которая допускает подобное замалчивание, то это само по себе порождает опасения. Как человек может оценить статистическую вероят­ность стать жертвой чего-либо, если вся информация скрывает­ся? Таким образом, даже в этой крайне искусственной ситуации ущерб наносится не только жертве, есш известно, что такие дей­ствия в данной системе в принципе допускаются. Широко рас­пространенный страх делает фактическое совершение таких пос­тупков и их санкционирование не просто частным делом, каса­ющимся только преступника и его жертвы. (Однако, поскольку жертва, получившая постфактум компенсацию и взятку, жало" ваться не будет, принудительное обеспечение запрета таких пре­ступлений, жертвы которых остаются удомэтгюльш может послужить иллюстрацией к проблемам принудительного обеспе­чения запрета на так называемые преступления без жертв.)

Это маловероятно, если вероятность задержания велика, а само по себе наказание вызывает страх; такое наказание за деяния вызывающие страх, не было бы неоправданным. Это не вызва­ло бы трудностей и в том случае, если выгода человека от совер-шения действия намного больше, чем ущерб его жертвы (и следо­вательно, больше, чем наказание). Вспомните, что, соГласно рет-рибутивной теории воздаяния, человек должен быть лишен всех неправедно помученных выгод в том случае, если у него что-либо останется после выплаты компенсации жертве, вне зависимости от процесса наказания.

Сам феномен страха перед определенными действиями, кото­рый испытывают даже те, кто уверен в получении полной компен-показывает, почему мы запрещаем эти действия. Не явля­ется ли наш довод чрезмерно утилитаристским? Если страх не по­рожден данным конкретным человеком, как можно оправдать то, что ему запрещено совершить действие, за которое он готов заплатить компенсацию? Наши рассуждения направлены против естественного предположения, что только результаты и послед­ствия самого действия имеют значение для принятия решения о том, следует ли его запретить. Нужно включить в рассмотрение также влияние и последствия отсутствия запрета. Стоит только сформулировать этот подход, как он становится очевиден, одна­ко было бы важно исследовать, насколько велики и существенны последствия этого отклонения от естественного предположения.

Остается загадкой то, почему некоторым действиям сопутс­твует страх. В конце концов, если вы знаете, что получите пол­ную компенсацию за все фактические последствия действия, так что (по вашему собственному мнению) в результате ничего' не потеряете, то чего же вы боитесь? Вы не боитесь, что окаже­тесь в менее предпочтительной позиции на более низкой кривой безразличия, потому что (предположительно) знаете, что этого не случится. Вы будете испытывать страх, даже когда ожидаемая компенсация перекрывает ущерб, например, как в случае чело-векаа которому сказали, что ему могут сломать руку, но при этом он получит на 5оо долларов больше, чем нужно для полной ком­пенсации. Проблема не в том, чтобы определить, какой должна быть величина компенсации за страх, а в том, откуда вообще берется этот страх, если величина ожидаемого возмещения в це­лом представляется удовлетворительной. Можно предполоЖИTь, что страх возникает из-за неуверенности в том, что дело огра­ничится сломанной рукой; человек не знает, будут ли соблюде­ны заявленные границы нарушения правил. Но та же проблема возникла бы и при наличии гарантии того, что ущерб будет ком­пенсирован независимо ни от чего, или если для гарантии того,

что оговоренные пределы не будут превышены, будет использо­ваться специальная машина, ломающая руки, и только руки. Чего будет бояться человек при наличии таких гарантий? Мы хотели бы выяснить, какого рода ущерба на самом деле боятся люди, даже если он сопровождается компенсацией, делающей сальдо всего пакета привлекательным. Страх — это не всеохватывающая эмо­ция; он направлен на части пакета независимо от его итоговой оценки «в целом». Наши доводы в пользу запрета компенсиру­емого нарушения границ покоятся на этом локальном характере страха, тревоги, дурных предчувствий и т. п.1о Ответ на вопрос, чего боятся люди, можно сформулировать просто — «физиче­ской боли»; но можно использовать и понятия какой-нибудь пси­хологической теории, скажем, «безусловные аверсивные стиму­лы». (Но не стоит спешить с выводом, что, когда есть уверенность в компенсации, вызывать страх может только перспектива физи­ческих повреждений и боли. При всей уверенности в компенса­ции, люди могут бояться перспективы унижения, стыда, позора, неловкого положения и т. п.) Кроме того, нам хотелось бы выяс­нить, в какой степени эти страхи связаны с изменяемыми чертами социального окружения. Если люди выросли там, где случаиным и непредсказуемым образом происходило большое число действий определенного вида, будут ли они в большей степени проявлять опасения и страх перед подобными действиями, или они привык­нут к риску как к нормальному элементу жизненного окруже­ния? (Трудно было бы выявить или измерить степень их бояз­ни, если бы она выражалась в повышенном общем напряжении. Как можно измерить средний уровень нервозности людей?) Если люди, выросшие в более стрессовом окружении, смогли бы выра­ботать терпимость к определенным действиям, демонстрируя лишь слабые признаки страха и напряжения, мы не получили бы достаточно глубокого объяснения того, почему определенные дей­ствия запрещены (а не позволены с условием выплаты компен­сации) . Потому что страх перед этими действиями, на который опирается наше объяснение, сам по себе оказался бы не слишком глубоким феноменом11.