Предисловие

Люди обладают правами, и поэтому есть действия, которые не мо­жет совершать по отношению к индивиду ни отдельный человек, ни группа лиц (без нарушения этих прав). Так как эти права весь­ма обширны и строго определены, то возникает вопрос: что могут сделать, если хоть что-то могут, государство и его должностные лица? Какое пространство оставляют права индивида государ­ству? Центральная тема представляемой книги — природа госу­дарства, его легитимные функции и их оправдание, если таковое существует. В ходе исследования мы затронем множество самых разных взаимосвязанных вопросов.

Наши главные выводы относительно государства состоят в том, что оправдано существование только минимального государства, функции которого ограничены узкими рамками — защита от на­силия, воровства, мошенничества, обеспечение соблюдения дого­воров и т. п.; что любое государство с более обширными полномо­чиями нарушает право человека на личную свободу от принужде­ния к тем или иным действиям и поэтому не имеет оправдания; и что минимальное государство является одновременно и вдохнов­ляющим, и справедливым. Из этого следуют два важных вывода: во-первых, государство не должно использовать аппарат принуж­дения ради того, чтобы заставить одних граждан помогать другим, и, во-вторых, государство не должно запрещать какие-либо виды действий людей ради их блага или их защиты.

Несмотря на тот факт, что такая точка зрения исключает лишь принудительные пути достижения этих благих целей, а добро­вольные признает, многие люди без промедления отвергнут наши выводы, поскольку не хотят принять подобное бесчувственное отношение к нуждам и страданиям других. Я знаком с подобной реакцией; я сам отреагировал точно так же, когда впервые столк­нулся с этими взглядами. Но, не без внутреннего сопротивления, в результате размышлений и изучения аргументов, я стал привер­женцем этих взглядов, которые теперь принято называть либер­тарианскими. В этой книге очень немногое указывает на мое прежнее неприятие. Вместо этого в ней большое количество рас­суждений и доводов, которые я стремился представить насколько возможно убедительно, из-за чего рискую нанести двоиную оби­ду: излагаемой мною позицией и тем, что я привожу аргументы в обоснование этой позиции.

Вы не найдете в этой книге моего былого неприятия, потому что оно исчезло. Со временем я привык к этим взглядам и выводам из них и теперь рассматриваю сферу политики через их призму. (Не следовало ли сказать, что они позволяют мне видеть сквозь сферу политики?) Поскольку многие из тех, кто занимает сходную позицию, отличаются узостью и жесткостью взглядов и _ парадоксальным образом — преисполнены негодования по пово­ду более независимых способов мышления, я, после разработ­ки естественных следствий из моей теории, оказываюсь в дурной компании. Я не в восторге от того, что большинство людей, кото­рых я знаю и уважаю, расходятся со мной во взглядах, поскольку вышел из возраста, когда получаешь довольно сомнительное удо­вольствие от факта, можешь ошарашивать или раздражать людеи убедительными доводами в пользу того, чего они не любят или даже не переносят.

Я пишу, придерживаясь того стиля, в каком пишутся многие современные философские работы по эпистемологии или мета­физике: предлагаются детал ьно проработанные аргументы, для опровержения утверждении используются вымышленные контр­примеры, приводятся неожиданные тезисы, головоломку абс­трактные структурные условия непротиворечивости, предложения построить другую теорию, объясняющую определенный набор частных случаев, парадоксальные выводы и т. п. Хотя, как я наде-юс все это представляет интеллектуальный интерес и доставляет удовольствие, некоторые могут счесть, что истина в области эти­ки и политической философии слишком серьезна и важна, чтобы добывать ее с помощью таких «дешевых» приемов. Тем не менее вполне возможно, что в этике понятие истинности заключается совсем не в том, в чем мы привыкли думать

Для кодификации уже существующих взглядов или разъяс­нения общепринятых принципов можно обойтись без разверну­тых аргументов. Считается, что для опровержения иных взглядов достаточно просто указать на то, что они противоречат тем, кото - рые читатель в любом случае склонен принять. Но взгляды, рас­ходящиеся с мнениями читателя, не могут быть обоснованы лишь указанием на то, общепринятые им противоречат! НаПротив, необходимо подвергнуть существующие воззрения строжайшей интеллектуальной проверке и испытанию с помощью контраргу­ментов, придирчивого исследования исходных посылок и модели­рования ряда возможных ситуаций, применение к которым этих представлений приводит к выводам, неприемлемым даже для их поборников.

Но и тот читатель, которого не убедят мои доводы, обнаружив что в процессе отстаивания и обоснования своих взглядов он их' прояснил и углубил. Более того, я склонен думать, что интеллек­туальная честность требует, чтобы хотя бы изредка мы отвлекались на опровержение серьезных аргументов, противоречащих нашим взглядам. Как еще мы можем защитить себя от упорствования в заблуждениях? Будет оправданным напомнить читателю, что интеллектуальная честность бывает опасна; аргументы, показав­шиеся сначала просто занятными, могут вас переубедить и даже показаться естественными и интуитивно приемлемыми. Только отказ слушать гарантирует, что вы не будете пленены истиной.

Содержание представляемой книги состоит в приводимых конкретных аргументах, но здесь я могу кратко перечислить то, что ждет читателя на ее страницах. Поскольку я начинаю со стро - гого определения прав индивида, мне приходится серьезно рас - смотреть утверждение анархистов, согласно которому государство, поддерживая свою монополию на применение силы и защиту всех людей, находящихся на его территории, не может не нарушать права индивида и поэтому аморально по своей сути. Опровер­гая это утверждение, я доказываю, что государство возникнет из анархии (понимаемой как естественное состояние, по Лок-ку) , даже если никто этого не захочет и не приложит к этому никаких усилий, причем этот процесс может не сопровождаться нарушением чьих-либо прав. Обосновывая этот главный тезис части I, мы затронем множество разных вопросов, например: почему нравственные представления включают внешние ограни­чения действий, а не ограничиваются целеполаганием; отношение к животным; причины того, что возникновение сложных струк­тур лучше объяснять процессами, не являющимися результатом чьего-либо замысла; причины, по которым некоторые действия просто запрещаются вместо того, чтобы быть разрешенными при условии выплаты компенсации жертвам; несостоятельность тео­рии наказания как устрашения; вопросы, связанные с запретом опасных действий; так называемый «принцип честности» Г ербер-таХарта; упреждающее нападение и предварительное заключение. Эти и другие вопросы затрагиваются в ходе исследования природы и моральной легитимности государства и анархии.

Часть I посвящена обоснованию легитимности минимально­го государства. В части II доказывается, что государство с более обширным набором функций не может быть оправдано. Я дока­зываю, что разнообразные доводы, призванные обосновать необ­ходимость большего государства, не достигают цели. Чтобы опро­вергнуть утверждение, что такое государство оправдано необхо­димостью достичь или сохранить справедливость в распределении благ, я развиваю теорию справедливости (теорию прав собствен­ности), которая не требует никакого расширенного государства, и использую аппарат этой теории для препарирования и других теорий распределительной справедливости, предусматри­вающих более, чем минимальное государство, и при этом особое внимание уделяю новейшей влиятельной теории Джона Ролза.

Подвергнуты критике и другие доводы, которые, по мнению неко­торых, оправдывают государство с более широким набором пол­номочий, и в том числе аргументы, основанные на равенстве, зависти, рабочем контроле и марксистской теории эксплуатации. (Читатели, которым часть I покажется трудной, обнаружат, что часть II читается гораздо легче, а глава 8 проще главы 7). Часть II завершается гипотетическим описанием того, как могло бы воз­никнуть более, чем минимальное государство, цель этого описа­ния — сделать такое государство достаточно непривлекательным. С другой стороны, даже если одно лишь минимальное государство является оправданным, оно может показаться довольно тусклым идеалом, вряд ли способным воодушевить человека или поднять его на борьбу. Для оценки этого утверждения я обращаюсь к ис­следованию наиболее вдохновляющей традиции общественной мысли — утопических теорий — и показываю, что единственное, что из этой традиции заслуживает сохранения, — это структу­ра минимального государства. Доказательство включает сравне­ние разных методов формирования общества, моделирующих и фильтрующих устройств, а также представление модели, которая требует применения используемого в математической экономике понятия ядра экономики.

Мой акцент на выводах, отличающихся от того, во что верит большинство читателей, может навести на ошибочную мысль, что эта книга представляет собой своего рода политический трактат. Это не так; она представляет собой философское поисковое иссле­дование вопросов, которые сами по себе чрезвычайно увлекатель­ны и которые возникают в ходе исследования взаимосвязи между правами личности и государством. Слова «поисковое исследова­ние» здесь не случайны. Одно из расхожих представлений о том, как нужно писать философские книги, выглядит следующим обра­зом: автор должен тщательно продумать все детали сообщаемой концепции и все связанные с ней проблемы, затем оттачивает, шлифует текст и предъявляет миру завершенное, тщательно отде­ланное и элегантное целое. Я не согласен с этим. Как бы то ни бы­ло, я верю, что в нашей живой интеллектуальной жизни есть место и потребность в менее завершенных работах, содержащих наряду с главной линией аргументации также недоговоренности, догадки, открытые вопросы и проблемы, намеки, побочные соображения. Есть место для иных слов о предмете, кроме последних.

Действительно, меня озадачивает общепринятый стиль предъ­явления философских идей. Философские труды написаны так, будто авторы верят, что сказали о предмете последнее слово. Но было бы явной несправедливостью предположить, что каж­дый философ думает, что он, наконец, хвала Богу, нашел исти­ну и окружил ее неприступной крепостью. На самом деле все мы намного более скромны. И для этого есть вескад причина. После долгих и упорных раздумий о том, что он предлагает фило­соф достаточно хорошо понимает свои слабые места — те места, где у большой интеллектуальной нагрузки слишком хрупкая опог где его теория может начать рассыпаться и где могут1 быть обна­ружены непроверенные предпосылки, в которых сш сам не впол­не уверен.

Есть форма философской деятельности, которую можно срав­нить с попыткой размещения различных вещей в пределах некоего периметра заданной формы. Все эти вещи разложены перед то6ой, и нужно каким-то образом поместить их в форму. Ты заталкива­ешь материал в эту жесткую форму с одной стороны, а он вылеза­ет с другой. Ты заходишь с другого боку, пытаешься oti а пу­зырь вылезает в ином месте. В общем, ты нажимаешь, обрезаешь уГЛЫ, чтобы вещи упаковывались плотнее, еще раз надавлива­ешь, И, наконец, почти все удается вогнать в форму; конструкция получается не слишком-то устойчивой, но все вроде бы оказы­вается на месте, а лишнее выбрасываешь подальше, чтобы никто не заметил. (В философии, разумеется, все не настолько грубо. Есть еще лесть и уговоры. И подобающая жестикуляция.) Нако­нец, нашелся ракурс, в котором все выглядит просто Идеально, делаем мгновенный снимок, выдержку покороче, чтобы не успел возникнуть очередной пузырь. Теперь назад в темную комна­ту, чтобы еще разок пройтись по дырам, швам и неувязкам ткани периметра. После этого остается только опубликовать фотогра­фию, чтобы все могли увидеть, как оно обстой на самом деле, и отметить при этом, что никакая другая форма не обеспечивает такой прекрасной упаковки.

Ни один философ не скажет: «Вот здесь я на а здесь я за­кончил. Главная слабость моей работы состоит в том, что я пошел отсюда сюда. В частности, вот здесь самые заметные здесь пришлось поработать киянкой, здесь — подтесать, подтя­нуть, надавить и поджать, и все это пришлось проделать, чтобы добраться до места, не говоря уже обо всем, что пришлось выбро­сить проигнорировать и спрятать от пристального взгляда».

Нежелание филосо ф о в говорить о слабости собственных идей — это, я думаю, не просто вопрос о философской честнос­ти и добросовестности, хотя на самом деле так оно и есть или, по крайней мере, так получается, когда включается самосознание.

Подобное нежелание связано с задачей, которую решают филосо­фы формулирующие свой взгляд на вещи. Почему они стремятся все' впихнуть в одну заданную форму? Почему бы не ИсПоЛьзо­вать другую форму или, более радикально, почему бы не оставить все так как оно есть? Почему нам так важно, чтобы все уложи­лось в з'аданную фигуру? Зачем нам это нужью? (От чего это нас защищает?) Я что в работе мне не удастся спрятаться от таких глубоких (и пугающих) вопросов.

Однако я затронул эти темы не потому, что считаю что они имеют большее отношение к этой работе, чем к другим философ­ским трудам. То, говорится в этой книге, я считаю правиль­ным. Я не собираюсь ни от чего отказываться. Напротив я на­мерен отдать вам: сомнения, тревоги и неуверенность наравне со взглядами, убеждениями и аргументами

Там, где я чувствую натяжки в моих аргументах, переходах предположениях и т я пытаюсь дать комментарий или хотя бы' привлечь внимание читателя к тому, что меня тревожит. Заранее можно высказать некоторые общие теоретические поводы для бес­покойства. книга не содержит точной теории моральных осно­ваний прав индивида; в ней нет точной формулировки и обосно­вания теории правосудия как воздаяния ( retributive justice), как нет и точной формулировки принципов трехчастной ( triparttte) теории распределительной справедливости. Многое из сказан­ного мною опирается на общие характеристики, которыми мне гаикетс должны обладать разработанные теории такого рода или использует характеристики. В будущем я бы хотел напи­сать об этих вещах. Если я это сделаю, то, несомненно, теория окажется не такой, какой она представляется мне теперь, и это потребует некой модификации воздвигнутой здесь конструкции Было быглупо рассчитывать, что я удовлетворительно справлюсь с этими фундаментальными задачами. Впрочем, хранить молча­ние, пока достигнешь совершенства, ничуть не умнее. Возможл этот набросок побудит других прийти на помощи