Как получить государство, выходящее за рамки минимального

Предположим, что в естественном состоянии собственность пер­воначально присваивается в соответствии с принципом справед­ливости присвоения, а после этого — в соответствии с принци­пом справедливости перехода собственности, т. е. посредством обмена легитимной собственности на легитимную собственность, услуги или обязательства, а также в результате дарения. Воз­можно, точный контур пучка прав собственности определяется с учетом того, как можно с наибольшей эффективностью интер-нализировать внешние эффекты (с минимальными издержками и т. п.)[43]. Эта идея заслуживает дальнейшего исследования. Права собственности других людей интернализируют негативные внеш­ние эффекты ваших действий в той степени, в какой вы обяза­ны компенсировать этим другим людям влияние ваших действий на их собственность; ваши права собственности интернализмру-ют позитивные внешние эффекты ваших действий в той степени, в какой ваши действия увеличивают ценность объектов, права собственности на которые вы можете приобрести до этого. Приналичии заданных границ мы можем представить, абстрактно и в общих чертах, как будет выглядеть система, которая интерна-лизирует все негативные внешние эффекты. Однако что пред­полагала бы полная интернализация всех позитивных внеш­них эффектов? В сильной форме она предполагала бы, что вы (и каждый человек) получаете полностью все выгоды для дру­гих от ваших (его) действий. Поскольку выгоды создать труд­но, представим себе, что это подразумевает передачу выгод вам от других людей, в результате которой они возвращаются на ту же кривую безразличия, которую они занимали бы в отсутствие дей­ствий с вашей стороны. (В отсутствие полезности, которую мож­но передавать без ограничений между субъектами, нет гарантии того, что в результате такой интернализации действующий агент получит то же количество выгоды, которое имел бы получатель выгод без этой интернализации.) Сначала возникает мысль, что настолько сильная интернализация уничтожила бы все выгоды от жизни в обществе с другими людьми, потому что каждая выго­да, которую вы получили от других людей, немедленно изымается (насколько возможно) и возвращается этим другим. Но посколь­ку люди будут стремиться получать данный возвратный платеж за принесенные выгоды, в свободном обществе будет существо - вать конкуренция за предоставление выгод другим. Результиру­ющая рыночная цена за предоставление этих выгод будет ниже, чем самая высокая цена, которую реципиент был бы готов запла­тить; этот потребительский излишек и составил бы выгоду жизни в обществе с другими людьми. Даже если бы общество не было свободным и не допускало ценовой конкуренции среди потен - циальных поставщиков какой-либо выгоды (а использовало бы какой-нибудь другой механизм выбора того, кто принесет кон­кретную выгоду) , все равно жить в обществе с другими людьми было бы выгодно. В каждой ситуации, когда имеет место полный возврат полученных выгод, происходит также поступление пол­ной платы за выгоды, предоставленные другим людям. Так что преимущества от жизни в обществе с такой системой состояли бы не столько в выгодах, которые предоставляют вам другие, сколько в получении от них возвратного платежа за те выгоды, которые предоставили им вы.

Однако при переходе на другой уровень эта схема становит­ся нелогичной. Вам выгодно жить в обществе, где другие люди возвращают вам плату за выгоды, которые вы им предоставляете. Но должна ли эта выгода, которую обеспечивает вам присутст­вие других людей, тоже быть интернализована так, чтобы вы пол­ностью возвращали плату за нее? Должны ли вы, например, воз­вращать тот возврат, который вы ожидаете от других? Очевидно, что этот вопрос можно повторять до бесконечности, а поскольку получение возврата выгод представляет собой выгоду от сосущест­вования с другими, интернализация всех позитивных экстерналий не может дать стабильного результата. Учет того, что вызывает действия, привел бы к системе, в которой индивид Х возвращает деньги индивиду Уза «обыкновенные» выгоды, полученные от Y, вместо такой системы, в которой Увозвращает Хденьги за шлго-ды, полученные Y от Х вследствие того, что Х существует и пла­тит Упри «обычной» системе. Дело в том, что во второй системе никто не стал бы предоставлять первоначальные выгоды. Кро­ме того, поскольку эта система «прицеплена» к «обычной», она не может ее заменить. В отсутствие «обычной» системы и свя­занных с ней выгод от возвратных платежей, нет ничего, на что могла бы опираться вторая система.

В дискуссиях экономистов об интернализации позитивные внешних эффектов сильный принцип полного возврата выгод остается вне сферы внимания. Их интересует скорее то, чтобы существовал возвратный платеж, позволяющий с лихвой покрыть издержки агентов, осуществляющихдеятельность с позитивными внешними эффектами, — чтобы такая деятельность существовала. Именно эта слабая форма возврата, которой достаточно для эко­номической эффективности, является темой экономической лите­ратуры об интернализации (позитивных) внешних эффектоа

Возвращаясь к происхождению государства, выходящего За пределы минимального: люди воспринимают собственность не как обладание вещью, а как обладание правами (возможно, связанными с вещью), которые являются теоретически раздели­мыми. Права собственности на нечто рассматриваются как права определять, какой из возможных допустимых вариантов распо­ряжения этим нечто будет реализован. Допустимыми являются те варианты, которые не нарушают моральных границ другого индивида; возвращаясь к старому примеру, право собственно­сти на нож не включает права воткнуть его между ребер другого человека без его позволения (если это не правомерное наказа­ние за преступление, не самозащита и т. д.). Один индивид может иметь одно право на вещь, другой — другое право на ту же вещь.

Люди, живущие в непосредственном соседстве с домом, могут купить право определять то, как он будет покрашен снаяс в то время как индивид, живущий в доме, имеет право определят что (из допустимого) будет происходить внутри. Более того, несжа/иэ-ко человек могут совместно владеть одним и тем же правом, используя какую-либо процедуру принятия решений для опре­деления того, как им распорядиться. Что касается экономиче­ского положения людей, то свободный рынок, добровольные объ­единения некоторых людей (кибуцы и пр частная благотвори­тельность и т. п. резко сокращают нищету частных лиц. Но можно предположить, что либо она ликвидирована не полностью, либо некоторые люди страстно желают еще большего количества благ и услуг. Как в этих условиях могло бы возникнуть государство с бо - лее широкими полномочиями, чем минимальное?

Некоторым из техлюдей, которым хочется иметь больше денег, может прийти в голову идея акционировать себя, привлечь деньги, продав акции на владение собой. Они разделят права, которые до этого момента каждый индивид имел по отношению к себе, на длинный перечень дискретных прав: например, право решать, какой профессией данный индивид должен пытаться заработать на жизнь, право определять, во что он будет одеваться, право выбирать, с кем из согласных вступить с ним в брак он соеди­нится, право устанавливать, где он будет жить, право опреде­лять, будет ли он курить марихуану, право решать, какие книги из тех, которые другие пожелали написать и опубликовать, он будет читать и т. п. Часть из этого массива прав эти люди продол­жают сохранять за собой, как и раньше. Другие права они выстав - ляют на рынок, продавая отдельные доли собственности в этих конкретных правах на самих себя.

Сначала люди будут платить деньги за частичную собственность на такие права просто в шутку или оттого, что это модная новинка. Становится модным дарить другим такие дурацкие акции, свои или третьих лиц. Но еще до того, как мода пройдет, другие люди увидят в этом более серьезные возможности. Они выставят на продажу такие права на себя, которые могли бы быть действительно полез­ны или выгодны другим: право решать, у кого они могут поку­пать конкретные услуги (которое они назовут правом лицензи­рования профессиональной деятельности); право устанавливать, товары каких стран они будут покупать (права на регулирование импорта); право выбирать, будут они или нет употреблять ЛСД, героин, табак или цикламат кальция (право на наркотики); пра­во определять, какая часть их дохода пойдет на различные цели, независимо от их согласия или несогласия с этими целями (пра­во налогообложения); право ограничивать разрешенные виды и формы сексуальной активности (право на защиту морали); право решать, когда они будут воевать и кого убивать (право призыва); право определять диапазон цен, в котором они могут совершать обмены (право на регулирование цен и заработной платы); пра­во решать, какие основания незаконны при принятии решений о найме, продаже или аренде (антидискриминационные права) ; право принуждать их к участию в деятельности судебной системы (право вызова в суд); право реквизировать части тела для транс­плантации более нуждающимся (право телесного равенства) и т. д., и т. п. По разнообразным личным причинам другие люди хотят владеть этими правами или иметь возможность влиять на их реализацию, а потому огромное количество акций продается и покупается, иногда за очень значительные суммы.

Возможно, никто не станет продавать себя в рабство цели­ком, и возможно, что защитные ассоциации не будут обеспечи­вать санкцией выполнение таких договоров. В любом случае, пол­ных рабов будут считанные единицы. Почти каждый, кто прода­ет такие права, продает ровно столько, чтобы в совокупности их было достаточно для возникновения, с некоторыми ограничени­ями, права собственности. Поскольку существуют некоторые ограничения прав собственности на этих людей, они не порабо­щены полностью. Но во многих случаях продававшиеся много­численными людьми отдельные права на самих себя были куп­лены одним индивидом или узкой группой. Таким образом, хотя есть некие пределы титулов собственности владельца, те люди, которые фактически стали чьей-то собственностью, испытыва­ют существенное угнетение, подчиняясь желаниям своего акци­онера. Поскольку такое почти полное подчинение одних людей другим возникает в результате последовательности легитимных шагов, через добровольные обмены, из первоначальной ситуации, которая не является несправедливой, оно не является несправед­ливым. Но хоть оно и не является несправедливым, некоторые находят его нетерпимым.

Индивиды, впервые акционирующие себя, вносят в проспект эмиссии условие, согласно которому акции не могут быть прода­ны тому, кто уже сконцентрировал в своих руках определенное количество акций этого выпуска. (Поскольку чем строже условия, тем ниже ценность акций, барьер устанавливается не слишком низко.) Со временем многие мелкие компании, первоначально купившие акции индивида, распадаются: либо потому, что соб­ственники распродают свои акции нескоординированно, когда испытывают нужду в средствах, либо потому, что многие люди покупают акции таких компаний, так что на уровне итоговой структуры собственности возникает широко распыленная струк­тура владения акциями индивида. Со временем почти каждый по той или иной причине распродает права на себя, оставляя себе по одной акции на каждое право, так чтобы иметь возможность при желании посещать собрания акционеров. (Учитывая то, что их голос ничего не решает, а их спорадические выступления слу­шают невнимательно, возможно, они оставляют за собой акции на себя исключительно из сентиментальных побуждений.)

Наличие на рынке огромного количества акций и распыление собственности на эти акции ведет к высокой степени хаоса и неэ­ффективности. Постоянно проводятся многолюдные собрания акционеров по принятию решений, которые теперь требуют вне­шнего участия: одно — о прическе индивида, другое — о его образе жизни, третье — еще о чьей - то прическе и т. п. У некоторых почти вся жизнь уходит на участие в собранияхакционеров или на офор­мление доверенностей на голосование. В силу разделения труда возникает особая профессия — представитель акционера, чело­век, который проводит все свое время на собраниях акционеров. Возникают различные реформистские движения, так называемые «движения за консолидацию», в основном двух типов. Созыва­ются консолидированные собрания акционеров, на которые соби­раются все, имеющие долю в любом праве на данного человека. Они голосуют по каждому вопросу последовательно, в каждом голосовании участвуют только те, кто имеет право голоса по дан-лому вопросу. (Такая консолидация повышает эффективность, потому что люди, которые имеют какие-нибудь доли в каком-ни­будь праве на конкретного индивида, как правило, имеют доли и в других правах на него.) Происходят также консолидированные собрания акционеров, в которых участвуют все, владеющие акци­ями на конкретное право в ком угодно, например конференция по наркотикам, на которой происходит последовательное голо­сование по каждому индивиду. (Тут повышение эффективности достигается за счет того, что люди, купившие доли в определенном праве на одного индивида, часто покупают доли в том же праве и на других индивидов.) Но даже со всеми этими консолидациями ситуация немыслимо сложна и отнимает чрезмерно много време­ни. Люди пытаются продать свои акции, оставляя себе только один вид, «чтобы сохранить какое-то влияние». Когда от акций начи­нают избавляться, цены на акции резко падают, что побуждает некоторых скупать ничего не стоящие акции на права, которых еще нет в их коллекции. (Такими акциями торгуют, как бейсбольными карточками, и люди точно так же пытаются собрать полные серии. Детей поощряют собирать такие коллекции, чтобы подготовить их к будущей роли акционера.)

Распыление акций по существу прекращает доминирование ындентифицируемого индивида или малой группы над конк­ретным индивидом. Люди больше не находятся под каблуком друг у друга. Вместо этого за них принимает решения почти каждый, а они принимают решения почти за каждого. Объем полномочий других людей по отношению к отдельному индивиду не умень­шился; изменилось то, кому они принадлежат.

В этот момент система все еще слишком громоздка и требует большого расхода времени. Выход — большой консолидационный съезд. От центра до самых окраин все собираются в одном месте, чтобы продавать и перепродавать акции, и спустя три лихора­дочных дня (о чудо!) каждый имеет ровно одну акцию на каждое право на каждого человека, в том числе на себя. Теперь оказыва­ется возможным только одно собрание, на котором принимают­ся все решения за каждого, собрание, на котором каждый инди­вид голосует один раз: либо сам, либо по доверенности. Вмес­то того чтобы рассматривать каждого индивида по отдельности, принимаются общие решения для всех. Сначала каждый индивид может прийти на проводящееся раз в три года собрание акционе­ров и проголосовать: за себя и за тех, кто доверил ему свой голос. Но на собрания приходит чересчур много людей, а когда каждый хочет высказаться, то обсуждение получается слишком нудным и затянутым. В конце концов принимается решение, что участво­вать в общих собраниях акционеров имеют право только те, кто уполномочен представлять не менее 1оо ооо голосов.

Важная проблема связана с тем, как учитывать детей. Акция Великой Корпорации — это ценное и дорогое имущество, без которого человекоказывается в изоляции и не имеет полномочий влиять на других. Если бы дети получали акции только по наслед­ству, после смерти родителей, они большую часть своей взрослой жизни не имели бы акций. Да и не в каждой семье ровно двое детей. Просто раздавать акции молодым нельзя. Чьи, собст­венно, акции можно было бы раздать, да и честно ли было бы раздавать Акции Великой Корпорации, если другие люди их поку­пали? Поэтому для включения молодых людей в гильдию акци­онеров производится дробление акций. За три года между двумя общими акционерными собраниями т акционеров умерли, а n индивидов достигли совершеннолетия. Акции умерших возвра­щаются в Совет Директоров и гасятся, а каждая из s оставшихся в обращении акций расщепляется по формуле (s + n) / s к одному, доли соединяются таким образом, чтобы выпустить n новых акций, которые распределяются между юными новичками. Они получа­ют их не даром (это было бы нечестно), а в обмен на то, что они акционируют себя и передают все выпущенные акции корпора­ции. Отдавая корпорации свои акции, каждый из них получает взамен одну Акцию Великой Корпорации и становится членом гильдии акционеров с правом участия в принятии общих решений корпорации, владельцем части прав на каждого из других людей. Каждая старая акция подлежит расщеплению, потому что приток новых членов в гильдию означает, что каждая акция дает право на паевое участие в большем количестве людей. Таким образом, приток людей и расщепление акций оправдывают друг друга.

Люди рассматривают этот обмен как абсолютно равную сдел­ку. До обмена индивид имел одну полную акцию на себя и ни од­ной, даже крошечной, акции на какого-нибудь другого человека. При наличии в обществе s+n—1 других индивидов каждый инди­вид выпускает на себя s+n акций, которые он целиком передает Совету Директоров. В обмен на это он получает долю 1/ (n+s) в каждом из остальных s+n—1 индивидов плюс такую же долю в самом себе. Таким образом, он имеет s + п акций, каждая из которых представляет долю 1/( s+ п) собственности в каж­дом из s+п индивидов в обществе. Умножив число принадлежа­щих ему акций на долю собственности в ком-нибудь из индиви­дов, которую представляет каждая акция, мы получим + п)х х ( 1 / (s+п)), что равно 1. То, что онполучает в результате обме­на, в сумме представляет собой одно полное право собственности, т. е. ровно столько, сколько он передал Совету Директоров. Люди говорят (и верят в это), что, когда каждый владеет каждым, ник­то не владеет никем[44]. Каждый индивид верит, что каждый другой индивид не тиран, а такой же человек, как он сам, и находится в точно таком же положении. Поскольку все находятся в одной лодке, никто не рассматривает ситуацию как ситуацию домини­рования ; большое количество пассажиров в этой лодке делает ее более приемлемой, чем гребную шлюпку на одного. Поскольку решения распространяются на всех в равной мере, индивид полу­чает (так считается) правление безличных и свободных от про­извола законов, а не правление людей. Считается, что каждый индивид получает выгоду от усилий остальных мудро править все­ми, и все равны в этом деле, имея равное право голоса. Так уста­навливается система «один акционер — один голос». Возможно, развитию братских чувств способствует осознание людьми того, что все они неразрывно связаны друг с другом, каждый в равной степени акционер и акционерная собственность, каждый сторож брату своему и каждого сторожат братья его.

Время от времени кучка недовольных отказывается получать свои Акции Великой Корпорации и подписывать Свиток Членства гильдии акционеров. Отказываясь от чести быть Джонами Хан - коками Декларации Взаимозависимости*, они утверждают, что не хотят иметь ничего общего с системой, и отказываются пре­доставить системе какие-либо права на себя. Некоторые из них доходят даже до призывов распустить корпорацию! Горячие голо­вы в Совете Директоров требуют посадить их в тюрьму на осно­вании того, что эти молодые люди не участвуют в корпорации, все выглядит так, что они пока еще не дали Совету явного права на это. Некоторые члены Совета считают, что, поскольку молодые люди пользовались выгодами, которые дает жизнь под крылом корпорации, и остались в сфере ее влияния, они уже по умолча­нию согласились быть акционерной собственностью и никаких дополнительных действий от них не требуется. Но поскольку все остальные осознают, что молчаливое согласие не стоит бумаги, на которой оно не написано, то это мнение не пользуется широ­кой поддержкой. Один член Совета говорит, что, раз все дети созданы своими родителями, последние владеют ими, и то, что Совет имеет акции в родителях, дает ему право собственности на детей. Новизна этого аргумента не способствует его исполь­зованию в столь деликатный момент.

Здесь мы немного замедлим драматический темп нашей исто - рии, чтобы рассмотреть взгляды Локка на идею о том, что дети принадлежат родителям[45]. Локку приходится подробно обсуж­дать взгляды Филмера не только для того, чтобы очистить поле от странной альтернативной точки зрения, но и чтобы показать, почему такие взгляды не следуют из отдельных элементов его собственного подхода, как можно было бы предположить. Вот почему автор «Двух трактатов» берется за написание «Перво­го»[46]. Из теории собственности Локка, как представляется, следу - ет, что человек имеет право собственности на то, что им создано. В силу этого для Локка должно было бы стать настоящей проб - лемой утверждение, что Господь, который создал этот мир и вла­дел им, отдал его Адаму в единоличную собственность. Хотя Локк считал и доказывал, что этого не произошло (глава 4), его должны были интересовать последствия, которые имели бы мес­то, если бы это случилось. Он, вероятно, задумывался, следу­ет ли из его взглядов то, что, если бы это было так, остальным потребовалось бы разрешение Адама на то, чтобы использовать его собственность для поддержания собственного существования, и они оказались бы в его власти. (Если так, и если дар может быть завещан, то...) Взгляды, удовлетворительный результат которых (отсутствие господства некоторых людей над другими) зависит от события, которого могло бы и не быть (т. е. от того, что Гос­подь не дарил ничего Адаму), должны были бы смущать того, кто их придерживался. (Я не буду отвечать на контраргумент, состоящий в том, что Господь непременно благ и поэтому то, что он не сделал бы такого подарка, не является случайным. Эти­ческая идея, которая должна избрать этот путь, чтобы не быть опрокинутой фактами, которые выглядят случайными, на деле является весьма шаткой.) Таким образом, Локк обсуждает (I, 41, 42) важнейший элемент своей теории, когда говорит о том, что каждый человек имеет «право собственности на такую часть изо­билия другого, которая охранит его от крайней нужды, если у не­го нет никаких других средств к существованию», в которой дру­гие не могут ему отказать.

Аналогичным образом Локк вынужден объяснять, почему дети не являются собственностью родителей. Его главный аргумент (I, 52—54), по-видимому, исходит из представления, что чело­веку принадлежит то, что он создал, только в том случае, если он контролирует и понимает все детали процесса создания этого. По этому критерию люди, высаживающие в свою землю семена и поливающие их, не имели бы права собственности на деревья, выросшие из семян. Бесспорно, большая часть того, что делает большинство из нас, заключается в том, чтобы давать начало про­цессам или вмешиваться в процессы, механизм действия которых мы плохо понимаем, а результаты не вполне можем предвидеть. (Кто знает все, что физики считают существенным для того, что­бы материалы имели те или иные свойства, и для того, чтобы силы действовали так, как они действуют; и кто знает то, чего не знают физики?) Однако во многих таких случаях Локк действительно хочет сказать, что нам принадлежит то, что мы производим.

Локк предлагает второй аргумент: «"Даже та власть, которую сам Бог осуществляет над людьми, есть власть по праву отцов­ства", но все же его отцовство такое, что полностью исключает всякие претензии земных родителей на это право; ибо он царь потому, что ондействительно создал всехнас, на что никак не мо­гут претендовать родители в отношении своих детей» (I, 53). В этом трудно разобраться. Если смысл в том, что дети не могут быть собственностью родителей, потому что те сами принадлежат Богу и поэтому не могут иметь своей собственности, то это отно­силось бы и к собственности на все остальное, что создают роди­тели. Если смысл в том, что Господь является создателем детей в гораздо большей степени, чем их родители, то это относится ко многим другим вещам, которые, с точки зрения Локка, могут быть собственностью (растения, все животные, кроме человека), и, возможно, это относится вообще ко всему. (Степень, в которой это имеет силу, представляется ненадежной основой для постро­ения теории.) Заметьте, что Локк не утверждает, что дети в силу чего-то, относящегося к их природе, не могли бы быть собствен­ностью родителей, даже если бы те их создали. Он не утверждает, что нечто такое в людях (которые не совершили такой несправед­ливости, за которую должны поплатиться жизнью [I, 23, 178]) препятствует их Творцу владеть ими, потому что он говорит, что Бог владеет человеком в силу того, что он создал его со всеми его возвышенными природными качествами (I, 6).

Поскольку Локк не утверждает, что ( 1) нечто внутренне при­сущее индивидам препятствует тем, кто их создает, владеть ими, то, чтобы избежать вывода о том, что родители владеют своими детьми, он должен доказать, что либо (2) некое условие в теории того, как в производительных процессах возникают права собст­венности, исключает процесс создания родителями детей из числа процессов, порождающих собственность, либо (3) нечто присущее родителям мешает им находиться в этих конкретных отношениях собственности, либо ( 4) родители в действительности не созда­ют своих детей. Мы видели проблемы, возникшие в результате попыток Локка работать с вариантами 2, 3 и 4. Поскольку два последних варианта бесперспективны, кто-то из исследователей, близких Локку по взглядам, должен был бы выработать вариант на основе 1 или 2.

Заметьте, что своим решительным отрицанием того, что, давая им жизнь, родители создают детей, Локк разрушает единственное основание для ответственности родителей за детей. Поэтому Локк вынужден заявлять, что родительской заботы требует закон приро­ды (I, 56), видимо, имея в виду, что это простой моральный факт. Но тогда остается непонятным, почему забота требуется от ро­дителей, и почему это не просто еще один случай того, как кто-то пользуется «трудами другого, на что он не имел права» (I, 34).

Теперь мы должны досказать нашу историю до конца. Отно­сительно молодых в конце концов решено, что они не обязаны присоединяться к гильдии акционеров. Они могут отказаться от связанных с этим выгод и покинуть территорию корпорации безо всяких обид. (Но поскольку на Марсе ни одно поселение не протянуло больше полугода, есть серьезные причины остать­ся на Земле и примкнуть к корпорации.) Те, кому предложили смириться или уйти, в ответ заявляют, что поскольку корпорации принадлежит не вся земля, то любой индивид может купить землю на территории корпорации и жить, как ему нравится. Хотя кор­порация действительно не скупила всю землю, считается, что ее устав, одобренный всеми на Великом консолидационном съезде, запрещает выход земель из-под контроля корпорации[47]. Спра­шивается, может ли корпорация допустить, чтобы внутри нее возникла другая корпорация? Может ли она терпеть опасность, которую представляют изолированные, не принадлежащие ей индивиды, одним словом, «анкорпию»?

Некоторые люди предлагают позволить упрямцам выйти из корпорации, но остаться на ее территории. Почему нельзя раз­решить им остаться на корпоративной территории, поддерживать с корпорацией только такие отношения, которые им подходят, сформулировать собственный кодекс прав и обязанностей (поми­мо и сверх отказа от агрессии) по отношению к другим индивидам и к корпорации, платить за конкретные вещи, которые они полу­чают, живя независимо? [48]

Однако другие отвечают, что это создавало бы слишком боль­шой хаос, а также могло бы подорвать корпоративную систему. Ведь другие люди («легковерные другие», как было сказано) так­же могли бы податься соблазну и покинуть гильдию акционеров. И кто останется? Только наименее способные позаботиться о себе. А кто позаботится о них? А как те, кто покинет корпорацию, ста­ли бы выживать сами по себе? А были бы братские чувства так же сильны без системы всеобщего взаимовладения и без того, чтобы все индивиды (способные на это) были вынуждены помогать дру­гим? Почти все согласны, что исторический опыт показывает: сис­тема, в которой каждый имеет равное право (в неких определен­ных границах) влиять на жизнь всех остальных, — самая лучшая и честная из всех мыслимых. Их социальные теоретики согласны, что такая система демоктезиса, где все люди владеют всеми людьми ради блага всех людей, — это высшая форма общественной жизни, и нельзя допустить, чтобы она исчезла с лица земли.

Развивая эту жутковатую историю, мы пришли наконец к то­му феномену, в котором можно узнать современное государство с его обширным арсеналом полномочий в отношении его граж­дан. На самом деле мы пришли к демократическому государ­ству. Наше гипотетическое объяснение того, как оно могло бы возникнуть из минимального государства, без каких-либо вопию­щих нарушений чьих-либо прав, в результате последовательности шагов, по отдельности не вызывающих обоснованных возраже­ний, позволило серьезно осмыслить сущностную природу такого государства и принципиальный для него способ отношений между людьми. Уж какое оно есть.

Можно было рассказать и другие истории, некоторые из них — про возникновение государства из несправедливости. Оцените следующую последовательность событий, которую мы назовем «Историей раба», и представьте себе, что это о вас.

1. Есть раб, полностью зависящий от причуд злого хозяина. Его часто подвергают жестоким побоям, вызывают среди ночи и т. п.

2. Хозяин добрее к своим рабам и бьет их только за зафикси­рованное нарушение установленных им правил (не выпол­нена работа и т. п.). Он предоставляет рабам немного сво­бодного времени.

3. У хозяина есть группа рабов, и он на разумных основани­ях решает, как должны распределяться вещи между ними, принимая во внимание их потребности, заслуги и т. п.

4. Хозяин предоставляет рабам четыре дня для собственных дел, и требует от них работать на его земле только три дня в неделю. Остальное время принадлежит им.

5. Хозяин позволяет своим рабам покидать имение и за плату работать в городе (или где им заблагорассудится). Он тре­бует лишь, чтобы они отдавали ему З/7 заработанного. Он также сохраняет за собой власть вызывать их на планта­цию в случаях, когда какая-нибудь чрезвычайная ситуация угрожает его земле, а также повышать или понижать став - ку платежей, которые они должны отдавать ему. Он также сохраняет за собой право запрещать рабам заниматься опас­ными делами, которые создают угрозу для его финансовых поступлений, например, лазать по горам, курить сигареты.

6. Хозяин разрешает всем своим 1о ооо рабов, кроме вас, голосовать, и совместные решения принимаются всеми рабами. Между ними существует открытая дискуссия и т. д., и у них есть право определять, как использовать тот процент ваших (и своих) доходов, который они решат забрать; какие виды деятельности можно правомерно запретить и т. п.