Эксплуатация по Марксу

Этот вопрос важен для того, что осталось от марксистской эконо­мической теории. С крахом трудовой теории ценности исчезает и основа марксистской теории эксплуатации. Обаяние и простота определения эксплуатации в этой теории пропадают вслед за осоз­нанием того, что согласно этому определению эксплуатация будет существовать в любом обществе, в котором осуществляются инвес­тиции ради увеличения будущего продукта (возможно, вследствие роста ласеления), а также того, что в любом обществе, в котором лод* неспособные к труду или к производительному труду, суб­сидируются за счет труда остальных. Но в конечном итоге марк­систская теория объясняет феномен эксплуатации тем, что рабо­чие не имеют доступа к средствам производства. Рабочие вынуж­дены продавать свой труд (способность к труду) капиталистам, потому что они должны использовать средства производства и без них не способны заниматься производством. Рабочий или груП­па рабочих не могут арендовать средства производства и потом несколько месяцев ждать, когда продукция будет реализована; им не хватает денежных запасов, чтобы получить доступ к оборудо­ванию или подождать до того момента, когда будет получен доход от будущих продаж продукции, которая производится в данное время. Ведь в промежутке рабочим нужно что-то есть* В сиЛу этого (делается вывод) рабочий вынужден иметь дело с капита­листом. (А резервная армия безработных избавляет капиталистов от необходимости конкурировать за рабочую силу и поднимать цену труда.)

Отметьте, что когда остальная часть теории справедливо отброшена, то единственным обоснованием эксплуатации оста­ется невозможность доступа к средствам производства, из чего следует, что в обществе, где рабочие не обязательно вынужде­ны иметь дела с капиталистом, эксплуатация трудящихся будет отсутствовать. (Мы обходим вопрос о том, вынуждены ли рабо­чие вступать в отношения с другой, менее децентрализованной группой.) Таким образом, если имеется сектор принадлежащих обществу или контролируемых обществом (как хотите) средств производства, который способен расширяться так, чтобы в нем могли работать все желающие, этого достаточно, чтобы ликви­дировать эксплуатацию трудящихся. В частности, если кроме общественного сектора есть и сектор, в котором средства произ­водства принадлежат частным лицам и в котором работают те, кто предпочел работать в этом секторе, то и эти рабочие не подвер­гаются эксплуатации. (Возможно, они предпочли работать там, несмотря на попытки убедить их поступить по-другому, оттого что в этом секторе больше заработная плата или доход.) Ведь их никто не принуждает вступать в отношения с частными собствен - никами средств производства.

Остановимся на этом примере подробнее. Предположим, что частный сектор расширялся бы, а общественный становился бы слабее и слабее. Предположим, что все больше рабочих предпо­читали бы работу в частном секторе. Заработная плата в частном секторе выше, чем в общественном, и постоянно растет. Теперь представим себе, что со временем этот слабый государствен - ный сектор становится совершенно незначительным, возможно, даже совсем исчезает. Произойдут ли какие - либо сопутствую­щие изменения в частном секторе? Поскольку предполагается, что государственный сектор уже был незначителен, приток новых работников в частный сектор не окажет значительного воздей - ствия на заработную плату. Теория эксплуатации считает своим долгом заявить, что такие изменения должны быть велики; это утверждение крайне неубедительно. (Убедительные теоретичес­кие аргументы в пользу этого тезиса отсутствуют.) Если в уров­не или в темпе повышения уровня заработной платы в частном секторе не произошло изменений, можно ли было говорить, что работники частного сектора, которые до тех пор не были эксплу­атируемыми, стали эксплуатируемыми? Если они даже не знают, что государственный сектор исчез, потому что не обратили на это внимания, то принуждены ли они с этого момента работать в частном секторе, обращаться к частным капиталистам за ра­ботой и вследствие этого, ipso facto* подвергаться эксплуата­ции? Представляется, что именно это теория была бы вынуждена утверждать.

Какой бы ни была некогда ситуация с отсутствием доступа к средствам производства, в нашем обществе большие сегмен­ты рабочей силы владеют достаточными денежными резерва­ми и, кроме того, значительные денежные резервы принадлежат пенсионным фондам профсоюзов. Эти рабочие имеют возмож­ность ждать, и они в состоянии инвестировать. Возникает вопрос, почему эти деньги не используются для создания производств, находящихся под контролем рабочих. Почему радикалы и соци­ал-демократы не настаивали на этом?

Возможно, у рабочих нет свойственной предпринимателям способности определять перспективные возможности для при­быльной деятельности и организовывать фирмы для реализации этих возможностей. В таком случае рабочие могут попробовать нанять предпринимателей и менеджеров, чтобы те создали для них фирму, а через год передали бы управление рабочим (соб­ственникам). (Хотя, как подчеркивает Кирцнер, предпринима­тельская хватка понадобилась бы и для того, чтобы решить, кого нанять.) Различные группы рабочих конкурировали бы на рын­ке найма талантливых предпринимателей, поднимая цену таких услуг, в то время как имеющие капитал предприниматели пыта­лись бы нанять рабочих на условиях традиционных отношений собственности. Оставим в стороне вопрос, как выглядело бы рав­новесие на этом рынке, и задумаемся над тем, почему в наши дни группы рабочих так не делают.

Создание новой фирмы — дело рискованное. Непросто об на-ружить новый предпринимательский талант, также многое зави­сит от оценок будущего спроса, доступности ресурсов, от не­предвиденных препятствий, везения и т. п. Специализированные инвестиционные институты и фонды венчурного капитала воз­никают именно для того, чтобы брать на себя эти риски. Неко­торые люди не хотят брать на себя риск инвестирования, финан­совой поддержки или создания новых проектов. Капиталистичес­кое общество позволяет отделить функцию принятия этих рисков от других видов деятельности. Рабочие завода Edsel, филиала Ford Motor Сатрапу, не брали на себя риски предприятия, и когда компания понесла убытки, они не возвращали ей часть своей зар­платы. В социалистическом обществе либо индивид должен брать на себя часть рисков предприятия, на котором он работает, либо каждый индивид берет на себя риски по инвестиционным реше­ниям центральной власти. Невозможно снять с себя эти риски или нести только некоторые из них (приобретя специальные зна­ния в каких-то областях), как это можно сделать в капиталисти­ческом обществе.

Часто люди, не желающие принимать на себя риски, чувствуют себя вправе получать вознаграждение от тех, кто рискует и побеж­дает; но при этом они не чувствуют себя обязанными помогать покрыть убытки тем, кто рискнул и проиграл. Например, крупье в казино ожидают больших чаевых от тех, кто выиграл крупную сумму, но они не ожидают, чтобы их попросили покрыть часть убытков проигравших. Доводы в пользу такого асимметричного распределения еще слабее применительно к компаниям, успех которых не является случайностью. Почему некоторые полагают, что могут держаться в стороне, выжидая, когда чье-то начинание приведет к успеху (чтобы задним числом определить, кто выжил и ведет дело с прибылью), а потом потребовать долю в успехе? При этом они не считают, что они должны нести убытки, если предприятие окажется неудачным, и не считают, что, если они хотят участвовать в распределении прибыли или в управлении предприятием, им следует вкладывать в него и рисковать вло­женными средствами.

Прежде чем сравнить нашу точку зрения с тем, как эти риски трактует марксистская теория, мы должны совершить краткий экскурс в эту теорию. Теория Маркса представляет собой одну из форм ресурсной теории ценностей [productive resources theory of value]. Теория такого рода утверждает, что ценность Увещи Х равна общей сумме всех производительных ресурсов общества, которые содержатся в Х. В более практической формулиров­ке: отношение ценности двух вещей V(X) /У( У) равно отноше­нию содержащихся в них производительных ресурсов М (ресурсы в Х) /М (ресурсы в У), где М - показатель, измеряющий количе­ство ресурсов. Такая теория требует наличия измерителя М, зна­чение которого определяется независимо от подлежащих объяс­нению пропорций У. Если соединить ресурсную теорию ценности с трудовой теорией производительных ресурсов, согласно которой труд является единственным производительным ресурсом, то мы получим трудовую теорию ценности. Многие возражения, выдви­нутые против трудовой теории ценности, относятся к любой тео­рии производительных ресурсов.

Теория, альтернативная ресурсной теории ценности, могла бы утверждать, что ценность производительных ресурсов опреде­ляется ценностью конечных продуктов, которые из них возника­ют (могут быть произведены), где ценность конечной продукции определяется не через ценность использованных для этого ресур - сов, а каким-то другим способом. Если одна машина может быть использована для производства Х (и ни для чего иного), другая — для производства У, если каждая из машин использует для про­изводства единицы продукции равное количество одинакового сырья иХоказывается ценнее, чем У, то первая машина ценнее второй, даже если на производство обеих машин потрачено рав­ное количество сырья и времени. Первая машина, производящая более ценный конечный продукт, будет стоить дороже, чем вто­рая. Это может породить иллюзию, что получаемая с ее помощью продукция имеет более высокую ценность в силу того, что сама машина имеет более высокую ценность. Но все обстоит в точности наоборот. Машина является более ценной, потому что ее продук­ция ценится выше.

Однако ресурсная теория ценности говорит не о ценности производительных ресурсов, а только об их количестве. Если бы имелся только один фактор производства и он был бы однород­ным, можно было бы по крайней мере сформулировать ресурс­ную теорию, избежав порочного круга. Но когда факторов больше одного или когда единственный фактор может быть неодно - родным, возникает проблема определения показателя М таким образом, чтобы не получилось порочного круга. Для этого необ­ходимо определить, какое количество одного фактора производ­ства должно считаться эквивалентным данному количеству дру­гого. Одна процедура сводилась бы к тому, чтобы взять за основу ценность конечных продуктов и вывести значение нужного пока­зателя из пропорций. Но эта процедура определяла бы показа­тель количества ресурсов на основании информации о ценнос­ти конечной продукции, а потому не могла бы использоваться для того, чтобы объяснить ценность конечной продукции на базе информации о количестве используемых ресурсов*. Другая про­цедура заключалась бы в том, чтобы найти какую-нибудь общую вещь, которую можно произвести в различных количествах и с помощью Х, и с помощью У, а затем использовать соотношение количества конечной продукции для определения количества исходного материала. Таким образом удается избежать порочного круга, возникающего в случае, когда исходной является ценность конечной продукции; в данном случае исходным является коли - чество конечной продукции, и на основе этой информации опре­деляется количество исходных материалов (чтобы дать определе­ние измерителю М). Но даже если общий вид продукции существует, он может быть не тем, для производства которого данные факторы подходят наилучшим образом, а потому использование его для сравнения может дать ошибочные коэффициенты. Фак­торы следует сравнивать в их наилучшем (для каждого отдель­ного фактора) применении. Кроме того, если каждый из ресур­сов можно использовать для изготовления двух разных вещей и количественные пропорции для этих случаев различны, возникнет проблема, какой коэффициент выбрать в качестве коэффициента пропорциональности между ресурсами.

Для иллюстрации этих трудностей можно взять предложен­ный Полом Суизи анализ концепции простого, недифференциро­ванного трудового времени1о. Суизи рассматривает, как можно уравнять труд квалифицированный и неквалифицированный, и приходит к выводу, что если бы мы исходили из ценности конеч­ной продукции, то попали бы в порочный круг, потому что имен­но ее и нужно объяснить. Затем Суизи отмечает, что квалифи­кация зависит от двух факторов: от образования и от врожден­ных различий. Суизи предлагает приравнять образование к числу потраченных на него часов, не учитывая при этом мастерство учителя, даже измеренное с помощью таких грубых показате­лей, как продолжительность обучения в часах самого учителя (и того, сколько часов затратил на обучение его учитель?). Для измерения врожденных различий Суизи предлагает дать двум индивидам делать одно и то же, а потом сравнить количество произведенной продукции и вычислить уравнивающий их коэф - фициент. Но поскольку квалифицированный труд лучше рас­сматривать не как более быстрый способ произвести то же, что производит неквалифицированный труд, а как способ производ­ства более качественной продукции, то этот метод определения показателя М не будет работать. (Если сравнивать живопис­ное мастерство мое и Рембрандт а, то ключевое различие состоит не в том, что он пишет картины быстрее меня.) Было бы уто­мительно перечислять все стандартные примеры, доказывающие неадекватность трудовой теории ценности: найденные природ­ные объекты (ценность которых намного превышает труд, потра­ченный на то, чтобы их найти); редкие блага (письма Наполео­на), которые невозможно произвести в неограниченном количе­стве; различия в ценности одинаковых объектов в разных местах; различия, связанные с квалификацией; изменения, связанные с колебаниями спроса и предложения; предметы, созревающие с течением времени, на производство которых требуете много времени (старые вина), и т. п.11

До сих пор речь шла о природе простого недифференцирован-ного трудового времени, которое должно предоставить единицу Измерения всего остального. Теперь мы должны ввести дополнИ­тельные уточнения. Дело в том, что марксистская теория не ут-вeрЖДаeT, что ценность объекта пропорциональна колИчеству часов Простого недифференцированного труда, потребовавшИхся дЛЯ его производства; она говорит, что ценность объект пропор­цИональна количеству часов простого недифференцированного общественно необходимого труда, потребовавшихся для его про-Изводства[19]. Откуда берется дополнительное требование о т-о] что рабочие часы должны быть общественно необходимы? Разберем этот вопрос без спешки.

Требование, чтобы объект был полезным, является необхо - дИмым компонентом трудовой теории стоимости, если эта тео­рия хочет избежать некоторых возражений. Представим сeбe, _ человек работает над чем-то совершенно бесполезным и никому не нужным. Например, он часами тренируется в завязывании большого узла; никто не может сделать это быстрее его. Будет ли ценность этого объекта измеряться часами затраченного на него труда? Теория не должна приводить к таким результатам. Маркс обходит это возражение следующим образом: «Вещь не моЖет быть стoимoстью, не будучи предметом потребления. Если она беспoлeзнa, то и затраченный на нее труд бесполезен, не счи­тается за труд и потому не образует никакой стоимости» 12Ф. Не есть ли это ограничение ad hoc? Учитывая всю остальную тeoрию, кто применяет его? Почему не весь успешно завершен­ный труд создает ценность? А если упоминание о том, что этот труд полезен людям и на самом деле нужен им (он мог бы быть Полeзeн, но никому не нужен) является обязательным, то, веро-ятнo, получить завершенную теорию ценности можно, Исхо­дя исключительно из потребностей, которые в любом случае должны быть учтены.

Даже при наличии adhoc ограничения, устанавливающее что объект должен приносить какую-то пользу, проблемы остаЮтся Представим сeбe, что некто 563 часа работает над производства чeгo-тo, имеющего очень небольшую полезность (и невозмоЖно сделать то же самое более эффективно). Это нечто удовлетВОря­ет необходимому условию полезности объекта. Определяется ЛИ его ценность количеством вложенного труда, вследствие чего оно оказывается невероятно дорогим? Нет. «Потому что затраченный на них труд идет в счет лишь постольку, поскольку он затрачен в фoрмe, полезной для других» 1З. Маркс продолжает: «Но яв­ляется ли труд действительно полезным для других, удовлетво-ряет ли его продукт какой-либо чужой потребности — это может доказать лишь обмен». Если мы истолкуем Маркса в том смысле что полезность не является необходимым условием и (прИ выпол-нении этого условия) не количество труда определяет ценнезег a, щю™ степень полезности определяет, сколько (полезного) труда было потрачено на объект, то мы получим теорию, весьма отличающуюся от трудовой теории ценности.

Можно подойти к этому вопросу с другой стороны. Предпо­ложим, что полезные вещи произведены с предельно возможной эффективностью, но их произведено слишком много, чтобы их можно было продать по определенной цене. Цена, при которой весь товар будет ниже, чем трудовая ценность продуктов; на то, чтобы их произвести, было потрачено большее количе­ство эффективно использованных рабочих часов, чем люди готовы оплатить (при определенной цене часа труда). Следует ли из это­го, что количество средних часов, вложенных в производство объекта значительной полезности, не определяет его ценность? Маркс отвечает, что если имеет место такое перепроизводство, что товары не удается распродать по определенной цене, значит, труд был использован неэффективно (нужно было произвести меньше), хотя сам труд не был неэффективным. Таким образом, не все эти трудовые часы составили общественно необходимое время труда. Ценность объекта не меньше, чем потраченное на его производ­ство количество общественно необходимых трудовых часов, пото­му что на его производство было потрачено меньше часов обще­ственно необходимого труда, чем кажется на первый взгляд.

«Допустим, наконец, что каждый имеющийся на рынке кусок холста заключает в себе лишь общественно необходимое рабочее время. Тем не менее общая сумма этих кусков может заключать в себе избыточно затраченное рабочее время. Если чрево рынка не в состоянии поглотить всего количества холста по нормальной цене 2 шилл. за аршин, то это доказывает, что слишком большая часть всего рабочего времени общества затрачена в форме тканья холста. Результат получается тот же, как если бы каждый отдель­ный ткач затратил на свой индивидуальный продукт более, чем общественно необходимое рабочее время» [2о].

Мы вернулись к прежней теме, к вопросу о рисках инвестиро­вания и производства, который, как видим, преобразовал трудовую теорию ценности в теорию, использующую критерии конкурент­ных рынков. Рассмотрим теперь систему оплаты в соответствии с количеством часов отработанного простого, недифференци­рованного общественно необходимого труда. При такой системе риски, связанные с процессом производства, ложатся на каждого рабочего, участвующего в процессе. Как бы много часов и с ка­кой бы степенью эффективности он ни отработал, о количестве отработанных им часов труда, которые были общественно необхо­димы, он не узнает до тех пор, пока не выяснится, сколько людей готовы покупать продукцию и по каким ценам. В условиях сис­темы оплаты в соответствии с количеством часов отработанно - го общественно необходимого труда некоторые усердные рабочие не получили бы почти ничего (те, кто занимался производством хулахупов, когда мода на них прошла, или те, кто работал на заво­де Edsel компании Ford Motor), а другие получили бы очень мало. (Учитывая огромную и неслучайную некомпетентность инвести­ционных и производственных решений в социалистическом обще­стве, было бы чрезвычайно удивительно, если бы правители такого общества осмелились платить своим рабочим в строгом соответ - ствии с количеством отработанного ими «общественно необхо­димого» труда!) Такая система заставила бы каждого индивида пытаться предвидеть будущий спрос на производимый им товар; это оказалось бы совершенно неэффективно и подвигло бы тех, кто сомневается в будущем успехе своей продукции, бросить работу, с которой они хорошо справляются, даже если другие верят в ус­пех настолько, что готовы рискнуть. Система, которая позволя­ет людям перекладывать на других риски, которые им не хочется брать на себя, и при любом исходе рискованного процесса полу­чать фиксированную оплату, имеет несомненные преимущества*. Есть большие преимущества в существовании возможностей для предложение меньше спроса, это означает, что на производство дан­ного товара было потрачено меньше труда, чем было общественно необходимым».

Маркс попытался ответить на следующий кантианский вопрос: как возможна прибыль? [23] Как может возникнуть прибыль, если все оплачивается в соответствии с полной ценностью, если нет никакого жульничества? Согласно Марксу, ответ заключает­ся в уникальной особенности рабочей силы: ее ценность равна издержкам на ее воспроизводство (труду, вложенному в нее), но при этом она способна производить большую ценность, чем она имеет. (Это верно и относительно машин.) Вложение определен­ного количества труда L в производство человеческого существа создает нечто, способное израсходовать количество труда, пре­вышающее L. Поскольку индивидам не хватает ресурсов, чтобы дождаться дохода от продажи продуктов их труда (см. выше), они не в состоянии получить выгоду от своих способностей и вынуж­дены обращаться к капиталистам. В свете трудностей, с кото­рыми столкнулась марксистская экономическая теория, мож­но было бы предположить, что марксисты займутся тщательным изучением других теорий существования прибыли, включая те, что были сформулированы «буржуазными» экономистами. Хотя здесь я сконцентрировался на вопросах риска и неопределеннос­ти, я должен также упомянуть об инновациях (Шумпетер) и, что очень важно, о предпринимательской бдительности [alert­ness] в отношении новых возможностей для арбитражных опе­раций (в широком понимании), которых еще не заметили дру-гие18. Если другая объясняющая теория окажется адекватной, то марксистская экономическая теория, как можно предположить, лишится значительной части научности; может даже возникнуть представление, что эксплуатация по Марксу — это эксплуатация экономического невежества публики.