Суверенитет

Первоначально власть была воплощена в лице короля, со временем она надела маску анонимности, становясь бестелесным и бесчув­ственным инструментом общей воли. Как Божественное право, так и суверенитет народа растут из одного и того же корня — идеи суве­ренитета — идеи того, что где-то имеется право, которому должны уступить место другие права. Ее обоснование взято из «высшей воли» приобретающей форму или «воли Божьей», или «всеобщей воли».

В повседневном и обыденном мышлении средневековье счи­тается синонимом темных веков, монархия же того периода пред­ставляется как произвольная и с неограниченными полномочиями, опирающая на авторитет и власть Бога. Указанное большое понятий­ное преувеличение — как замечает Бернар де Жувенель — служило удобным исходным пунктом для такой интерпретации политической эволюции, которая имела своей целью обоснование свободы Нового времени. В этом нет ни слова правды. Власть во времена средне­вековья была: (1) разделена, например с Curia Regis (в норманской Англии — собрание феодалов, откуда выводится Королевский со­вет — Privy Council, а затем Кабинет министров); (2) ограничена

и, прежде всего, (3) она не была суверенной.

Тем временем, суверенная власть означает: обладание правовым авторитетом, способностью к изменению поведения ее подданных, при одновременном навязывании таких принципов правления, какие ей выгодны; тогда, как она определяет законы для других, сама она на­ходится над законом, абсолютна. Власть в средневековье распределена совсем иначе — ограниченной посредством lex terrae (неизменные обычаи данной страны). Наименование короля наместником Божьим на земле позволяло напоминать, что раз он отправляет власть на земле как ее хранитель, его обязанностью есть такое применение власти, ко­торое соразмерно намерениям и воле Бога, от которого он ее получил. Хорошо это показывают слова Ива Шартрского (Yves de Chartres), написанные Генриху I после его интронизации: «Никогда не забывай, Князь: ты слуга Бога, а не их господин, ты слуга слуг Божьих, а не его господин, ты их защитник, а не властелин твоего народа».

Вместе с освобождением князей из-под контроля Рима, суверени­тет стал не мандатом Бога на земле, а исключительным правомочием его слуг, поскольку Бог — Отец и защитник человеческих обществ, самолично делегировал некоторых лиц для правления: помазал их еле­ем, послал их и снабдил вооруженной поддержкой, чтобы осущест­влять правосудие на этой территории. Оснащенный таким образом, король становится для своих подданных абсолютным повелителем. Великолепное краткое изложение указанного взгляда дает Людовик XIV в инструкции дофину: «Тот, кто отдал королям мир, повелел, что они должны почитаться как Его представители, оставляя только Ему право осуждать их действия. Тот, кто родился подданным, должен безропотно повиноваться: такова воля Бога». Так возникла доктрина «Божественного права властителя». Добавим, права абсолютного властителя. Произошло отождествление народа с особой суверена.

Жан Боден (1530-1596) является первым теоретиком, который сформулировал понятие суверенитета: суверенного органа власти как существенного и необходимого элемента государства. Этот бывший кармелит стал близким советником Генриха Валуа после его бегства из Польши. В 1576 г. он публикует «Шесть книг о рес­публике». Народ лишается всякой власти для того, чтобы передать ее Суверену. Базовым для понятия суверенитета является вопрос закона (lex, loy) — или «справедливых приказов» суверена. «Отсюда видно, что принципиальный пункт суверенного величия и абсо­лютной власти основывается, главным образом, на установлении законов для подданных без их согласия». Происходит отделение власти суверена от народа и монополизация им законодательной власти. Монарх, действительно, сохраняет естественную свободу подданных, однако как суверенная власть, может ее ограничивать. Если же он грубо нарушает ее, народ имеет право на сопротивление (включая право на активное сопротивление). Суверенитет власти монарха означает, следовательно, естественное и неотъемлемое право на наивысшую автономию. Власть суверена располагается над на­родом как его безраздельная собственность, хотя она продолжает нести ответственность перед Богом.

Английский философ Томас Гоббс (1588-1679) свой вариант общественного договора выводит из пессимистической концепции природы человека. В природном состоянии, пишет он в «Левиафане», страсти человека берут верх над разумом. Природным состоянием есть «война каждого с каждым», то есть без принуждения не мо­жет быть мира. Целью добровольного согласия на формирование государства является безопасность. Другой целью является пере­дача власти суверену всеми будущими подданными на основании договора. «И тот, кто воплощает эту особу, называется Сувереном, о нем говорят, что он имеет силу Суверена о каждом челове­ке, что тот является его подданным». Обязанность повиновения всем приказам суверена не знает исключений, разве что суверен не выполняет целей договора— обеспечение безопасности. Таким образом, Гоббс создает концепцию абсолютной власти. Власти, которая не должна заключаться в лице единоличного властителя». Как замечает Станислав Гжибовский, на этой концепции основана доктрина власти английского парламента (благодаря лорду Уильяму Блекстоуну/William Blackstone/). Из нее родилась также концепция Общей воли Жан-Жака Руссо (Jean-Jacques Rousseau).

Руссо (1712-1778) в «Общественном договоре» при помощи об­щей воли перенес суверенитет монарха на народ. В отличие от Гоббса, индивидуумы в силу общественного договора отдают все не кому - то вне себя, но целостному началу, в состав которого они входят. «Каждый из нас отдает общности свою личность и всю свою силу под верховное руководство общей воли — а мы все сообща принимаем каждого члена как неотделимую часть целого». Имеется только одно условие, состоящее в передаче власти суверену. Этот суверен, в слу­чае Руссо, является коллективным существом. «Итак, я утверждаю что суверенитет, состоящий в осуществлении общей воли, не может подвергаться отчуждению и что суверен, будучи коллективным су­ществом, может быть представлен только самим собой».

Когда идея суверенитета будет связана с идеей народа, что про­изойдет в XIX в. мы будем иметь дело с современной концепцией суверенитета. Суверенитет означает независимость и власть, кото­рые являются верховными, будучи отделенными, или же они транс - цендентно верховные и располагаются над политическим обществом; поскольку они являются естественным и неотъемлемым правом, которое служит определенному целому (первоначально — особе суверенного князя - или народу). Из этого следуют, согласно Жаку Маритену, три необычайно существенные затруднения:

(1)суверенное государство является правовым и расположено' над сообществом народов и наделено абсолютной независимос­тью, сверх этого, указанная абсолютная независимость является неотчуждаемой (по отношению к большему политическому телу или мировому сообществу);

(2)суверенное государство обладает властью, которая является абсолютно верховной (следовательно, принцип плюрализма оказывается отброшенным);

(3)суверенное государство обладает верховной властью, осу­ществляемой без ответственности.

Те, для кого суверенитет становится основным принципом орга­низации государства, делают из него фундаментальную ценность. Его главенство по отношению к правомочиям индивидуума выражается, например, в гегелевской концепции государства: государства как органического целого, в котором человек находит свои правомочия и призвание. Его примат над другими субъектами общественной жизни становится оправданным благодаря принципу суверенитета. Благодаря французской революции, осуществился значительный перелом: правительство признается как выявление демократической воли и отождествление суверенного государства осуществляется через народ. Народ стал для Европы фундаментальной ценностью (la nation sacre — священная нация, франц. — прим. перев.), что французские революционеры выразили знаменитой фразой: «Суверенитетявляется единым, неделимым и нерушимым: он принадлежит народу».

Поэтому ничего удивительного, что суверенитет нашел своих критиков. Так было в случае Леона Дюги (LeonDuguit), знаменитого французского юриста. «С помощью фикции, или как сказали бы дру­гие, с помощью абстракции, установлено, что Общая воля, которая на самом деле, исходит от лица, наделенного политической властью, исходит из коллективного бытия, Народа, властители которого явля­ются ничем иным, как инструментами. Правители стараются всегда утвердить это убеждение в головах своего народа, поскольку они понимают ее пользу для себя, таким образом, они получают согласие на свою власть или тиранию (Л. Дюги «Государство, объективное право и положительные законы»).

Добавим, что концепцию суверенитета использовали в XX в. также и теоретики авторитаризма.

Самым выдающимся политическим философом, который при­знал суверена единственным политическим субъектом, конституи­рующим порядок, был Карл Шмитт (Carl Schmitt, 1888-1985) На то, возникнет ли государственный порядок, окажет влияние решение суверена. Сначала всегда имеется хаос природного состояния как ре­зультат постоянной борьбы за существование. Этот хаос является си­нонимом догосударственного состояния. Власть суверена не должна быть оправдана моральными или экономическими соображениями. Его решение является также источником права. «Нет нормы, — писал он, — которая могла быть применена к хаосу. Порядок должен быть создан так, чтобы правопорядок мог обрести смысл. Должна быть создана нормальная ситуация, и сувереном является тот, кто окон­чательно решает, действительно ли господствует это нормальное состояние. Любое право является ситуационным правом. Суверен

создает и гарантирует ситуацию как целое в его тотальности. Он обладает монополией на окончательное решение» (К. Шмитт «По­литическая теология и другие произведения»).