Отражение прав человека в массовом политическом сознании

Трансформационные процессы постсоветских государств проходили при различных подходах и стратегиях. Наблюдается широкий спектр формирующихся разных политических режимов, политических систем, структур власти. К 2006 г. очевидной стала разница даже внутри одного региона. Так, Узбекистан, Кыргызстан и Туркменистан заметно разошлись в стратегиях и результатах трансформации. Однако между ними имеется и нечто общее, вытекающее из общей истории. Настолько общее, что есть основания для исследования происходящих процессов, обобщения опыта, обсуждения их взаимного применения и прогнозирование возможных вариантов развития. Для осмысления процессов утверждения прав человека в постсоветских государствах функционально оправдан анализ особенностей восприятия населением понятия «права человека».

Известно, что реальное положение в области прав и свобод человека в обществе во многом определяется характером политического режима, уровнем социально-экономического развития, историческими традициями, правовой системой и законами, а также особенностями менталитета граждан. Сложно и противоречиво осуществлялась интеграция либеральных ценностей и идей в постсоветских обществах, которые ранее развивались в условиях коммунистической системы с характерными для нее доминированием интересов государства над интересами человека. Г осподствовавший в советский период марксизм-ленинизм рассматривал права человека как абстрактное «идеологическое лицемерие», необходимое для замены традиционного внеэкономического принуждения эксплуатацией лично свободного наемного работника.

Перестроечные процессы, несмотря на все издержки их осуществления, создали довольно широкую базу для распространения либеральных идей, а лозунг «защиты прав человека» был основной нравственно-политической доминантой в 1987-1991 гг. Вместе тем, в этот период формировалась политико-юридическая утопия, согласно которой права и свободы человека рассматривались как необходимое и достаточное условие для нормальной жизни общества; получает широкое распространение утилитарное толкование прав человека с точки зрения «общей пользы». При этом «общая польза» понимается экономически-материалистически, а ведущим критерием ее - состояние экономики страны. Э. Соловьев отмечает, что авторитет прав человека поставлен «в зависимость от авторитета хозяйственных и социальных реформ» и видит в этом ловушку, поскольку «право, истолкованное как средство и подспорье известного социально-экономического курса, должно будет навлечь на себя все недовольство, презрение и ненависть, которым сам этот курс подвергнется в случае неудач и провалов» [10, с.43]. Именно это и случилось. Завышенные ожидания от социально-экономических реформ не оправдались, население было разочаровано и недовольно результатами рыночных преобразований, приватизацией и нарастающим индивидуализмом, которое переносилось на идею и практику прав человека. В последующем лозунг прав и свобод человека отошел на периферию общественного сознания, хотя проблема соблюдения прав и свобод человека оставалась по-прежнему актуальной для всего постсоветского пространства. Изменение форм собственности, идеологический плюрализм, становление демократических институтов, выборность органов власти обусловили изменения в системе ценностных ориентаций населения.

Принято считать, что массовое сознание - наиболее инерционная сфера по сравнению с политической и социально-экономической. Необратимость институциональных преобразований во всех других сферах возможна только в случае, если, во-первых, они восприняты обществом и, во-вторых, закреплены в новой системе ценностей, на которые это общество ориентируется. И в этом отношении изменения в мировоззрении населения могут служить одним из важнейших индикаторов реальности и эффективности трансформации. Для большинства граждан постсоветских государств последние пятнадцать лет были периодом сложной трансформации основных жизненных ориентиров.

Демократическое развитие и процесс утверждения либерально­демократических ценностей в постсоветских странах в 90-е годы имели свои особенности. Во-первых, радикальные изменения в данном регионе произошли в исторически короткий период времени, а становление новых институтов и утверждение ценностей демократии и прав человека в 90-е годы в массовом сознании происходили в условиях идеологического раскола, острой политической борьбы. Во-вторых, не преодолены практика традиционно неуважительного отношения власти к личности, к своему народу и привычка к разрешению конфликтов силовым путем (например, война в Чечне в 1994 - 1995 гг., события в Кыргызстане в 2002, Узбекистане в 2005 г. и др.). В-третьих, сложная социально-экономическая ситуация привела к росту неравенства в распределении доходов и богатства среди населения. В-четвертых, недемократические исторические традиции сформировали в сознании населения постсоветских государств особый комплекс политических установок, включая и специфическое отношение к демократии и правам человека. В советских обществах (в отличие от бывших социалистических стран Восточной Европы) социальные разрушения были глубже, а потому система ценностей существенно отличалась от тех ценностных ориентаций, которые преобладали в странах Восточной Европы, совершавших более или менее успешный переход к рынку и демократии. Ключевым положением советской системы ценностей были представления о государстве как порождающем начале всех социальных благ, всех прав и обязанностей граждан. В отличие от западных стран, где утвердилась диалоговая политическая культура, в постсоветских обществах отсутствовали устойчивые традиции взаимоотношения индивида и власти, общества и государства в режиме конституционализма. Здесь недооценивались начала самоуправления, механизмы саморегулирования, что значительно затрудняло становление политической культуры гражданского и политического участия. На Западе шли от гражданских и политических к социальным правам по мере созревания материальных, юридических, психологических и иных предпосылок и принцип конституционализма дополнялся принципом социальности. В советском обществе гражданские и политические права и свободы (фактически были сужены) противопоставлялись социальным и экономическим правам граждан, которым отдавался приоритет. В-пятых, остается низким уровень правовой и политической культуры как политической элиты, так и широких слоев населения. Известно, например, что политическая культура властвующей элиты определяет практическую политику государства в области прав и свобод человека. Большинство политической элиты СНГ в начале 90-х годов было еще далеко от того, чтобы законы свободы и прав человека стали определяющими. Так, на межпарламентской конференции по правам человека стран СНГ в 1992 г. члены украинского парламентского комитета по правам человека на вопрос С. Ковалева о правах личности ответили: «Права шестидесятимиллионного народа в шестьдесят миллионов раз ценнее, чем права отдельного человека»! Эту позицию поддержали парламентарии Грузии, Армении и наблюдатели из прибалтийских стран. Четко обозначилась в постсоветских государствах опасность того, что большинство народа вполне демократическим путем может выбрать несвободу.

Политическое самосознание политической элиты, как и широких слоев населения, содержит конфликтующие между собой элементы. Отсюда довольно непоследовательные результаты голосования делегаций стран СНГ на 49-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН по вопросам, связанным с правами человека. Казахстан, например, в ходе голосования четко обозначил свою позицию по вопросам нарушения прав человека в Судане и Ираке, осуществления международного контроля ООН за выборами. Вместе с тем, Казахстан, ссылаясь на характер двусторонних отношений с Кубой и Ираном, а также на возможную реакцию Запада, не смог открыто осудить нарушения прав человека в этих государствах. Политические события последнего десятилетия показывают, что трансформируемые государства способны сотрудничать с западными странами без ущерба для своих национальных интересов, солидаризуясь с ними по ряду принципиальных вопросов, а также цивилизованно и демократически отстаивать свои интересы в области прав человека, не переходя на язык холодной войны. С другой стороны, в постсоветских государствах отсутствует ясное понимание того, что права личности являются большей ценностью, чем интересы государства. Еще в 60-х годах Х. Пеккер пришел к выводу о том, что в мире существуют две модели борьбы с преступностью - Due Process Model (приоритет - защита прав личности) и Crime Control Model (приоритет - контроль над преступностью путем ограничения прав человека). Если для тоталитарных систем приоритетом являются интересы государства, в том числе ценой ограничения прав граждан, то для демократических государств приоритетны права человека. В переходных государствах идет сложный процесс (не всегда успешного) поиска оптимального сочетания интересов государства и человека. Вместе с тем, мировой политический опыт показывает, что даже в отдельной стране соотношение между двумя ценностями - интересы государства или права человека - меняется вслед за изменениями социально-политической ситуации.

Для значительной части населения постсоветских государств либеральные ценности, принятые реформаторами за основу преобразований начала 90-х годов, оказались во многом непонятны. Для трансформационного процесса постсоветских государств характерны отсутствие широкого восприятия населением демократических ценностей, идейный разрыв, ценностное размежевание между различными социальными, возрастными и профессиональными группами. Ряд исследователей усматривают строгую логическую и прямую историческую связь между ментальной позицией людей и их общественно-историческим существованием. Выявление и анализ этой связи позволяет прогнозировать направленность в развитии стран с учетом тенденций глобализации всей социальной жизни. Так, начало 90-х годов ХХ в. характеризуется распадом господствовавшей системы советских ценностей и массовым пересмотром жизненных ориентиров. Более или менее однородное в ценностном отношении советское общество стало превращаться в ценностно­гетерогенное. В постсоветском обществе противоречивость социально­политической реальности находит свое отражение в двойственности общественного сознания населения, что проявляется в тесном переплетении демократических ценностей и ценностей тоталитарного сознания. В этот период возрос рейтинг таких ценностей, как «свобода», «демократия», «права человека», а такие советские ценности, как «коллективизм», «интернационализм» и др. стали терять свое прежнее значение. При этом формирование новых ценностей сопровождалось не столько «вытеснением» старых, сколько эклектичным сосуществованием тех и других. Базовые демократические ценности и институты, по результатам опроса населения России, Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Беларуси и др., проведенные исследователями в 90-е гг., не имели достаточно широкой поддержки. Выявилось заметное своеобразие в восприятии населением демократии, ее институтов. Когда речь идет о «демократии и гражданском обществе вообще», большинство опрошенных выражает свое позитивное отношение. Однако на уровне оценок конкретных процедур демократические ценности в массовом сознании почти не воспринимались как реальный инструмент решения острых проблем [11].

Вместе с тем ожидания демократической части постсоветских обществ были связаны с приданием институциональной структуре обществ таких социальных качеств, как правовой характер, демократичность и эффективность государственной власти; развитость, легитимность и защищенность частной собственности; многообразие и зрелость структур гражданского общества; широта прав и свобод человека, надежность обеспечивающих их гарантий. Определенная часть населения рассматривала права и свободы человека как общенациональную идею, способной консолидировать общество. Так, исследования, проведенные Институтом социально-политических исследований (ИСПИ) Российской академии наук показали, что 37 % опрошенных назвали соблюдение и защиту прав человека в качестве идеи, способной лечь в основу консолидации общества и политики возрождения страны. При этом показатель уступал лишь идее справедливости (набравшей 44 % голосов) и опережал (36 %) идею порядка [12, с.71], обе из которых дополняют и конкретизируют их представления о правах человека. Таким же оказалось мнение экспертов: 38% опрошенных участников заседания

экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в России также высказали мнение, что принцип гарантии соблюдения прав человека мог бы стать консолидирующей идеей российского общества.

Вместе с тем, политика государственных гарантий, проводимая многие десятилетия и опиравшаяся на идеологию патернализма, снимала с людей заботу о решении собственных социальных проблем, лишая их тем самым действенных стимулов для повышения своего благосостояния и самореализации. Социологические исследования показали, что массовое сознание воспринимает конституционные права и свободы личности через призму патерналистских установок, т. е. рассматривает их не как свободу выбора человеком различных вариантов поведения (в рамках закона) и обязанность государства защищать эту свободу, а как некую сумму благ, дарованных государством. Приоритет групповой справедливости перед принципами индивидуальной свободы личности востребует ведущую роль государства в регулировании социальной жизни.

Нередко свобода понималась как свобода реализации собственных интересов, ограниченная не законом, но силой других людей или обстоятельств. Получила распространение не индивидуальная свобода, а индивидуальное свободомыслие (особенно в первой половине 90-х гг.). Таким образом, понимаемый индивидуализм сочетался с отвержением таких либеральных ценностей как собственность и уважением закона. Во второй половине 90-х гг. наблюдалось разочарование в государстве, ощущение несоответствия происходящего должному (большинство населения в своих представлениях о должном по-прежнему считали государство обязанным обеспечивать занятость населения, контролировать цены, регулировать распределение доходов и др.). Значительная часть населения не готова была принять на себя ответственность за свою судьбу, не осознала социальной значимости прав личности, фундаментального значения собственности, в том числе на землю, для статуса гражданина, его самостоятельности и свободы. Большинство населения за отсутствие порядка, нарушения законов, повсеместно ощущаемую угрозу личной безопасности возлагали вину на политиков и власть, и только менее чем десятая часть признала, что вина лежит и на самих гражданах [12, с.328]. Хотя понятие «свобода» среди политических ценностей осталось одним из значимых и обладает большим потенциалом, способным интегрировать общество, все же в постсоветских обществах еще не сформирована традиция человека как носителя ценностей, а идея свободы не осознана как свобода в рамках права. Не была сформулирована еще и общая идея свободы как центральной политической проблемы.

Процессы социокультурной рефлексии, являющиеся содержанием переходного периода, актуализировали поиск ценностных предпосылок. В зависимости от уровня социального благосостояния людей, их правовой и политической культуры, расстановки политических сил и других факторов в постсоветских государствах по-разному формируются те или иные ценности. При этом одни ценности могут стать приоритетными, другие потерять свою значимость. Для России, например, по мнению А. Хованской, необходимы общие вне релиозные и вне этнические ценности [13]. Для Узбекистана, Туркменистана приоритетными ценностями оставались «единство народа», «патриотизм» (в собственном понимании). Для Казахстана наиболее перспективным, по мнению ряда исследователей, являются идеи социального либерализма в силу того, что в казахстанском обществе все еще сильны традиции коллективизма и солидарности. На наш взгляд, в числе общих ценностей должны стать права и свободы человека; при этом либеральные идеи, в том числе права человека, в постсоветских обществах должны утверждаться на уровне массового сознания.

В странах постсоветского пространства вопросы, связанные с соблюдением прав человека, в 90-е годы были острыми и трудно разрешимыми. Например, лишь 0,7% респондентов-россиян считали, что в стране полностью соблюдаются права личности, а еще около 15 % согласны с тем, что они «соблюдаются в некоторой степени». У большинства граждан особое беспокойство вызывают, прежде всего, такие факторы, как высокий уровень безработицы, низкий уровень средней заработной платы, продолжающееся снижение реальных доходов. При этом около 92 % россиян считают, что общество должно гарантировать гражданам удовлетворение основных потребностей, а 56 % относят к важным проблемам уменьшение разницы в доходах между гражданами. «Мониторинг» ВЦИОМ (2001 г.) показал, что в России, например, общественное мнение в отношении прав и свобод человека весьма неоднородно: граждане воспринимают права человека в трех различных аспектах: экономические права, права личности (например, право на защиту от пыток и незаконного ареста) и гражданские свободы (например, свобода совести, собраний, свобода слова). Аналогична ситуация и в ряде других постсоветских государств. Подавляющее большинство населения подчеркивает роль и значение, прежде всего, экономических прав: более 90 % респондентов поддерживают права, связанные с обеспечением минимального уровня жизни, собственности, права на труд. При этом подавляющее большинство считает, что защита этих прав должна быть приоритетной для государства. Более чем четыре пятых всего общества полагает, что государство вправе ограничить права человека ради достижения какой-либо цели или в ответ на возникновение особой угрозы общественному благополучию. Одна треть (34 %) отстаивают возможность ограничения прав ради улучшения экономического положения или для преодоления экономического кризиса. Поддержка жителями России экономических прав существенно опережает поддержку гражданских свобод: если 65 % опрошенных относят «обеспечение экономических свобод» к числу высокоприоритетных задач, то в отношении «гражданских свобод» о такой поддержке (степени приоритетности) заявили лишь 12 % респондентов [14, с.7]. Аналогичны результаты опросов в Казахстане, Украине, Молдове и др. Таким образом, социально-экономические права пользуются наибольшей поддержкой населения постсоветских государств, гражданские свободы - наименьшей. Поскольку традиция социальных прав и социальной защиты в постсоветском обществе получили общественное признание, а гражданские и политические права и свободы человека относительно слабы, то широкое восприятие массовым сознанием социально-экономических прав может стать реальной основой для утверждения гражданских и политических прав.

В постсоветских государствах социально-экономический кризис и падение жизненного уровня большинства граждан оказались более глубокими, чем в большинстве посткоммунических обществ Восточной Европы и Балтии. Преодоление тенденций обеднения, социальная защита и социальная помощь малоимущему населению стали центральной проблемой социальной политики. Опора социальной политики большинства постсоветских государств на реализацию социально-экономических прав человека позволят в определенной мере обеспечить относительно стабильный переход от государственного патернализма к демократическому государству. Как показала практика постсоветских государств, социально-экономические права человека, их формулирование и конкретизация с учетом постсоветской реальности, отражение этих тенденций в массовом сознании способны стать средством политико-правового и культурно-идеологического обеспечения стабильности и роста жизненного уровня населения. Социологические опросы населения постсоветских государств также показали, что население чаще всего решается на гражданские акции (например, забастовки) и обращается в суд только по экономическим мотивам: в связи с увольнением или длительной невыплатой заработной платы. По результатам опроса россиян, проведенного Институтом комплексных социальных исследований РАН в 2003 г., лишь 1,4 % опрошенных участвовали в забастовках и акциях неповиновения властям (в 1999 г. в забастовках и митингах участвовали 3,1 %) [15]. В целом же следует признать, что в постсоветских государствах экономическая сфера во многом определяла массовое сознание. Динамика ценностных ориентаций за последние десять лет показала: большинство граждан полагает, что подлинная демократия должна обеспечивать соблюдение не только естественных прав человека, но и его социальных прав. Социальные права, которые они обрели в советский период и к которым привыкли, по мнению, например, россиян (это характерно и для большинства населения постсоветских стран), должны рассматриваться как базисные права человека. Большинство населения отдает предпочтение тем либерально-демократическим ценностям, которые способны соединить права и свободы каждого члена общества с интересами социального целого.

Вместе с тем, политические деятели должны понимать, что идеи социальной справедливости и социальной защиты, взятые отдельно или в качестве высших ценностей, легко оборачиваются идеологией тотального отрицания свободы. Отрицание экономических свобод и частной собственности как противоречащих социальной справедливости и осуществлению социальной защиты приведет затем к подавлению остальных свобод - политических, культурных. Предотвратить опасность превращения идей социальной справедливости и социального равенства в идеологию тотальной несвободы способно признание также в качестве ценностей естественных неотъемлемых прав человека.

Несмотря на возросшее влияние либерально-демократических ценностей, массовое правосознание, развитие которого вширь и вглубь является необходимым условием демократических преобразований, все еще отстает. Но утверждение идей прав человека в постсоветских обществах, где слабы и неустойчивы правовые традиции, - процесс очень сложный и продолжительный (на Западе процесс утверждения прав человека - от гражданских и политических прав к экономическим, социальным и культурным

- занял свыше сотни лет).

В большинстве стран постсоветского пространства в 90-е годы не удалось достигнуть серьезного продвижения в области прав человека. Права человека в постсоветских обществах не стали в этот период главным ориентиром в деятельности государства, его органов и должностных лиц. Не было осознания того, что в реформировании постсоветского общества, охватывающем политическую, социальную, экономическую и культурную сферы, решающим фактором являются права и свободы человека, без обеспечения которых невозможны свобода, правовое государство и гражданское общество.

Социологическая непопулярность концепции прав человека в постсоветских обществах объясняется также низким уровнем доверия населения ко всем органам государственной власти, неверием в возможность реальной защиты прав человека. Слабая правовая защищенность человека в переходный период подрывала веру людей в закон, в способность государства защитить человека от произвола, вызывала недовольство и внутренний протест. Такой правовой нигилизм, источниками которого были нарушения прав человека, несовершенство законодательства, неэффективность деятельности государственного аппарата, рост коррупции и др., создает условия для культа власти и денег. Правовой нигилизм, отрицающий социальную ценность права, его роль в обеспечении прав и свобод человека, выступает как форма отчуждения индивидов и социальных групп от права и правопорядка, управления обществом и государством. Граждане не верят в реальные возможности своего влияния на политические события через членство в том или ином политическом объединении и не рассматривают политические партии как потенциальных посредников между собой и государством. К 2000 г. в политических партиях России, например, состояли менее 1 % взрослого населения. Низкая степень участия граждан постсоветских государств в различного рода добровольных ассоциациях и политических партиях свидетельствует о слабой способности к общественной самоорганизации и социальной активности в обществе. В свою очередь, комплекс гражданской неполноценности порождает и слабый протестный потенциал. По результатам опроса Института комплексных исследований РАН «Богатые и бедные в современной России» выяснилось, что для отстаивания своих прав и законных интересов в государственные или общественные организации обращались в 1999 г. 0,7 %, а в 2003 г. 7,6 %, в судебные органы - соответственно 6,7 % и 6,5 %; участвовали в деятельности политических партий и движений соответственно 0,5 % и 0,6 % . При этом ни к каким способам защиты своих прав не прибегали в 1999 г. 65,5 %, а в 2003 г.- 72,1 % [15]. Эти данные по России (а в других постсоветских обществах политическое участие граждан еще ниже) позволяют говорить как о низкой степени доверия населения государственным, в том числе судебным органам, так и пассивности самих граждан в отстаивании своих интересов. Низкая политическая и гражданская активность населения обусловлена, в свою очередь, отсутствием демократических традиций и низкой правовой и политической культурой, что, в свою очередь, питает антилиберализм и авторитаризм в обществе. Традиционализм политической культуры существенно тормозит процессы посткоммунистической трансформации. Процесс трансформации постсоветской политической культуры будет сложным и достаточно длительным. Для этого необходимы творческое восприятие опыта других государств, формирование системы политического образования, предполагающую широкую сеть институтов, использующих в своей работе различные организационные формы и методы воздействия на политическое сознание и поведение граждан. Вместе с тем, низкий уровень политической информированности граждан привел к идейно-ценностному и информационно­когнитивному вакууму, что существенно тормозило становление институтов гражданского общества.

Трансформируемые общества стали идеологически расколотыми и в результате различных подходов людей к правам человека и демократии как определенным образом устроенной политической системе, а также из-за разного отношения к результатам самих либеральных и демократических реформ. В целом широкие слои населения постсоветских обществ почувствовали себя в 90-е годы в результате реформ более бесправными, чем прежде. Общество практически не воспринимало и не осознавало конструктивную, регулирующую роль права и законов. Подавляющее большинство населения постсоветских государств главную функцию закона видели в том, чтобы пресечь нарушения порядка, строго наказать виновных. Такой подход свидетельствовал о двойном стандарте: стремление к свободе - но только лично для себя, запреты и ограничения - для других. В этой логике конфликт свободы и порядка в постсоветском массовом сознании не получал социально-конструктивного разрешения [16]. В качестве тенденции просматривалось стремление населения постсоветских обществ обрести новые либеральные права, не теряя старых прав-гарантий. Вместе с тем внедрение новых прав происходило чаще всего в не правовом социальном пространстве. Основными субъектами, нарушавшими права граждан, явились органы власти разных уровней (их назвали 89 % респондентов). В этих условиях население адаптировалось не только к возникновению новых прав и свобод, предполагавших рост самостоятельности и независимости, но и приспосабливалось к существенно расширившемуся за годы реформ не правовому пространству, которое пронизывало, по существу, все основные сферы общества. Существенное повышение массовости и устойчивости не правовых социальных действий во второй половине 90-х годов придавало либеральным по форме правам принципиально иное социальное содержание, что, несомненно, повлияло на темпы и содержание процессов демократизации общества.

Результаты социологических опросов также показали, что сторонники либеральной модели развития общества, приверженные демократическим ценностям и нормам, значительно уступали во влиянии на общество сторонникам сильного государства, одни из которых придерживались «левой», социалистической ориентации, другие выдвигали лозунг развития национального товаропроизводителя на вполне рыночных принципах. При этом если «левая» ориентация общества несколько ослабевала, то идеи патриотизма, наведения порядка, укрепления армии и военно-промышленного комплекса все больше овладевала массовым сознанием. А это, в свою очередь, приводит к доминированию в постсоветском обществе потребности в «твердой руке», способной решить все эти задачи Антилиберализм, авторитаризм в постсоветском массовом сознании - это во многом защитный механизм, порождаемый комплексом гражданской и национальной неполноценности, что объясняется также слабостью и неэффективностью государства.

Современные государства, развиваясь на основе достижений науки и техники, повышая уровень технологизации и информатизации, тем не менее, сохраняют качественный характер своих культур, ядром которого является менталитет нации. Менталитет, отражая имманентные процессы и установки индивидуального и коллективного сознания, выступает важнейшим элементом генеративной трансляции культурной информации. Неся в себе коллективный опыт народа, культурные традиции отличаются устойчивостью и, в определенной мере, консервативностью. Поэтому постсоветский менталитет при всей его гибкости не может (и не должен) в короткие сроки органично воспринять демократическую систему ценностей. Это связано с особенностями традиций и культуры народов постсоветских государств. Многие полагают, что индивидуализм в западном значении не присущ, например, русской культуре, а, напротив, русскому менталитету свойственны идеи общесоциокультурного блага [17]. В России еще в дореволюционный период формировалась нелиберальная, неиндивидуалистическая версия реализации прав человека, в том числе в трудах Ф. Достоевского, В. Соловьева, С. Франка, Н. Бердяева и др. В дореволюционной российской политико-философской традиции имели место этикоцентристкая ориентация и абсолютизация нравственного, религиозного подхода к пониманию прав человека. Она создала образ сильной государственной власти, утверждающей фундаментальные принципы народной жизни, породила иллюзию гармонии государства, гражданского общества и личности через принцип соборности. Такой подход ведет к отказу от теоретико­методологического номинализма, индивидуализма в этике и либерализма в политике в пользу принципа соборности, которому присущи такие черты, как приоритет целостности над индивидуальностью. Основу социальности составляют взаимная ответственность людей. Для русской политико­философской мысли характерны признание прав человека вторичными по отношению к воле государства, к религиозным и нравственным нормам. Фундаментальную традицию русского политического менталитета, массового политического сознания, по мнению многих исследователей, составляет ориентация не на защиту прав личности, а на охрану прав и достоинства власти.

Доминантной ментальной установкой, например, украинской культуры в отличие от русской выступает индивидуализм. Как считают украинские исследователи Н. Костомаров, И. Старовойт, А. Шевченко, наряду с другими признаками, украинцев и великороссов различает то, что в ментальности россиян царит общность (Бог и царь) над личностью, а украинец выше ценит отдельного человека, чем общину. Существует также мнение о неприменимости либеральных ценностей для постсоветских государств Центральной Азии, поскольку этому препятствуют «азиатская» ментальность населения, исторические условия, наличие феодально-патриархальных пережитков, авторитаризм власти.

Традицию зашиты интересов власти и социума, а не прав отдельного человека поддержало большевистское государство, которое посредством разветвленного бюрократического аппарата разрывало традиционные или уже ставшие привычными связи человека с человеком и человека с миром и, опосредствуя их, замещало этатистскими. В сталинском тоталитарном Социуме этатизация достигла предела. Государственное ценностно ставится заведомо выше всего общественного и человечески-личностного [18]. Интересы личности трактовались как нечто производное от государственных и общественных интересов. Тоталитарное государство исходило из того, что самодеятельность граждан вредна, а их свобода опасна, потому и нетерпима. Поэтому при разработке советской концепции прав человека основными признавались социально-экономическая обусловленность и классовая природа прав человека. Права человека рассматривались как пропагандистская категория, при помощи которой пытались доказать приоритет социализма перед капитализмом.

Наблюдаемый в советский период процесс тотального отчуждения сущностных сил индивидов социальным целым, Системой привел к формированию индивида, способного идентифицировать себя лишь внутри Системы, лишь как ее элемент. Индивид, для которого «стало инстинктом, «срабатывающим» вопреки фактам сознания, принятие приоритетности, абсолютной власти (власти!) общего, общественного, государственного над индивидуальным: короче, это - системный индивид. И если сегодня, за все свои невзгоды, он возлагает ответственность именно на систему, то это - кажущийся парадокс, ибо вместе с ответственностью он возлагает на нее и все свои надежды: он по-прежнему перепоручает себя системе» [18, с. 121].

Сложившиеся в советский период стереотипы тоталитарного сознания оказывали мощное влияние на массовое сознание постсоветских обществ, на весь облик посткоммунистической демократии. Это влияние усиливается в условиях экономической и политической нестабильности, снижения жизненного уровня большей части населения, резкого социального расслоения.

Если цели политики государства в сознании большинства населения совпадают, то инструментальные ценности (средства реализации политики) противостоят друг другу. Своеобразие современного менталитета постсоветских обществ в отношении к процессам модернизации и демократизации также состоит в том, что новые объективные условия так или иначе оформляются в общественном сознании по инерции прежних социально­психологических стереотипов. Кризис в социальной сфере, крайне низкий уровень защищенности населения способствовали развитию, особенно в обществах центрально-азиатского региона, тенденций к ретрадиционализации. В этом же направлении действуют такие факторы, как коррупция в высших эшелонах власти, несоблюдение законности, слабость судебной власти и правоохранительных органов. Чувствуя себя беззащитными, люди потянулись к традиционным структурам, регулировавшим личную и общественную жизнь. Отсюда и возросшее внимание к религии, которое при определенных обстоятельствах выливалось в заимствование рецептов справедливого переустройства общества в рамках политического ислама [19, с.14]. Во многих постсоветских государствах с провозглашением свободы совести, запретом какой-либо дискриминации или предпочтений к определенным конфессиям в последние годы стали чаще говорить о необходимости защиты личности от деструктивного влияния агрессивных сект. В связи с этим возникает вопрос: кто и как может определить границу, отделяющую «нормальную» религию от деструктивной. По мнению А. Сунгурова, эти граничные состояния будут всегда, и линия границы будет меняться в зависимости от конкретного культурно-исторического состояния данного сообщества. С другой стороны, в условиях «задержанной» модернизации, в которых сегодня находятся постсоветские государства, на культурно-историческое состояние сообщества накладываются и общенациональные, и наднациональные и общемировые ценности, что с неизбежностью приводит к социальным противоречиям, в частности, при определении степени допустимых ограничений прав человека.

Итак, большинство граждан постсоветских государств рассматривают в качестве базисных, наряду с естественными правами человека, экономические и социальные права. Приоритетом массового сознания был государственный контроль в экономической сфере при сохранении политических свобод. Немало и тех, особенно среди правозащитников, кто отдает приоритет гражданским и политическим правам и свободам. Так, А. Сахаров защищал тезис «о первичном, определяющем значении гражданских и политических прав в формировании судеб человечества» и подчеркивал, что движение за права человека в СССР и в странах Восточной Европы принципиально выдвигает на первое место гражданские и политические права в противовес официальной государственной пропаганде этих стран, умышленно смещающих акцент в сторону экономических и социальных прав». «Я убежден, - писал А. Сахаров, - что в современных условиях именно гражданские и политические права... являются гарантией свободы личности, осуществления социальных и экономических прав человека» [20, с.27]. Советский опыт показал, что противопоставление гражданским правам и свободам (право на жизнь, частную собственность, неприкосновенность частной жизни, свобода мысли и др.) социальных прав ведет к девальвации последних. На наш взгляд, все группы прав - гражданские, политические, социальные, экономические, культурные - таким образом, взаимозависимы, находятся между собой в тесной взаимосвязи и взаимодействии. Каждая из них по-своему отражает возможность и способность человека выбирать тот или иной образ жизни, который представляется ему наиболее соответствующим его интересам. Неслучайно, что такие критерии реализации социально-экономических прав человека как уровень жизни, продолжительность жизни и образованность выступают базовыми переменными для определения ООН индекса человеческого развития. Так, в докладе ПРООН о человеческом развитии за 2001 г. в первую группу с высоким уровнем человеческого развития вошли несколько посткоммунистических государств: Словения, Чешская Республика, Словакия, Польша, Эстония, Хорватия и Литва. Страны СНГ вошли во вторую группу стран со средним уровнем человеческого развития.

Западные представления о свободе и правах человека при реализации в постсоветских обществах испытывают определенные изменения. Как и в любом модернизирующемся обществе с сильными элементами традиционализма, справедливо пишет Г. Дилигенский, заимствованные явления или пересаженные, например, на российскую или узбекскую и т. д. почву институты, сохраняя практически в неприкосновенности свою внешнюю форму, приобретают специфические черты, которые вносят существенные коррективы в их содержание [21]. То же происходит с институтом прав и свобод человека в постсоветских обществах. Для отдельного человека права и свободы важны только как характеристика своего внутреннего мира, а не как общий принцип. Образы «индивидуальной свободы», «свободного человека» большинством населения постсоветских обществ рассматриваются в рамках реального жизненного пространства и чаще связываются с пространством социально-экономическим, чем с политико-правовым. Даже те, кто статус свободного человека связывает с жизнью в правовом государстве, соблюдением законности, в большинстве случаев (65%) главными называли социально­экономические ограничители своей свободы и распространяли требование соблюдения законов, прежде всего, на социально-экономическую сферу. Как показывают опросы, для подавляющего большинства населения постсоветских государств приоритетной является реализация, в первую очередь, социально­экономических прав, хотя осознается важность и необходимость политических прав и свобод. Доминирование в современных представлениях об индивидуальной свободе социально-экономических характеристик показывает, что в перспективе вероятность институционализации свободы в западном понимании будет выше с ростом материального благосостояния населения, что позволит по-новому оценить гражданские и социально-экономические права, а вместе с ними - самостоятельность и независимость в их западном понимании. В трансформирующемся обществе все еще остается слабой взаимосвязь индивидуальной свободы с правовым полем: только 24% опрошенных описывали индивидуальную свободу в терминах прав человека, права и законности.

Переживаемый период конфликта ценностей объективно необходим для естественной адаптации большинства населения к новой системе ценностей в своей социальной и политической жизни. Результатом достаточно длительного поступательного развития, в ходе которого происходит постепенное вытеснение ценностей традиционных, может стать развитие либеральной системы ценностей. В постсоветских обществах либерализм в ценностном плане победил лишь на вербальном уровне, но не стал еще повседневной нормой культуры, образа жизни, всей жизнедеятельности общества, т. е. еще не воспринят на уровне массового сознания. Тем не менее, по мнению Е. Аубакирова, либеральные ценности становятся ведущей социокультурной тенденцией в обществе переходного периода [22]. Представляется необходимым привести политический процесс в соответствие с утверждающейся системой ценностей путем повышения политической культуры, базирующейся на этих ценностях.

Несмотря на своеобразие происходящих процессов, постепенное укоренение в сознании населения либерально-демократических ценностей, в том числе прав и свобод человека - это процесс объективный. Переход к свободному обществу будет происходить, во-первых, по мере утверждения в сознании принципов либеральной свободы; во-вторых, на основе усиления роли государства в защите провозглашенных прав; в-третьих, на основе повышения гражданской и политической активности населения, роста его протестного потенциала против нарушений прав человека. Этот переход зависит от деятельности институтов государственной власти, всех субъектов политико-правовых отношений, уровня политической и правовой культуры граждан, активного использования возможностей, предоставляемых еще несовершенным законодательством. Результаты исследований, проведенных в России, Казахстане, Кыргызстане и других постсоветских государствах, свидетельствуют, что в условиях, когда общество попыталось отказаться от авторитарных методов государственного управления и встать на путь правового регулирования, а граждане получили более или менее реальную возможность пользоваться правами и свободами, четко обозначился низкий уровень политической и правовой культуры общества, в том числе культуры прав человека. В условиях возросшей востребованности права более заметным стал правовой нигилизм, который негативно отражался на процессе формирования демократических ценностей, культуры прав человека. Правовой нигилизм, несовершенство законодательства, неэффективность деятельности государственного аппарата, рост коррупции и др. выступают как форма отчуждения индивидов и социальных групп от права и правопорядка, управления обществом и государством. Поэтому осуществление конституционных прав и свобод граждан предполагает наличие определенного уровня правового сознания и правовой культуры граждан, их сознательность и гражданскую активность. Эта активность способна преодолеть объективные препятствия на пути реализации прав человека (действительно существующие противоречия), а также субъективные причины (отсталость, пассивность, патернализм), которые делают осуществление прав и свобод человека нередко формальным. Если в советском обществе культура прав человека традиционно формировалась как достаточно сильная антитеза государству, то на Западе противопоставление прав человека и государства хотя и имело место, но было гораздо мягче, что является одним из базовых отличий постсоветских государств от Запада. Мировой опыт свидетельствует, что утверждение прав человека как антитезы государства является бесперспективным.

Постсоветские государства, взяв за концептуальную основу своего развития принципы либеральной демократии, могут и должны признать необходимость реализации прав человека, которая возможна при условии независимого и динамичного их социально-экономического и политического развития. С более высокими темпами экономического развития, повышением жизненного уровня населения, экономической и политической независимости постсоветских государств, формированием среднего класса и гражданского общества, ростом гражданственности необходима и все более возможна реализация всей совокупности прав и свобод человека. Некоторые западные исследователи (например, Б. Боуринг, Великобритания) признали необходимость осмысления серьезных препятствий институционального характера в постсоветских государствах и признания объективного характера и права этих стран придерживаться собственных правовых традиций. Традиции как мощный культурный пласт сохраняются, развиваются и передаются из поколения в поколения в современном обществе не только потому, что выражают «душу народа», но и потому, что несут в себе коллективный опыт и разум, накопленные предшествующими поколениями. Используя традиции как коллективный опыт и разум, современный человек может умело и осторожно пользоваться своей свободой, направить ее как в своих частных интересах, так и интересах общества, не допустить ситуации «войны против всех». Вместе с тем, как свидетельствует мировой опыт, как недопустима абсолютизация свободы и интересов отдельного человека, так недопустима абсолютизация интересов общественных, в том числе роли и значения традиций в развитии современного общества, которая способна привести к консервации общественных отношений, стать тормозом для их развития. Традиции важны и необходимы до тех пор, пока они не становятся препятствием для свободы человека, его самореализации как индивида, а, значит, и общества в целом. И если либерализм обращается к индивидуальному опыту и разуму, а традиционалистский политический рационализм к коллективному, то только их органичное сочетание в массовом политическом сознании позволяет создать баланс интересов, баланс индивидуального и коллективного разума, а, значит, создать позитивный импульс для политической практики [23, с.18].

Таким образом, все стереотипы тоталитарного сознания, как правило, переносятся в посттоталитарное состояние, накладывая свой отпечаток на облик посткоммунистической демократии. Важнейшими факторами трансформации массового сознания остаются экономическая и политическая нестабильность, снижение жизненного уровня большей части населения, резкое социальное расслоение, слабость власти и затянувшиеся поиски новой модели развития демократического общества. Негативное восприятие результатов экономических и социальных реформ, характерное во второй половине 90-х гг. для значительной части населения, определяло стабильно низкий общенациональный уровень доверия к органам государственной власти. Все это сдерживало гражданскую и социальную активность населения, привело к двойственности в восприятии прав человека. Большинство постсоветских государств, переживая схожий путь политической трансформации (на большей ее части только начался процесс формирования демократической политической системы; не развиты такие ее ключевые компоненты, как эмансипация политического индивида, реальная многопартийная система и др.), не выработав всех необходимых политико-правовых механизмов, способных смягчить трансформационные процессы, оказались в значительной степени неподготовленными к практической реализации концепции прав человека. Четко обозначился разрыв между нормативно-правовым и функциональным аспектами прав человека, связанным противоречием между конституционным признанием приоритета прав человека перед интересами государства и отсутствием реальных механизмов, способных реализовать этот принцип. Определенный рост антилиберальных настроений и тяга к авторитаризму, наблюдаемые в ряде постсоветских государств, не могли не влиять на восприятие концепции прав и свобод человека, ее реализацию, а в конечном итоге на темпы и широту процессов демократизации. Характер и особенности политической культуры граждан в определенной степени объясняют, почему одни и те же политические институты в одном государстве функционируют успешно (например, на Западе Уполномоченный по правам человека), а в другой - нет.

В силу обозначенных причин западные представления о правах человека претерпели существенную корректировку при внедрении их в постсоветскую действительность. Заимствованные западные идеи и институты, сохраняя в целом неизменными внешнюю форму, приобретали иное, специфическое содержание, что привело к различиям в уровне понимания и утверждении прав человека. Учитывая, что в западных странах политическая модернизация осуществлялась постепенно и концепция прав человека утвердилась не сразу, то и политический процесс утверждения прав человека в постсоветских обществах должен проходить осторожно и взвешенно с учетом всех особенностей и возможностей. Прямое же перенесение западных демократических институтов постсоветскими обществами, как указывалось выше, не решает проблемы, более того - может усугубить ее. Только органичный синтез традиции и современности, индивидуальности и социальности позволит успешно развиваться процессам демократизации в постсоветских государствах. В ходе трансформации и модернизации в этом случае постепенно будет складываться либеральная система и демократическая политическая культура с одновременным развитием как западных, так и собственных национальных ценностей, что является процессом объективным и продолжительным по времени. Постсоветские общества, на наш взгляд, могут воспринять политические, правовые и другие нормы западной цивилизации, в том числе концепцию прав человека, если они, во-первых, будут представлены, прежде всего, как ценности общечеловеческие, а, во-вторых, сквозь призму собственных, проверенных практикой национальных ценностей. Тем самым постсоветские государства способны внести свой опыт и свое видение в общечеловеческую концепцию и практику прав человека.

В постсоветских обществах социально-экономическая сфера во многом определяла массовое сознание. Если на Западе шли от гражданских и политических прав к социальным по мере созревания экономических, правовых и иных предпосылок и принцип конституционализма дополнялся принципом социальности, то для подавляющего большинства населения постсоветских государств приоритетной является реализация социально-экономических прав, хотя осознается важность и необходимость политических прав и свобод, которые остаются здесь относительно слабыми. Опора государственной политики большинства постсоветских государств на идеологию и ценности социально-экономических прав человека, их конкретизация с учетом постсоветской реальности, отражение этих тенденций в массовом сознании способны в определенной степени стать средством политического, правового и культурного обеспечения стабильности и роста жизненного уровня населения. Рост благосостояния людей послужит реальной основой дальнейшей институционализации гражданских и политических прав. Если на начальном этапе трансформации наибольшие возможности и перспективы связаны были с параллельным утверждением гражданско-политических и социально­экономических прав человека с опорой на последние (что стратегически и тактически верно в период экономической нестабильности), то в условиях стабильности и экономического подъема важно при одновременном утверждении двух групп приоритет отдавать гражданским и политическим правам.

Как выше отмечалось, становление новых экономических и политических отношений существенно осложнялось несовершенством современных политических институтов, отстававших в развитии от социальной реальности. Для государственных органов власти всех уровней оставалась характерной отчужденность от населения, высокая степень коррумпированности, отсутствие традиций уважения прав и свобод человека. В постсоветских государствах все еще допускались серьезные нарушения прав граждан и назрела необходимость в формировании эффективной национальной правозащитной системы, в том числе государственных правозащитных институтов.