От унитаризма к подлинному федерализму

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что Россия не просто некий искусственный конгломерат территорий, наций, народ­ностей, этносов, а единый нерасчленимый организм с общим для всех его членов жизненным пространством. Народы и территории, вошед­шие в состав Российского государства на разных этапах его формиро­вания, независимо от того, как это произошло, добровольно или насильственным путем, на основе договорных или иных актов, уже в течение длительного времени составляют неразрывные части еди­ного культурно-исторического и политико-экономического простран­ства.

Неправомерно рассматривать крах тоталитаризма и распад со­ветской империи как прелюдию к расчленению России или прекра­щению российской государственности. Более того, при определенных условиях современные процессы могут стать отправным рубежом государственного и духовного возрождения России, восстановления единого государственного сознания и в то же время возрождения национального самосознания многочисленных населяющих ее наро­дов. Эти два начала не противоречат друг другу, а взаимодействуют. Любая национальная идея, по-видимому, представляет собой вариант национального сознания, некий эталон и ориентир самоидентифика­ции, совокупность ценностей, устремлений, идеалов этноса, его понимания своей истории и своего места в мире. Что касается рус­ской (или российской) идеи, то ее сущностное содержание - полина­циональность, органическое соединение различных народов, куль­тур, традиций, конфессий и т. д. В этом единстве оказались органиче­ски скрепленными единые государственность, социокультурная система, единый образ жизни, с одной стороны, этно-национальный, конфессиональный, национально-культурный плюрализм - с другой.

В этом плане русская (российская) идея обнаружила не просто свою открытость к влияниям извне, а открытость в смысле способно­сти органически интегрировать самих носителей этих влияний. B. C. Соловьев не без оснований говорил о том, что все хорошее в Рос­сии основано на забвении национального эгоизма. Это ”и русское государство, зачатое варягами и оплодотворенное татарами, и рус­ское благочестие, воспринятое от греков, и заимствованное с Запада просвещение, без которого не было бы русской литературы”. С этой точки зрения Ч. Айтматов, Ф. Искандер и множество других писате­лей, поэтов, художников в такой же степени явления общероссий­ской культуры, в какой и В. Астафьев, М. Дудинцев, Ф. Абрамов и др. Необходимо раз и навсегда осознать ту реальность, что ислам, буд­дизм и ряд других вероисповедческих традиций, существующих на территории России, не навязаны ей извне, не есть нечто для нее чуже­родное, а составляют ее интегральные части. В этой связи вызывают недоумение рассуждения о том, что России нужно уходить, например, с Северного Кавказа, отгородиться от мусульманских народов дан­ного региона непреодолимыми пограничными барьерами. Здесь, на мой взгляд, предается забвению тот факт, что Россия просто так не может уходить от самой себя, поскольку Северный Кавказ, равно как Поволжье, Дальний Восток и т. д., является неотъемлемой ее частью. То же самое, естественно, верно и в отношении населяющих эти регионы народов.

Другое дело, что большевистская империя, в идеологическом плане претендовавшая на интернационализм, была ориентирована на денационализацию народов и была по своему характеру метанациональнальным образованием. Здесь была достигнута видимость единства, прикрываемая единством государственности. Со всей ответственностью можно утверждать, что одна из важнейших причин большинства, если не всех, национальных конфликтов, потрясающих в настоящее время нашу страну, коренится в попрании подлинных интересов народов, их ценностей, традиций, обычаев, в урезывании их законных прав на самоопределение, решение социальных, эконо­мических, духовных и иных проблем. Это определяет жизненную необходимость сохранения целостности и неделимости Российской Федерации. Защиту целостности государства нельзя отождествлять с изжившими себя имперскими началами и устремлениями. Очевид­но, что перед Россией стоит задача сохранить свою целостность и не допустить при этом ущемления интересов республик, автономий, краев и областей. Оптимальный путь достижения этой императивной цели я вижу в отказе от унитаризма и переходе к подлинному, реаль­ному федерализму.

Вплоть до подписания федеративного договора Российская Фе­дерация строилась по национально-территориальному принципу, в соответствии с которым ее субъектами считались только автономные республики, а также с теми или иными оговорками - автономные области и национальные округа. Отношения федерального правитель­ства России с краями и областями как административно-территори­альными единицами строились по принципу скорее унитарному, чем федеральному. С этой точки зрения Российскую Федерацию в точном смысле этого слова нельзя было назвать федеративным го­сударством, поскольку в ней органически сочетались федеративные и унитарные принципы. Более того, вопрос этим отнюдь не исчерпы­вается. Дело в том, что и Советский Союз, и собственно РСФСР теоре­тически считались федерациями, на самом деле единая для них система государственно-административного управления сверху до­низу, от Москвы до самых до окраин, характеризовалась жесткой централизацией, которая практически исключала какое-либо зна­чимое отклонение от стандартной иерархии властных структур, распределение и реализацию властных полномочий. С этой точки зрения центр присутствовал на всех этажах власти, союзный центр - Москва - в соответствии с рангом повторялся в столицах союзных республик, автономий, областей, райцентрах, поселковых и сельских Советах. Иначе говоря, это было нечто вроде ’’унитарной федерации”.

Необходимо признать, что немалую роль в нагнетании страстей по данному вопросу уже в наше время играют господствующие ныне терминологическая путаница и беспредел в толковании основопо­лагающих для российской государственности вопросов. При обсуж­дении проблем государственного устройства, хотя много и простран­но рассуждают о федерализме, республиканском суверенитете, само­стоятельности и т. д., руководители как в Москве, так и в республи­ках в большинстве своем аргументируют в терминах унитарной, а не федералистской модели государства. С одной стороны, любой шаг к самостоятельности в Москве воспринимается как сепаратизм, и, наоборот, любое действие федерального правительства по укреп­лению вертикальных властных структур в республиках восприни­мается как имперские притязания. В этой связи возникает настоя­тельная необходимость определить, какое именно содержание вкладывается в каждое конкретное понятие, уточнить, а где нужно, и скорректировать смысл и содержание, вкладываемые в такие поня­тия, как ’’суверенитет”, ’’независимость”, ’’федерация”, ’’конфеде­рация”, ’’автономия” и т. д. Ведь не секрет, что большинство руково­дителей национальных движений, выступая за национальный суве­ренитет своих народов, не вынашивают планы выхода из состава Российской Федерации. В подавляющем большинстве случаев речь идет не о сепаратизме, не об отделении от России, а об устройстве и урегулировании отношений с Москвой на действительно федератив­ных началах.

Под самоопределением понимается свобода каждого народа жить по собственным законам, под управлением избранных им самим властных структур, распоряжаться своей судьбой по своему усмотре­нию, при этом не нанося ущерба свободе и законным интересам дру­гих народов.

Требуя для себя самоопределения, народы бывших автономий добиваются свободы распоряжаться своей судьбой на своей террито­рии. Территория федерации есть совокупность территорий составляю­щих ее автономных образований, краев и областей. Коль скоро за автономиями признается статус государственности, то они должны обладать в той или иной форме суверенитетом. И, соответственно, их отношения с федеральными властями должны строиться на федера­тивных началах. Народы бывших автономий, объявивших о своем суверенитете, как раз и добиваются того, чтобы наполнить этот прин­цип реальным содержанием. Здесь уместно привести пример некото­рых западных стран, которые решают межнациональные конфликты путем предоставления этническим меньшинствам широких возмож­ностей самовыражения. Так, в маленькой Бельгии фламандцам, валлонам, немцам делегированы достаточно широкие полномочия в решении социально-экономических, культурных и языковых проб­лем, а также в осуществлении, хотя и в ограниченных пределах, международных связей. В Финляндии, хотя шведы составляют 6,1% населения страны, шведский язык, наряду с финским, объявлен государственным.

Верно, что XIX - начало XX в. стали периодом, прошедшим под знаком национализма, национально-освободительных движений и создания национальных государств. Сначала объединение в единые государства Италии и Германии; затем первая мировая война, при­ведшая к распаду Габсбургской монархии и образованию на ее раз­валинах целого ряда национальных государств (или государств из нескольких близких друг другу народов) - Венгрии, Австрии, Чехословакии, Югославии. Аналогичная судьба рано или поздно могла быть у Российской империи. Но здесь процесс оказался во многом прерванным. Примирившись с потерей Финляндии, Польши и при­балтийских государств, пришедшие к власти в результате октябрь­ского переворота большевики сумели остановить процесс националь­ного самоопределения, загнать его вглубь. Более того, большеви­ками была создана невероятная чересполосица при проведении национально-государственных границ, и мы сейчас пожинаем ее плоды.

Но при всем том необходимо учесть, что за прошедшие семь с лишним десятилетий на огромных просторах бывшей Российской империи создалась качественно новая национально-территориальная, демографическая, географическая, политическая, государственно-­административная и т. д. ситуация. В результате коренным образом изменилось положение всех без исключения национально-террито­риальных государственных образований в отношении России, изме­нились сам образ жизни людей, их менталитет и т. д. Поэтому естест­венно, что совершенно в новом свете предстают традиционные кате­гории и понятия национального суверенитета, самоопределения, независимости и т. д. Со всей очевидностью обнаруживается, что, например, стремление к национально-государственной самостоятель­ности сразу после октябрьского переворота 1917 г. означало одно, а в нынешних условиях - нечто другое.

В данной связи помимо всего прочего нелишне напомнить, что при формировании государственно-административной структуры СССР государственные границы проводились буквально по живому телу этносов. Достаточно оторваться от абстрактных схем и взгля­нуть на проблему трезвыми глазами на местах, чтобы убедиться в том, что любые попытки установить государственные границы по сугубо национальному принципу обернутся непредсказуемыми кро­вавыми последствиями.

На всем необъятном евразийском пространстве бывшего СССР имело место поистине вавилонское смешение народов. Из них 65 млн. человек проживают вне пределов своих национальных образований или своей исторической родины. Плюс к этому что-то около 12,5 млн. смешанных семей. Что касается собственно России, то здесь в настоя­щее время численность нерусских народов составляет около 27 млн. человек, или 18,5% от всей численности ее населения. По этому показателю Россия не столь резко отличается от Франции, Велико­британии, Испании, которые, как правило, не причисляются к много­национальным государствам. Причем из этих 27 млн. 4,3 млн. состав­ляют украинцы, 1,2 млн. - белорусы, 636 тыс. - казахи, 532 тыс. - армяне и т. д., не претендующие на свою государственность. При этом многие миллионы представителей коренных этно-национальных групп проживают на территории России, но вне пределов своих на­циональных республик. Например, более 2/3 татар (а по некоторым данным, даже больше) живут вне Татарстана, в том числе 300 тыс. в Москве, 2/3 мордвы обосновались вне Мордовии. В Башкортостане по численности башкиры занимают третье после русских и татар место. В некоторых автономных образованиях титульные этносы составляют 1/3 всего населения или даже меньше. В общей сложности числен­ность титульных народов во всех российских республиках, вместе взятых, составляет всего Ю млн., или 1% от общей численности насе­ления России. При этом нельзя упускать из виду и то, что в республи­ках проживает около 26 млн. человек, в том числе 12 млн. русских.

При таком положении очевидно, что лишены всяких разумных оснований любые попытки строить государство вокруг одной нацио­нальности, замкнуть государственность на этноцентризме. Постепен­но оправдываются прогнозы тех западных исследователей, которые пришли к выводу, что понятие ’’государство-нация” уступает место понятию ’’государство-сообщество”.

Таким государством-сообществом народов является и Россий­ская Федерация. Здесь представлен весь спектр известных к настоя­щему времени уровней экономического развития - от сугубо аграр­ного до близкого к постиндустриальному. Основная часть регионов и территорий располагается, обнаруживая разнообразие климатиче­ских, ресурсных, человеческих и иных факторов, между этими двумя полюсами. Естественно, что приверженность и податливость экономической, социальной и политической модернизации, рефор­мам, переустройству жизни не могут быть одинаковыми на всем евразийском российском пространстве. Но унитаризм как в ментали­тете многих руководителей, так и в политике официальных струк­тур изживается весьма медленно, трудно и болезненно. Так, за 1992 г. доля расходов федерального бюджета страны составила более 60%, а с корректировкой на изменение методологии расчетов - око­ло 75% от общих бюджетных расходов. Подлинный федерализм, естественно, не приемлет такой аномалии.

С учетом всего сказанного, разрабатывая модель национально­-государственного устройства Российской Федерации и корректируя эту модель в процессе ее реализации, необходимо постоянно иметь в виду, что любой политической системе присущи не только конфлик­ты интересов, но и конфликты основополагающих ценностей. Эти последние коренятся не только в социально-экономической и поли­тической сферах, они лежат глубже политики и экономики, состав­ляя основу последних. Поэтому очевидно, что в российских реалиях речь может идти не только об экономическом и политическом плюрализме, но и плюрализме социокультурном, конфессиональном, ценностном. В свете этого суть современной демократии, особенно в условиях России, неотъемлема от обеспечения разным культурным традициям доступа к центрам власти и учета многообразия культур. Осознав это, необходимо признать реальность пространственного плюрализма и многоукладности жизни, преодолеть страх призрака сепаратизма там, где речь идет о стремлении к утверждению действи­тельно федеративных принципов. С этой точки зрения важно учесть, что одна из важнейших сущностных характеристик демократии со­стоит в том, что она признает не только равенство стартовых воз­можностей, но и равенство способов жизнедеятельности. Поэтому, как отмечал М. Я. Гефтер, необходимо ’’признать за территориями, пространствами, населенными людьми, право представительства разных не просто способов производства, а больше и глубже - способов человеческой жизнедеятельности, которую ни в коем случае нельзя силой или ненасильственно сводить к единому основанию. В этом залог сохранения и развития демократии в рамках евразий­ского человеческого пространства”. При таком подходе особую ак­туальность приобретают отношения между различными общинами, городами, регионами, национально-государственными образования­ми и федеральным государством, с одной стороны, гражданским об­ществом, экономикой и государственными властями на всех уров­нях - с другой.

В настоящее время в принципе первый шаг к отказу от унита­ризма и переходу к подлинному федерализму подписанием федера­тивного договора уже сделан, дело лишь за тем, чтобы обеспечить его реализацию. Главное достоинство договора, на мой взгляд, состоит в том, что в нем намечена установка на отказ от гибридного характера Российской Федерации, в которой уживались одновременно федера­тивные и унитарные принципы государственного устройства. Так, по новому федеративному договору, наряду с республиками в составе России и автономными образованиями статус субъектов федерации получили также края, области, Москва и Санкт-Петербург.

Перспективы введения рынка и его эффективного функциони­рования обеспечиваются определенной системой ценностей, форми­рующейся в контексте соответствующих этно-национальных и куль­турно-исторических социокультурных и политико-культурных усло­вий и традиций. Поэтому очевидно, что в России с ее национальным, религиозным, культурным и т. д. плюрализмом и, соответственно, плюрализмом ценностей рыночные отношения могут сложиться с различными экономическими, социальными и научно-техническими результатами.

Разумеется, велик соблазн дистанцироваться от России, ассоции­рующейся с имперским прошлым, но все же есть некие закономер­ности и реальности, которые сильнее субъективных желаний и свое­волия политиков. Эти реальности таковы, что именно России сужде­но играть первостепенную геополитическую роль в достижении и обеспечении стабильности во всех регионах бывшего Советского Союза. Есть все основания для вывода о том, что по завершении периода преобладания центробежных тенденций новые государства будут вынуждены искать не то, что их разъединяет, а, наоборот, то, что их соединяет. Уже сейчас в возрастающей степени во многих быв­ших союзных республиках начинают сознавать, что в отдельности они не способны выйти из кризиса и стать на рельсы демократического переустройства. Соображения экономических интересов и выгод ска­зываются все настойчивее. Осознанием этих реальностей во многом определяется и наблюдающаяся в последнее время тенденция к возрождению интереса у большинства новых государств ближнего зарубежья к СНГ. Это не в последнюю очередь объясняется тем фак­том, что Россия за прошедший со времени развала СССР период при всех возможных оговорках продемонстрировала свою способность быть стабилизирующим фактором как в собственных границах, так и в ближнем зарубежье.

Это в еще большей мере верно в отношении собственно россий­ских национальных республик, а также краев, областей и регионов. Рано или поздно на всем российском евразийском пространстве неизбежно сработают обыкновенный здравый смысл и инстинкт самосохранения человека и общества. Дезинтеграционные центро­бежные тенденции имеют свой предел, более или менее ограничен­ный объективными условиями и возможностями. Достигнув его, развитие непременно пойдет к центростремительным, интеграцион­ным процессам.