Внутриполитические и внешнеполитические воззрения российского консерватизма

Политическая идеология консерватизма возникла в Западной Европе как непосредственная реакция на события периода Великой французской революции. Первые идеологи консерватизма — Э. Берк и Ж. де Местр — осудили политический экстремизм, проявившийся в годы революции во Франции и выразившийся в массовом терроре и гибели большого количества ни в чем не повинных людей. Ответственность за это лежала, по мнению идеологов консерватизма, на революционерах и проповедуемых ими ложных идеях. В результате были разрушены внешние ограничения, которые в обычных условиях не позволяют обнаружиться низменным наклонностям и страстям, имманентно присущим человеческой натуре. Поэтому сохранение легитимного политического порядка и твердой государственной власти, традиционных моральных норм, основами которых является семья, религия и церковь, — это залог стабильности. Идеологи консерватизма не выступали против назревших общественных изменений, но полагали, что такие изменения должны происходить постепенно при сохранении преемственности по отношению к прежнему порядку вещей и уважении существующих традиций.

Конкретное содержание политической и экономической программы консерватизма постоянно менялось в зависимости от того, кто в данный момент был главным идейным противником консерваторов. Сначала это были либералы, а с середины XIX в. во все большей степени ими становятся сторонники социалистических идей. С либералами же постепенно происходило идейное сближение, результатом которого стал либерально-консервативный консенсус по многим важным проблемам общественного развития. Такой консенсус был присущ некоторым представителям либерального крыла русской дореволюционной общественно-политической мысли, например П. Струве (см. § 1 данной главы).

Процесс зарождения и развития российского консерватизма отличался от процесса эволюции этой политической идеологии в Западной Европе. Родоначальником российского консерватизма принято считать известного русского историка и писателя Н. М. Карамзина. По сути, он выразил мысли, сходные с мыслями Э. Берка и Ж. де Местра, но фактически независимо от них. Н. Карамзин непосредственно наблюдал события начального этапа Французской революции, встречался и относился с симпатией ко многим ее деятелям, в частности к Робеспьеру. Однако дальнейшие кровавые события во Франции заставили русского историка существенно пересмотреть свои взгляды. Он перестал верить в возможность таких социальных изменений, которые не были бы обоснованы предшествующим историческим опытом. В предисловии к своей широко известной многотомной «Истории государства Российского» Н. Карамзин писал:

«Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории, и смотрят на ее листы как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество, и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастье.

Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство, и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества» [12, с. 13].

Изучение русской истории позволило Н. Карамзину прийти к выводу, что для каждого народа присущ свой, особый путь развития, и поэтому очень важно заботиться о сохранении «народного духа», вбирающего в себя исторический опыт нации. Исходя из этого, Н. Карамзин негативно оценивал реформаторские планы М. Сперанского, полагая, что они могут подорвать основы русской жизни, поскольку станут лишь «пустыми прожектами», оторванными от реальностей и исторического прошлого России. Н. Карамзин критиковал с консервативных позиций и политику Александра I. В частности, он был противником полонофильских планов императора, в соответствии с которыми западные губернии Российской империи предполагалось административно включить в состав Царства Польского. Позиция Карамзина в этом вопросе подтверждала, что для консерваторов национально-патриотические ценности были основополагающими (см. главу IV).

В царствование Николая I, для которого, как уже отмечалось, было характерно преобладание консервативных тенденций, идеология консерватизма находила своих приверженцев не только в среде государственных деятелей, но и среди оппозиционно настроенной к государственной власти общественности. В частности, речь идет об идеологах славянофильского движения А. С. Хомякове и И. В. Киреевском. Вот как описывает своеобразную, равноудаленную и от революционного радикализма, и от безусловного одобрения и поддержки существующих институтов и отношений позицию славянофилов современный российский исследователь С. Лебедев:

«Славянофилы выступали против бюрократических извращений, которые они связывали с последствиями Петровских реформ и которые особенно пышно расцвели в царствование Николая I. При этом славянофилы были против методов революционной борьбы, а николаевское время не давало им никакой возможности открытой политической деятельности. Вот отсюда и та своеобразная двойственность славянофилов, отвергающих и революцию, и реакцию. Неверие в благодетельность революционных переворотов и нежелание идти на службу крепостническому самодержавию привело «оппозицию его величества», каковой были славянофилы, в положение стоящих особняком салонных ораторов и литераторов» [13, с. 81-82].

Конец царствования Николая I и восхождение на престол Александра II обозначили наступление эпохи Великих реформ. Хотя в целом эти реформы изначально вдохновлялись идеями либерализма, в том числе были предложены и консервативные планы реформирования российского общества. За реформы выступала консервативная газета «Московские ведомости» и ее главный редактор М. Н. Катков. Однако реформы в представлении М. Каткова должны были не подрывать, а укреплять самодержавный политический строй как единственно приемлемый для России и русского народа.

По мере активизации радикальных настроений среди русской интеллигенции и развития революционного движения российский консерватизм все более и более принимал охранительный характер. Для поддержания устоев существующего политического строя необходимо было, по мнению русских консерваторов, сохранять и устои официальной православной церкви. Еще в годы правления Николая I министр просвещения граф С. Уваров выдвинул знаменитую формулу «Самодержавие, православие, народность», находившую поддержку и у последующих поколений российских консерваторов. Наиболее заметной и влиятельной фигурой среди них в конце XIX в. стал К. П. Победоносцев. Он был наставником двух последних российских императоров и занимал пост обер-прокурора Святейшего синода. К. Победоносцев считал своим долгом способствовать сохранению самодержавного политического строя и неприкосновенности существующей общественной системы. Крайне негативно он относился к конституционному правлению, парламентаризму. Его неодобрение вызывали такие институты, возникшие в эпоху Великих реформ, как земства, независимый соревновательный суд, независимая печать. По инициативе К. Победоносцева в годы правления Александра III от многих начинаний предшествующих десятилетий отказались. К. Победоносцев выступал за дальнейшее подчинение церкви интересам государства, был противником не только демократизации, но и секуляризации общественной жизни.

Русская дореволюционная консервативная социально-политическая мысль обращала большое внимание не только на внутриполитические проблемы, но и на проблемы международной политики. Если в рамках либерализма сформировалась международно-политическая доктрина, в законченном виде представленная еще И. Бентамом и И. Кантом, то консерватизм как политическая идеология отличался многообразием внешнеполитических концепций, появившихся в разное время в разных странах. И все же можно увидеть определенную связь между консерватизмом и тем течением политической мысли, которое привело в XX в. к появлению школы политического реализма в теории международных отношений. Данное течение всегда рассматривало национальный интерес в качестве главного мотива внешней политики государств, а силу — как фактор достижения их внешнеполитических целей.

В конце XIX в. «реалистическая» традиция нашла свое выражение в геополитике. Геополитические концепции Ф. Ратцеля, Р. Челлена, X. Маккиндера, К. Хаусхофера, К. Шмитта на практике смыкались с основными политическими установками консерватизма, отдававшим приоритет интересам государства, нации, в том числе и в отношении прав и свобод отдельных индивидов.

Внешнеполитическим концепциям дореволюционного российского консерватизма, так же как и западноевропейским, геополитический подход отнюдь не был чужд. Это обстоятельство подтверждается и тем, что первой концепцией, характеризующей место России в мире и приоритеты ее внешней политики, стала геополитическая по своей сути концепция Н. Я. Данилевского. Он продолжил начатый еще славянофилами и западниками спор о взаимоотношениях России и Западной Европы, но перевел его из социально-философского и культурологического в геополитическое русло. Н. Данилевский обратил внимание на несправедливую оценку России и целей ее внешней политики со стороны многих представителей Западной Европы. Эти оценки, по мнению русского мыслителя, были тем обиднее для России, поскольку она не раз в своих внешнеполитических действиях исходила не из собственных интересов, а интересов западноевропейских государств — Германии, Франции, Австрии, или из общеевропейских интересов в целом. Н. Данилевский считал ложными западноевропейские стереотипы восприятия России как агрессивного по своей природе государства, стремящегося к постоянной экспансии и являющегося препятствием на пути общественного прогресса. Он отмечал, что процесс формирования территории Российского государства шел преимущественно естественным образом, при незначительной роли фактора, который в западноевропейских странах принято считать насильственными завоеваниями.

Выявляя причины предвзятого отношения западноевропейцев к России, Н. Данилевский задается вопросом: является ли Россия Европой и что представляет собой сама Европа? Географически Россия, точнее ее часть, входит в понятие «Европа», но сама Европа — лишь один из полуостровов евразийского материка. Однако для Н. Данилевского Европа — не просто географический, но и цивилизационный феномен. Она связана с конкретным культурно-историческим типом — германо-романской цивилизацией. На вопрос «Принадлежит ли в этом смысле Россия к Европе?» Н. Данилевский отвечал следующим образом:

«К сожалению или к удовольствию, к счастью или к несчастью — нет, не принадлежит. Она не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа как благотворные, так и вредоносные соки непосредственно из почвы ею же разрушенного древнего мира, не питалась и теми корнями, которые почерпали пищу из глубины германского Духа. Не составляла она части возобновленной Римской империи Карла Великого, которая составляет как бы общий ствол, через разделение которого образовалось все многоветвистое европейское дерево, не входила в состав той теократической федерации, которая заменила Карлову монархию, не связывалась в одно общее тело феодально-аристократической сетью, которая (как во время Карла, так и во время своего рыцарского цвета) не имела в себе почти ничего национального, а представляла собой учреждение общеевропейское — в полном смысле этого слова. Затем, когда настал новый век и зачался новый порядок вещей, Россия также не участвовала в борьбе с феодальным насилием, которое привело к обеспечениям той формы гражданской свободы, которую выработала эта борьба; не боролась и с гнетом ложной формы христианства (продуктом лжи, гордости и невежества, величающим себя католичеством) и не имеет нужды в той форме религиозной свободы, которая называется протестантством. Не знала Россия и гнета, а также воспитательного действия схоластики и не вырабатывала той свободы мысли, которая создала новую науку, не жила теми идеалами, которые воплотились в германо-романской форме искусства. Одним словом, она не причастна ни европейскому добру, ни к европейскому злу; как же может она принадлежать Европе? Ни истинная скромность, ни истинная гордость не позволяют России считаться Европой» [ 14, с. 58-59).

Подражание Европе, «европейничание» Н. Данилевский называл главной болезнью русского общества. Следование же в фарватере общеевропейской политики ничего позитивного принести России не способно, Россия должна основывать свою внешнюю политику на собственных интересах, исходить из иной, чем у Европы, цивилизационной принадлежности. Западная романо-германская цивилизация вступила в эпоху своего упадка, и, по мнению Н. Данилевского, наступило время для новой цивилизации, которую образуют славянские народы. Внешнеполитическая стратегия России должна быть направлена на создание Славянской федерации во главе с единым и цельным русским государством: «Всеславянская федерация с Россией во главе, со столицей в Царьграде — вот единственно разумное, осмысленное решение великой исторической задачи, получившей в последнее время название восточного вопроса» [ 14, с. 385].

Панславистские идеи Н. Данилевского нашли отклик в российском обществе, особенно в правоконсервативных кругах. Эти идеи соответствовали и определенным тенденциям в реальной внешнеполитической стратегии России в конце XIX в. Однако в рамках русского консерватизма существовал и пессимизм как относительно возможности самого славянского единства, так по поводу его соответствия российским интересам. Один из самых значительных представителей консервативной политической философии России второй половины XIX в. К. Н. Леонтьев писал о том, что

«образование одного сплошного и всеславянского государства было бы началом падения государства русского. Слияние славян в одно государство было бы кануном разложения России. Россия не была и не будет чисто славянской державой. Чисто славянское содержание слишком бедно для ее всемирного духа» [ 15, с. 300].

Подлинное призвание России К. Леонтьев видел в создании особой русско-азиатской цивилизации, поскольку она (Россия) уже не является ни чисто славянской в этнографическом смысле, ни европейской в географическом смысле страной.

Так же как и многие другие русские консерваторы, К. Леонтьев с недоверием относился к Западу и идущим оттуда влияниям, считая, что России нужно устоять от этого влияния и сохранить свою самобытность. Своим политическим идеалом Леонтьев называл «византизм» как нечто противоположное «европеизму», связанному с эгалитарным прогрессом. Он полагал, что Россия должна избегать повторения европейского пути общественного развития и сохранять свою самобытность до лучших времен.

В конце XIX и начале XX вв. перед Россией встали серьезные проблемы как внутреннего, так и внешнего характера. С одной стороны, социально-экономическая и социально-политическая трансформация страны сопровождалась острыми конфликтами и потрясениями, с другой — Россия оставалась одним из основных субъектов тогдашней международной политики. Влияние российского консерватизма на внешнюю политику

России в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, было противоречивым. Одна часть правого политического лагеря разделяла националистические и панславистские идеи и способствовала вовлечению Российской империи в вооруженный конфликт с Австро-Венгрией и Германией, обернувшийся мировой войной. Но существовали и силы, стремившиеся избежать подобного исхода. Например, видный государственный деятель дореволюционной России П. Столыпин, совмещавший приверженность принципам консервативной политической философии с приверженностью идеям реформирования российского общества, считал, что условием для превращения России в развитое и модернизированное государство является не только отсутствие внутренних революционных потрясений, но и отказ от прямого участия в международных конфликтах.

В противовес многим российским либералам, испытавшим в начале Первой мировой войны восторг по поводу того, что Россия оказалась на одной стороне с такими передовыми, цивилизованными и демократическими странами, как Англия и Франция, отдельные сторонники консервативных взглядов весьма скептически оценивали возможные итоги начавшегося вооруженного противоборства. В этом отношении интересна докладная записка, поданная Николаю II за полгода до начала Первой мировой войны известным правоконсервативным деятелем дореволюционной России П. Н. Дурново. В этом документе поражает точность прогнозов относительно причин грядущего вооруженного конфликта, роли вовлеченных в него государств и расстановки сил между ними. П. Дурново считал, что война против Германии не соответствует национально-государственным интересам России. Эту позицию он обосновал тем, что возможные цели участия в такой войне либо недостижимы, либо иллюзорны. По поводу черноморских проливов П. Дурново указал на то, что традиционно не Германия, а Англия закрывала России дорогу к контролю над ними. Говоря о возможных территориальных приобретениях России за счет Германии и Австро-Венгрии, он поставил под сомнение ценность таких приобретений с точки зрения внутренней стабильности и безопасности Российского государства. П. Дурново предупреждал о возможных негативных последствиях включения в состав Российской империи Восточной Галиции (современной Западной Украины):

«Нам явно невыгодно во имя идеи национального сентиментализма присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с нами всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское, или мазепинское, движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться» [16, с. 59].

Нельзя не признать, что в данном случае прогноз П. Дурново оказался удивительно точным. Не менее точными были и его прогнозы относительно последствий войны для социально-политического строя как России, так и Германии. П. Дурново, как и многие правые политические деятели, считал Россию и Германию хранительницами консервативных политических и духовных ценностей, поэтому, с его точки зрения, борьба между ними «глубоко нежелательна» как несомненно «сводящаяся к ослаблению мирового консервативного начала, единственным надежным оплотом которого являются две названные великие державы».

«Более того, нельзя не предвидеть, — писал далее Дурново, — что при условиях надвигающейся общеевропейской войны таковая, опять-таки независимо от исхода ее, представит смертельную опасность и для России, и для Германии. По глубокому убеждению, основанному на многолетнем изучении всех современных противогосударственных течений, в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая в силу вещей перекинется и в страну-победительницу» [ 16, с. 60].

Для нашей страны итог Первой мировой войны был именно таковым. После большевистской революции возможности свободного развития как консервативного, так и большинства других направлений политической мысли внутри России исчезли, поэтому такое развитие продолжалось в эмиграции.