Политическая культура современной России
Политическая культура современной России, как и само российское общество, в высшей степени пестра и противоречива. Она состоит из множества разнородных пластов, которые далеко не всегда совпадают с западными аналогами — так, само понятие гражданской культуры выступает у нас осознанным заимствованием. Пытаясь выделить ее основные особенности, исследователи отмечают, что одним из главных отличий российской политической культуры от западной политической культуры выступает отношение к государству, а ее ключевой характеристикой оказывается государственный патернализм (Пивоваров 2006). «Постсоветские» граждане несут на себе неизгладимый отпечаток «человека советского», а последний, как известно, в своей повседневной жизни надеялся не столько на себя самого, сколько на заботу и опеку государственного аппарата. Подобное отношение к власти в значительной степени сохраняется и сегодня. Более того, оно усиливается тем фактом, что за последние десятилетия ценности демократии так и не получили признания большинства россиян, а политические апелляции к ним по-прежнему оставляют население равнодушным. Именно об этом свидетельствует та легкость, с которой на смену приоритетам общественного сознания начала 1990-х годов в эпоху Путина пришли «диктатура закона» или «вертикаль власти».
Другая характеристика политической культуры современной России — острое недоверие к институтам власти, сочетающееся с отчетливо выраженной персонификацией политики. Так, в последние годы уровень общественной поддержки всех ветвей власти оставался низким, в то время как рейтинг президента страны был довольно высок, причем речь идет лично о президенте, а не об институте президентства как таковом. По-видимому, здесь мы также имеем дело с довольно древним стереотипом, сложившимся еще в царской России и благополучно пережившим Россию коммунистическую.
Еще одной особенностью российской политической культуры является существование в стране больших социальных групп, отчетливо противостоящих друг другу по приоритетным убеждениям, нормам и ценностям. Специалисты называют этот феномен «модернизационным расколом», вызванным антагонизмом между социальным обновлением и противодействием ему. [См. статью Модернизация.] Помимо этого главного разлома широко отмечаются характерные для России политические размежевания между севером и югом («феномен 55-й параллели»), западом (до Урала) и востоком страны, городом и селом, центром и периферией. Последний из этих конфликтов обусловлен чрезмерной централизацией советского периода, которая до сих пор не только не преодолена российским обществом, но по некоторым параметрам даже усиливается. [См. статьи Империя и Регионализм.]
В современной России процесс формирования региональных идентичностей и политических культур далек от заверше - 144 ния. В политико-географических исследованиях, посвященных нашей стране и постсоветскому пространству, в пределах бывшего СССР выделяют, как правило, три субкультуры: западную, азиатскую и русскую. В России западная политическая культура представлена (но не доминирует) в Москве, Санкт-Петербурге и ряде крупных городов, в то время как азиатская преобладает в некоторых национальных республиках. Что касается остальных территорий, то там преобладает русская политическая культура с присущей ей сакрализацией власти и политики (Бусыгина 2006: 170-171).
Согласно другим исследованиям, наряду с преобладающей электоральной культурой («европейской»), в нашей стране выделяется особая электоральная культура «национальных образований» («азиатская»). Различия между ними определены, в частности, как различия между инновационным центром, вводящим европейские представления о свободных конкурентных выборах, и консервативной периферией, где эти импульсы искажаются и где сохраняются старые, советские формы политического мышления и поведения. (В этом контексте речь может идти, например, о некоторых территориях Северного Кавказа, где родоплеменные традиции часто диктуют правила электорального и, в более широком плане, политического выбора.) Помимо этого эксперты выделяют около двадцати так называемых управляемых регионов с особой электоральной культурой, которые не подчиняются общим закономерностям (Бусыгина 2006: 171).
Еще пятнадцать лет назад на карте региональных идентичностей России существовали огромные лакуны: так, можно было четко различать Москву, Санкт-Петербург, несколько крупных центров, ряд национальных республик и аморфное «все остальное». В последние годы, однако, ситуация стремительно меняется. В качестве основной причины взрывного роста региональной идентичности в России 1990-х годов исследователи указывают на реакцию, вызванную потерей советской идентичности в условиях, когда она не могла быть заменена русской этнической идентичностью.
Довольно популярны сейчас попытки сравнительной оценки выраженности или развитости региональной идентичности по отдельным регионам России. Согласно одному из подобных исследований, наиболее развитой идентичностью отличаются шестнадцать регионов. Среди них Москва и Санкт-Петербург, пять национальных республик с преобладанием титульных этносов (Северная Осетия, Татарстан, Тыва, Чечня и Чувашия), три казачьих региона — (Ростовская область, Краснодарский и Ставропольский края). Здесь же и несколько областей — «княжеские» Новгородская и Рязанская, «пограничные» Омская и Курская, «старорусские» Тульская и Костромская (Петров 2003).
Таким образом, в современной России имеет место сложный, противоречивый и запутанный процесс взаимодействия разных культурных ценностей, принимающий подчас характер хронического и, возможно, неразрешимого в обозримой перспективе конфликта. Причем инерционность всей отечественной политической культуры служит дополнительным препятствием для его благоприятного разрешения.
