Союз ССР на путях развала

А между тем, вопреки марксистским представлениям об исчезновении наций в ближайшей перспективе, национальным вопрос обострялся. Лидер итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти предупреждал, что, чем дальше, тем больше национальный вопрос будет все более актуализироваться. В стране была разработана так называемая концепция единого советского народа. Более того, вносились предложения с тем, чтобы во время переписи населения граждане в перечне национальностей могли выбрать «категорию советский»[171]. Действительно, в СССР, несмотря, на, казалось бы, убедительную концепцию о едином советском народе, его как такого не было. Нации не переставали существовать. Они все острее чувствовали свою самобытность, в разных формах опротестовывали дискриминацию их языков и культур. В СССР назрел не только экономический кризис, но и кризис национальной политики. Заведующий сектором национальных отношений Института истории партии при ЦК Латвии Л. Дрибин заявил: «Все научные прогнозы 70-х годов в национальном вопросе оказались несостоятельными» и что «на деле произошла не интернационализация, не сближение и не слияние наций и даже не унификация, а нечто другое, в чем мы только начинаем разбираться»[172].

Готовился Пленум ЦК КПСС по совершенствованию межнациональных отношений. Журнал «Коммунист» почти во всех своих номерах помещал письма читателей, статьи и материалы по национальному вопросу. Профессор Академии общественных наук В. Д. Зотов назвал обострение межнациональных отношений в стране результатом сталинской деформации национальных и межнациональных отношений и, задавшись вопросом: где же выход?, сам же ответил на него: «Вслед за Лениным скажем: есть только одно решение национального вопроса – последовательный демократизм»[173].

Однако были предложения строить новое союзное государство, отказавшись от его национально-территориального принципа, приняв за субъекты федерации лишь территории или же вообще перейти к унитаризму. Эти предложения не находили широкой поддержки. Однако они свидетельствовали о наличии таких настроений среди российской интеллектуальной элиты[174].

В большинстве случаев авторы писали о наличии двух альтернатив: федерации и конфедерации. Вот что писал об этом один из авторов: «…сейчас на отождествлении национального самоопределения с государственным суверенитетом, измеряемом мерками конца IX - начала XX столетий, стоятся некоторые призывы перейти к конфедеративному устройству страны. При этом предполагается, что каждая республика должна перейти не просто на хозрасчет, а стать обособленной, а стать по существу, экономически и политически обособленной – ввести свою денежную единицу, таможенные пошлины, собственную армию, республиканское гражданство, предполагающее ценз оседлости, и т. д.»[175]. Отказываясь от полемики со сторонниками перехода к конфедерации, он, тем не менее, утверждал, что конфедерации не оправдали себя исторически. И что их в чистом виде и не осталось. Понятие национального самоопределения, по его мнению, не может сводиться только к суверенитету, которое должно быть прерогативой лишь союзных республик, но и автономных республик и административных единиц и предложил развить систему самоуправления, которая может рассматриваться как одна из форм самоуправления. Автор особо подчеркнул ситуацию сложившуюся в Прибалтике, где союзные министерства и ведомства ведут себя как транснациональные компании, что чрезвычайно усложнило межнациональную обстановку в ее республиках. Затронул автор и вопрос о языках, который остро стоял в Закавказье и Прибалтике. Законы республик с утверждением языка коренной национальности в качестве единственного государственного языка он назвал реакцией на нарушение «гармонического сочетания двуязычия».

В существовавших тогда условиях размывалась национальная культура, выходили из сферы официального и научного обращения национальные языки. Научный сотрудник института востоковедения АН Таджикской ССР С. Абдулло рассказал об одном случае, имевшем место в Таджикской государственной филармонии. Кому-то из артистов понадобилось написать заявление на имя директора. «Присутствующие, - говорил Абдулло, оказавшийся случайным свидетелем этого, - «помогали ему, но не шибко грамотные в русском письме, они испытывали явные затруднения». Он спросил их: Что, ваш директор не знает таджикского языка? «Знает, он таджик», был ответ. «Тогда почему же не напишете по-таджикски?». Ответ: « говорят – нельзя»[176].

Процесс размывания родных языков происходил даже в Прибалтийских республиках. Как говорила член-корреспондент АН Латвийской ССР И. Апине, в национальных республиках считалось, что чем быстрее переход на русский язык, тем лучше или «русский язык – второй родной язык»[177]. Вовсе не случайно, что в программе Народного фронта Латвии говорилось: «Граждане, обращаясь в государственные органы, учреждения и организации, предприятия Латвийской ССР, могут пользоваться как латышским, так и русским языком и получать официальные документы на любом языке по своему выбору. В сфере социального обслуживания должны обеспечиваться свободное использование латышского и русского языков»[178].

На круглом столе « Россия и Запад» доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой экономики международных отношений АН СССР В. Г. Хорос сказал: «нам следует решительно отказаться от извечного российского «мессианизма», начиная с тезиса «Москва – третий Рим» и кончая положением о международной революционной гегемонии СССР»[179].

О двух альтернативах говорил и писатель Борис Олейник. Причем он давал предпочтение федерации, считая, что конфедератизм – «артельное явление», где его участники собираются вместе «для выполнения важной, но не постоянной работы» и по ее окончанию разбредаются в разные стороны, «не заботясь, друг о друге». «Но, - говорил он, - должна быть федерация суверенных республик, так как сейчас они приравнены по самостоятельности в лучшем случае к территориальным областям». И высказался за подписание нового союзного договора, «подписанный не отдельными, замыкающимися в себе республиками, отстаивающими лишь собственный интерес, а всеми населяющими их народами». Он в данном случае имел в виду и интересы автономных образований, «которые хотят вырваться из-под опеки союзных республик»[180].

Между прочим, о возможности самостоятельного подписания автономными республиками Союзного договора говорилось и в платформе КПСС по национальной политике. Поддержав эту позицию, Э. Тадевосян писал: «Само собой разумеется, что новый Договор о Союзе ССР может и должен базироваться на ленинских принципах свободного и суверенного самоопределения наций, добровольности их объединения и полного национального равноправия»[181].

Однако существовала боязнь этой самостоятельности. Это нашло отражение во многих публикациях, в частности в статье С. В. Чешко в журнале «Коммунист». Ссылаясь на так называемый «прибалтийский вариант» перестройки, он призвал коллег ученых «спокойно разобраться в той концепции». Однако статья самого Чешко не получилась спокойной. Сказав, что есть приверженцы этой перестройки, и конкретно назвав их в лице В. Коротеевой, Л. Препелкина и О. Шкаратана, опубликовавших статью в защиту экономического суверенитета союзных республик, он отнес себя к скептикам. Он, прежде всего, задался вопросом: «какое место займут в экономической системе страны «хозрасчетные» республики, при отсутствии, как он высказался полноценного общесоюзного рынка? Усомнился он в идее создания в Прибалтике особых экономических зон по китайскому образцу. Автора более всего беспокоила возможность перерастания экономического суверенитета в политический суверенитет. Возможность появления таможен, республиканских валют, воинских контингентов и «тому подобными мерами, выдвигаемые некоторыми прибалтийскими интеллектуалами, может привести к установлению даже не федеративных, а конфедеративных межреспубликанских связей, предельно облегчит превращение права республик на выход из Союза из чисто теоретического в реальную перспективу». Короче, автора пугала перспектива превращения союзных республик в независимые государства. Однако, такая постановка «кощунственна по отношению к одному из фундаментальных принципов построения нашего государства и общества – принципу интернационализма».

Между тем, равных прав с республиками добивались края и области. Об этом свидетельствовали факты провозглашения Уральской и Вологодской республик и подготовка к такому шагу некоторых других регионов России. Во время подготовки Конституции Российской Федерации государственный секретарь при Президенте России Г. Э. Бурбулис вел переговоры с губернатором Свердловской области Э. Э. Росселем, подталкивая его на создание из представителей областей организованного выступления против особых прав республик. Конфликт между республиками и областями РСФСР назревал давно. Бурбулис решил использовать его для конституционного уравнения прав республик и областей. Речь шла о превращении республик в обыкновенные административно-территориальные единицы. Однако Россель дипломатично уклонился от этого предложения. Он добивался не превращения республик в области, а наоборот, обретения наиболее развитыми областями прав республик. Вовсе не случаен факт провозглашения им Уральской республики. Равно как не случайным было и отстранение его Ельцин от власти. Однако идея республики оказалась настолько привлекательной, что во время альтернативных губернаторских выборов избиратели Свердловской области отдали предпочтенье именно Росселю. А он на вопрос «как стоит вопрос об Уральской республике», заданный ему уже в июне 2002 года ответил: «Жива Уральская республика!». И сообщил, что подготовленная Конституция республики осталась в том же виде и что она просто стала называться Уставом. Этот и другие аналогичные факты свидетельствовали о том, что наиболее мощные в экономическом отношении области тянулись к республикам, а не к маломощным дотационным российским регионам. Потому и оказалось несостоятельной идея 150 российских областей, городов и районов о создании «свободных экономических зон».

На Конституционном совещании в 1993 году области выступили самостоятельной силой, настаивая на выравнивании областей с республиками, и добились упразднения слова «суверенные» в отношении республик и не включения в Конституцию права на самоопределение вплоть до отделения. Против этого выступили Татарстан, Башкортостан и Карелия. Ельцин проявил определенное колебание и готов был пойти им на уступки в обмен на согласие на принятие Конституции, минуя Верховный Совет. Однако республики не поддержали его. Ельцин же ответил им той же монетой, согласившись с предложениями областей об упразднении слова «суверенитет» применительно к республикам.

Между тем, ряд вопросов, в частности вопрос о национальных воинских контингентах реализовывался в СССР, начиная с 20-х годов. На Четвертом совещании ЦК РКП (б) с ответственными работниками национальных республик и областей в июне 1923 года Сталин говорил: «Мы обязаны создать национальные войсковые части… Начать это дело и двигать его дальше абсолютно необходимо… Если бы мы имели надежные национальные войсковые части с надежным командным составом в таких республиках, как Туркестан, Украина, Белоруссия, Грузия, Армения, Азербайджан, то республика была бы много лучше обеспечена… в смысле обороны…»[182].

Авторы многих публикаций, говоря об альтернативах федерации и конфедерации, забывали о третьей альтернативе, а именно о распаде СССР. Они или игнорировали или же недооценивали процессы, происходившие в республиках и особенно в Прибалтике. Между тем, соответствующие сигналы приходили и на почту «Коммуниста». Вот несколько писем из этой почты. В открытом письме, принятом на партийном собрании Латвийской государственной консерватории говорилось: «Трудящиеся союзных республик, особенно коренных национальностей, не могут мириться с хозяйничаньем общесоюзных министерств и ведомств на их этнических территориях. Недопустимо выдавать узковедомственные интересы за всенародные и государственные. В результате попустительства такой политике со стороны послушного центру республиканского руководства в Прибалтике налицо гипертрофированное развитие промышленности и кризисное состояние во всех других сферах. Происходит депопуляция, постепенное растворение латышского народа в море приезжих. Отсюда – межнациональные трения и реальная угроза раскола сил в республике». В письме фрезеровщика С. Толяутаса из Вильнюса имелись такие строки: «У нас сегодня весьма расхожее мнение, что литовцам будет лучше, если они уйдут из СССР».

В условиях перестройки возрождалось и мнение реорганизации КПСС на федеративных началах. На указанном круглом столе, организованном журналом «Коммунист» представитель Эстонии К. Халлик объяснил это необходимостью вывести партию из административной системы. Сославшись на решение X съезда РКП(б) «О единстве партии», он сказал, что тогда предполагалось разделение функций партии государства, чего не произошло. В реальной жизни партия во многом взяла на себя административно-управленческие функции[183]. На съезде литовских коммунистов этот вопрос был поставлен со всей полнотой. Генеральному секретарю ЦК КПСС М. С. Горбачеву, принимавшему участие на съезде и решительно возразившему этому, был задан вопрос: «Михаил Сергеевич, расшифруйте, пожалуйста, каждое слово гимна СССР «Союз нерушимых республик свободных навеки сплотила великая Русь». Растерявшемуся Генсеку делегаты сказали: «Не затрудняйте себя этим здесь, Михаил Сергеевич. Это вам домашнее задание».

Это был сигнал Горбачеву, одновременно являвшемуся и Президентом СССР о необходимости максимальных уступок, как в партийном, так и государственном строительстве. Он оказался глухим к призывам ученых отказаться от унитарного мышления, а также к их предложениям «о возможности непосредственно докладывать и обосновывать свои позиции в ходе обсуждения вопросов на самом высоком уровне».[184]
Однако он не прислушался ни к этим советам и предложениям ни к сигналам, требующим необходимым перехода к подлинной федерации со значительными элементами конфедерации. Так, заведующий кафедрой теории социализма МГИМО МИДСССР доктор философских наук Э. Тадевосян в журнале ЦК КПСС «Коммунист» писал, что провозглашенное в начале перестройки заявление о расширении прав республик пора бы привести в действие и о необходимости опережающих действий в этом направлении. Он высказался за скорейшую договоренность между республиками по вопросу подписания нового Договора. Иначе, предупреждал ученый, распад СССР может стать реальностью. Он напоминал, что в некоторых республиках различными силами и органами приняты решения на создание независимых государств вне Союза ССР. «Глубоко убежден: - писал ученый, - активное обсуждение проекта нового Договора, а тем более принятие его год-полтора назад серьезно сузило бы возможности действия сепаратистских сил. Ясно, что сегодня пути подхода к такому Договору значительно сложнее и труднее, в связи с чем было бы и вовсе не оправданным затягивать его подготовку и заключение». Так писалось в апреле 1990 года. Ученый считал, что уже к тому времени было многое упущено. Договор нужно было заключить в 1998-1999 годах. А он не был готов и тем более подписан даже к августу 1991 года.

Действительно, многое уже было упущено. В республиках происходили процессы, свидетельствующие об осложнении политической ситуации и межнациональных отношений. Об этом было хорошо известно в ЦК КПСС. Дозированная информация, поступавшая в его адрес, публиковалась в печати, в частности в журнале «Коммунист». В Латвии решениями местных Советов производился демонтаж памятников Ленину и воинам Советской Армии, освобождавшим республику от фашистов. 17 октября в Елгаве и еще трех других городах были демонтированы памятники Ленину. В письме, где сообщалось об этих фактах, имелись следующие строки: «Сегодня Латвийская республика находится на грани гражданской войны. Пока стычки между людьми оканчиваются синяками, но при применении огнестрельного оружия со стороны экстремистов может произойти в любую минуту». В нем содержалось предупреждение, что если не будут приняты срочные и решительные меры развитие событий может привести к кровопролитию.

В республиках Прибалтики, в Молдове, на Украине, в Армении и Грузии резко усилились антиармейские проявления. Во многих случаях военнослужащие и их семьи оказывались беззащитными перед произволом местных властей. Верховными Советами Латвии и Эстонии были приняты постановления о приостановлении распоряжения Совета министров СССР от 2 ноября 1989 года «О прописке военнослужащих по месту дислокации воинских частей». Такая же картина наблюдалась и на Украине, где женам военнослужащих отказывали в трудоустройстве, увольняли с работы тех, кто не знал украинского языка. Увеличились случаи физического воздействия на военнослужащих. В 1989 – 1990 года были убиты 97 офицеров и 150 человек получили тяжелые увечья.

В этих республиках одновременно развернулась работа по созданию национальных воинских формирований[185].

В письме из Украины сообщалось о состоявшемся 25-28 октября 1990 года во дворце «Украина» в Киеве съезде Народного Руха Украины. На нем участвовало 2125 делегатов от 632828 членов этой организации. Основополагающей установкой съезда, как говорилось в письме была установка борьбы «за суверенную, независимую, демократическую парламентскую Украинскую республику».

Одновременно развернулись преследования коммунистов. 18 октября в газете «За вiлну Украiну» было опубликовано решение президиума Львовской краевой рады «Руха», где говорилось: «Призываем тех коммунистов, кому дороги национальные интересы, честь и достоинство человека, отмежеваться от продажного и преступного руководства Компартии Украины, по вине которого наша богатая республика доведена до нищеты, развала и духовного опустошения, и в знак протеста выйти из рядов КПСС и таким образом способствовать роспуску партийных организаций по месту работы». В результате началась кампания по выселению парткомов даже из помещений за пределами предприятий. Коммунистам запрещалось занимать руководящие должности. У освобожденных партийных работников отбирали пропуска на территории предприятий. В Ивано-Франковской области были запрещена деятельность партийных и комсомольских организаций в школах. Так, на сессии городского Совета С. И. Сичову было отказано в утверждении в должности заведующей ЗАГ сом, потому что она когда то работала инструктором горкома партии. Ей было заявлено: «Вы, кажется, работали инструктором горкома партии? Туда и обращайтесь, пусть ищут работу. Не найдут, подавайте в суд». В Тернопольской области русским рекомендовали убираться в Россию, а своим коммунистам говорили: «Хочешь работать врачом, учителем, журналистом – сдай партбилет!». В связи с этими процессами ЦК КПСС 10 ноября 1990 года приняло специальное постановление «О фактах преследования коммунистов в западных областях Украинской ССР», где говорилось, что аналогичные процессы происходят и в других регионах СССР, и содержалась просьба в Верховный Совет СССР принять законодательный акт, ограждающий граждан от преследований по причине их принадлежности к общественным организациям[186].

Между тем 12 ноября 1990 года в Крыму состоялась сессия Крымского областного Совета народных депутатов, где обсуждался статус Крыма и отношение к Союзному договору. После долгих обсуждений было принято решение о проведении референдума по выявлению отношения населения республики к воссозданию Крымской Автономной республики как субъекта СССР и участника Союзного договора.

Об осложнении политической ситуации в республике сообщалось и в информации из Грузии. Там состоялись выборы в Верховный Совет республики. По их итогам в новом парламенте коммунисты завоевали лишь 64 места. «Круглый стол – Свободная Грузия» во главе с З. Гамсахудия получил в парламенте 155 мест. Остальные 27 мест принадлежали другим девяти блокам и партиям. По призыву народного форума «Айдгилар» абхазское население не приняло участия в выборах. В Южной Осетии большинство населения также не приняло участия в этих выборах. Там шла подготовка к выборам в Верховный Совет Юго-Осетинской Советской Демократической республики.

«Круглый стол – Свободная Грузия» вела четкую линию на непризнание действия Конституции СССР, на неподписание нового Союзного договора и признание Грузии субъектом международного права.

В октябре 1990 года в Эстонии были повышены цены на продукты питания, не вызвавшие недовольства населения. 50 процентов эстонцев и 16 процентов русских отнеслись к этому спокойно. В Эстонию для изучения ситуации был направлен ответственный работник Отдела социально-экономической политики ЦК КПСС И. Белистов. Приехав из Талина, он опубликовал в «Коммунисте» информацию о своей поездке. Она начиналась так: «Известно, что центробежные процессы получившие ныне широкий размах в ряде регионов страны, наиболее рельефно проявились в Эстонии. Праведное желание обрести подлинный суверенитет – и в первую очередь в экономический сфере – на деле трансформировалось в неприкрытое проявление сепаратизма, чревато опасностью разрушения нашего общего экономического пространства»[187].

Непростые процессы происходили в самой Российской Федерации, призванной быть объединяющим началом в реорганизации страны на демократических началах. Всюду создавались различные партии и движения, требующие подлинной демократизации страны на основе роспуска КПСС и ликвидации ее диктата над жизнью страны. Набирала силы движение «Демократическая Россия». 20-21 октября 1990 года в Москве в кинотеатре «Россия» состоялся его съезд. На нем присутствовал 1181 делегат от 71 республик, краев и областей РСФСР. В качестве основных идеологического принципа работы оргкомитета по созыву съезда были названы альтернатива руководству КПСС, а как организационный принцип обозначен «отход от любых способов насильственного решения национальных, социальных проблем и других вопросов». Среди требований выступивших ораторов были такие как отставка Союзного правительства, департизация Армии, КГБ, МВД. Хотя и не было принято единого программного документа, в обращениях, декларациях и резолюциях в качестве основной политической задачи была поставлена задача разрушения СССР путем выхода из него РСФСР. Идея суверенитета России стала главной в работе съезда. В качестве конкретных мер по разрушению СССР были обозначены подготовка и проведение актов гражданского неповиновения с целью достижения отставки правительства Горбачева – Рыжкова, выражение поддержки курсу российского парламента и правительства на радикальную экономическую реформу и участие в работе по подготовке Конституции РСФСР.

Однако о наличии разногласий в демократическом движении свидетельствовал факт отсутствия на съезде А. Собчака, Г. Попова, С. Станкевича. Лишь на второй день его работы на съезд явился, но не выступил на нем Ю. Афанасьев[188].

Эти и другие многочисленные факты свидетельствовали о том, что страну разъедали центробежные силы и сепаратистские настроения. И, естественно, ЦК КПСС и Президенту страны вместо организации инспекционных проверок в республиках, нужно был принимать конкретные и решительные меры по суверенизации республик и незамедлительно подписать новый Союзный договор. Разумеется, с большими элементами конфедерации. С определенным, однако, узаконенным в Договоре, возвратом к ситуации 1919-1921 годов.

Общественные движения, требующие выхода из СССР, имелись во всех Прибалтийских республиках. Недовольство положением своей республики в СССР имелось даже в самой России, которая навеки сплотила «союз нерушимых республик». Читатель А. Русаков писал об этом так: «Семь десятилетий мы, русские, работали на фактическое равенство наций. И в результате проглядели Нечерноземье, где сейчас нет условий для нормальной жизни. Русские разбрелись по национальным окраинам». «Как не быть в нашей стране места межнациональным конфликтам, если, например, Чукотка, как и другие автономные области Севера, не может самостоятельно распоряжаться своими природными богатствами? Красная рыба, красная икра, пушнина, оленьи шкуры, моржовые клыки – все это отбирается министерствами и ведомствами и вывозится»[189].

Академик АН Эстонской ССР Я. К. Ребане выразил обеспокоенность демографическими изменениями в своей республике, где до 1940 года процент эстонцев составлял 92 процента, который к 1959 году уменьшился до 75 и к 1989 году составил всего 62 процента. Это очень сильно повлияло на межъязыковую ситуацию. Он писал, что, исходя из того, что русский язык стал языком межнационального общения, сложилась тенденция рассматривать Эстонию как естественное продолжение России, отождествления национально-русского с интернациональным. Отрицательно оценил он также попытки объявить русский язык вторым родным языком, подменить принцип взаимного сближения народов принципом их русско-язычного слияния, свести значение национальных культур «лишь к архаико-этнографической экзотике»[190]. В письме Л. Волошина из Украины, присланном в адрес ЦК КПСС говорилось: «Слишком далеко мы зашли в отрицании национального, десятилетиями выкорчевывали его из сознания народа. Дошли, например, до того, что приходится дискутировать должен ли быть государственный язык у пятидесятимиллионного украинского народа. Здесь уповать на двуязычие не стоит. На деле оно приводит к тому, что человек не знает толком ни того, ни другого». В другом письме из Украины Г. Шраменко говорилось, что русский язык, ставший языком межнационального общения в результате неправильной национальной политики превратился «в фактор вытеснения национальных языков».

8-9 февраля 1989 года журнал «Коммунист» вместе с журналами «Коммунист Советской Латвии», «Коммунист Эстонии» «Коммунист» (Литва) провел в Риге круглый стол по вопросам межнациональных отношений. В нем приняли участие ученые, представители ЦК Компартий республик Прибалтики. На нем в весьма острой форме обсуждались вопросы экономического суверенитета республик, вопросы федерализма, проблемы национальных языков, роли партии в жизни республик и страны и т. д. Публикуя материалы этого круглого стола в журнале «Коммунист», редакция заявила, что она не во всем согласна с высказанными мнениями. Между тем, мнения высказанные участниками круглого стола были направлены лишь на совершенствование межнациональных отношений и созданию условий для реального суверенитета республик. И ни один из участников круглого стола не ставил вопроса о выходе из СССР. Одновременно с выступлениями ученых журнал опубликовал и программные положения народных фронтов Прибалтийских республик. В них также речь шла только об экономической самостоятельности республик, о свободном развитии культур и языков и не ставился вопрос о государственном обособлении.

Вопрос об экономическом суверенитете в программе народного фронта Латвии была обозначена так: «НФЛ требует отменить всесоюзное подчинение предприятий, организаций и хозяйств, банков, а также сетей, средств и систем транспорта, энергетики и связи, находящихся на территории республики»[191]. Эти программные положения Народного фронта разделялись и участниками круглого стола. Академик АН Латвии А. Калнынш разъяснил, что речь идет не просто о выходе предприятий и хозяйственных организаций, расположенных на территории республики из союзного подчинения, а о хозяйственной самостоятельности республик, с тем, чтобы они имели право путем использования таких экономических рычагов как налоги, предельные цены, создание межотраслевых государственных объединений процентные ставки и т. д. сами определяли форму своей хозяйственной деятельности. Ученый высказался за то, чтобы при определении формы собственности четко указывалось, что это собственность народа той или иной республики. Необходимость экономической самостоятельности доктором юридических наук Ю. Боярсом была обоснована тем, что в настоящее время лишь 5,5 процента фондов промышленности находились в распоряжении республики. Академик АН Эстонии М. Бронштейн высказался еще острее: «Мы не хотим платить за повороты скверных рек, разного рода экономические авантюры, а хотим участвовать в программах в соответствии с нашими возможностями и сообща выработанными критериями. Он внес предложение рассматривать собственность народа республики как обособленную часть общенародной собственности. Однако против такой постановки решительно высказалась доктор экономических наук, член сейма «Саюдис» К. Прунскене. «Я, сказала она, - не согласна с академиком Бронштейном». И заявила: «Рассматривать собственность республик как обособленную часть общенародной собственности можно лишь в том случае, если не признавать государственного суверенитета республик, понятие «народ» относить только к населению всего Советского Союза, а жителей конкретной республики народом не считать. Такой подход, по сути, уничтожает хозяина собственности». Заместитель директора НИИ экономики и планирования народного хозяйства Госплана Литовской ССР В. Астраускас заявил, что в республике уже разработан документ о региональном хозрасчете, который можно рассматривать как первый этап перехода к экономической самостоятельности. «Начав с 1990 года, - сказал он – в1992-м или в 1993-м мы должны идти к следующему этапу, на котором созреют условия и для решения валютных и финансовых вопросов». Поддержав идею четкого выделения республиканской собственности, лектор ЦК КП Латвии А. Гапоненко, сказал, что до сих пор распределение шло «из единого котла», и сейчас невозможно определить, где, чья доля». Профессор Латвийского университета доктор юридических наук А. Плотниекс также высказался понятия общенародной собственности. Он задался таким вопросом: «Но ведь ни одна республика ни одним актом не передавала ни землю, ни недра в общесоюзную собственность. В Договоре об образовании СССР ничего об этом не говорится. Тогда откуда это взялось?» И сделал вывод: «каждый народ союзной республики является собственником своей земли». Обсуждался вопрос о возможности возникновения таможен и национальных валют.

Возникли и острые дискуссии. Генеральный директор объединения «Двигатель» Яровой, присоединившись к мнению Астраускаса, высказался в пользу постепенного перехода к экономической самостоятельности и выразил опасение, что единовременный разрыв с хозяйственной общесоюзной структурой может привести к непредвиденным последствиям. Член правления Народного фронта Эстонии, заведующая кафедрой журналистики Тартусского университета М. Лауристин, заявив, что завод «Двигатель» для научной общественности «терра инкогнито», куда невозможно попасть, задала ему вопрос о национальном составе коллектива. Из ответа стало ясно, что там эстонцы составляют всего 3,5 процента, и потому сказал генеральный директор «чрезвычайно затруднителен перевод делопроизводства на эстонский язык, предусмотренный Законом о государственном языке».

Вопрос о языках вызвал также бурные дискуссии. Большинство выступивших ораторов высказалось за введение одного государственного языка, которым должен быть язык народа, образовавшей республику. Однако раздавались голоса и в пользу введения в республиках двух государственных языков. Так, А. Алексеев заявил так: «Все мы вправе иметь собственное мнение о том или ином законе. Мое мнение таково, что Латвийской республике, где полтора миллиона человек говорит на русском и примерно столько же на латышском, нужны два государственных языка». В программе Народного фронта Латвии говорилось: «Граждане, обращаясь в государственные органы, учреждения и организации, предприятия Латвийской ССР, могут пользоваться как латышским, так и русским языком и получать официальные документы на любом языке по своему выбору. В сфере социального обслуживания должны обеспечиваться свободное использование латышского и русского языков»[192]. Член-корреспондент АН Латвии И. Апине заявила, что «интернационализм не есть эквивалент перехода в национальных республиках на русский язык по принципам «чем быстрее, тем лучше» или «русский язык – второй родной»[193].

Стало ясно, что вопросы экономической самостоятельности, так или иначе, упираются в вопросы взаимоотношений центра и республик. Определяющей стала точка зрения о том, что сильные республики создают сильный центр, а не наоборот.

Обсуждение проблемы федеративных отношений началось выступлением директора института философии и права АН Латвийской ССР В. Миллер, который заявил, что «в республиках, в том числе и в Латвии много и резко говорят и пишут о несовершенстве федеративных отношений, явных перекосах в отношениях между центральными и местными властями». «Мы много говорим о расширении прав союзных республик и децентрализации управления, а между тем централизация продолжается». Он высказался в пользу подготовки нового союзного Договора. Преподаватель Таллинского университета Г. Хазак высказался за полномасштабную федерацию, в которой фундаментом должны быть республики и их суверенные права. Они должны добровольно отдавать часть своих прав Союзу. Он и Ю. Боярс выдвинули идею введения права «вето» для союзных республик в Совете национальностей Верховного Совета. Последний сравнив права советских республик с правами штатов США, сказал: «Если бы республиканские законодательные органы имели те же полномочия в Союзе, что и законодательные органы штатов, наши федеративные отношения были бы в значительно лучшем положении».