Предмет и задачи

История и политика - это два взаимосвязанных, друг без друга несуществующих понятия. Их взаимопроникновение неразрывно и до такой степени, что порой трудно определить, где начинается и кончается одно и где начинается и кончается другое. И, тем не менее, в нашу задачу входит попытка их разделения и определения их взаимоотношений.

Прежде всего, следует ответить на вопрос что из них первично, а что вторично. Разумеется, первична история. Во-первых, потому что история – это прошлая жизнь во всем ее многообразии. Она основа всего. Жизнь людей, начиная с первобытных времен и до настоящих дней. Она рождает все формы человеческого бытия вплоть до государственных образований. Она создает способы материального существования. Она же рождает и политику. Политика – это дитя истории. Однако, такое дитя, которое с самого начала стремится подчинить своего родителя.

Однажды появившись на свет, она начинает влиять на историю. И с однозначной тенденцией подчинения ее своим интересам. Она оказывается направленной не на то, чтобы учиться у нее и делать из нее правильные выводы. Как писал в свое время Гегель «опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно ее поучениям, которые можно было бы извлечь из нее». Он это объясняет тем, что «в каждую эпоху оказываются такие обстоятельства, каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния». Однако, само собой разумеется, что это индивидуальное состояние можно оценить лишь, изучив прошлую историю. Следовательно, история учит не повторять ее события, а, изучая их определять и принимать решения, соответствующие реалиям того времени. Причем историю при этом необходимо воссоздавать не путем подбора отдельных ее фактов, а путем целостного изучения исторических процессов, без единого исключения ее основных событий. Ибо отдельно взятый, вырванный из исторического процесса факт, ни о чем, кроме того, что он имел место, не говорит.

Политика же склонна именно к такому подходу. К тому, чтобы подбирать из истории примеры угодные ей, а конкретнее, существующему режиму. И умалчивать те из них, кои не отвечают ее интересам. Она склонна не только умалчивать их, но и придавать совершенно иную окраску прошлой истории.

Наука история в отличие от политики, обязана представлять прошлое в полном объеме, независимо от того, отвечает она существующей политике или нет. Ей должно быть чужда как идеализация прошлого, так и представление его в сплошных мрачных тонах.

Разумеется, в бедах исторической науки повинны не только политика и недобросовестные авторы исторических сочинений. История - это многовековая общечеловеческая драма. В ней всегда бушуют страсти и человеческие эмоции. Она непосредственно связана с реалиями тех дней, когда эта история пишется. Автор исторического сочинения не может быть свободным от них. Равно как и исторического сознания своего времени. И он, так или иначе, вплетает в прошлую историю страсти, эмоции своего времени.

Хотя сама истина и безразлична к человеческим страстям переживаниям, человек далеко не безразличен к истине. У автора исторического сочинения есть свои симпатии и антипатии. Задача заключается в том, чтобы преодолевать их. Однако на процесс выработки объективности оказывает воздействие государственная политика.

Политика – это сфера деятельности, связанная с отношениями между классами, нациями и другими социальными группами, ядром которой является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти.

В многонациональном государстве, каковым является Россия, на историографический процесс оказывает огромное воздействие национальная политика. Речь идет не только о сегодняшней России, но и о прошлой России, имея в виду и ее советский период.

В то же время на определенном этапе развития политика обретает относительную самостоятельность и уже сама начинает активно воздействовать на все стороны общественной жизни. В связи с этим она разделяется по основным направлениям жизнедеятельности людей. В результате возникают экономическая, социальная, культурная, научно-техническая, международная и другие разновидности политики. Причем в условиях государственной жизни эти формы политической деятельности реализуется в едином контексте. Различные подходы к реализации той или иной политики находятся в сфере борьбы политических партий и организаций за власть. Отсюда и всякие реформы, и социальные революции, и иные катаклизмы общественно-политической жизни.

Таким образом, жизнь людей, являющаяся первоосновой всякой политики и постепенно превращающаяся в историю, сама становится объектом политической деятельности людей.

Такова взаимосвязь истории и политики.

Как влияют друг на друга политика и история. При ответе на этот вопрос надо исходить из того, что история, как состоявшийся процесс, включающая и прошлую политику, не меняется, а реальная политика подвижна и находится в динамическом развитии. Поэтому особой задачей нашего предмета является изучение взаимоотношений состоявшейся истории и реальной политики. Выдающийся татарский ученый Риза Фахретдинов писал, что у истории нет ни врагов, ни друзей, она на всех смотрит одинаковыми глазами. Только лишь перьям тех, кто описывает эту историю, свойственно ошибаться. Действительно, у историков на страницах их сочинений проявляется разный подход к описываемым событиям. На страницах их сочинений появляются враги и друзья, свои и не свои. Они на нее смотрят из так называемых буржуазных или марксистских очков. Между тем, ему, если у него с глазами все в порядке, не нужны какие либо очки. От него требуется только беспристрастность и объективность. Отсутствие беспристрастности и объективности объясняется проникновением реальной политики в состоявшуюся историю и ведет к стремлению превращать историю в служанку политики.

С этим, казалось бы, соглашаются все историки. Однако на практике многие из них фактически подчиняют историю реальной политике. Так, профессор Ю. Афанасьев, который с самого начала политики перестройки, подвергал резкой критике историографию советского периода и особенно историков партии, которые во многих случаях доказывали, что монополистом правды являлась и является большевистская партия. Разумеется, он был во многом прав. Ибо тогда на первое место выдвигалась история партии, а не история страны. История страны, по крайней мере, начиная с 1903 года, т. е. с момента возникновения большевизма как политического течения, сводилась к истории партии большевиков. Во всех высших учебных заведениях преподавалась история КПСС, а не история страны. Гражданская история была полностью вытеснена из вузов. Она преподавалась лишь на исторических факультетах университетов и педагогических институтов. Она не преподавалась даже в творческих вузах, где, казалось бы, ее изучение абсолютно необходимо. Соответственно главными историками признавались историки партии. Историки СССР и тем более специалисты в области истории зарубежных стран, были отодвинуты на вторые и третьи роли. И Афанасьев, выступавший с критикой такого положения, во многом был прав.

Однако и он во многом находился в плену классовых и партийных иллюзий. Он настаивал при изучении исторических процессов исходить из принципа классовости. В журнале «Коммунист» за 1989 год была опубликована статья доктора философских наук профессора Московского историко-архивного института Г. Хваткова под названием «Исповедь» преподавателя-обществоведа». В ней он вел разговор о перестройке преподавания общественных наук в вузах. Он ставил задачу «очищения марксизма-ленинизма от скверны культа», который как он писал «превратил нашу науку в набор догм, цитат, «обслуживающих» потребности власти формирования государственной пирамиды с единой личностью на ее вершине». Автор статьи утверждал, что преподаватели-обществоведы стали популяризаторами цитат «в угоду великой личности», чьи идеи были непререкаемы». Этими «великими» были не только Ленин и Сталин, но Хрущев и даже Брежнев, словом любой человек, занявший пост генерального секретаря партии. Правильно отмечалось, что историки партии должны были признать, что они вышли из «Краткого курса» и что именно в этом «ателье» шилась униформа отряду пропагандистов из сталинской политики и что «зарождающаяся историко-партийная наука изначально стала политизироваться, брать на себя разоблачительный, зачастую прокурорский тон по отношению к другим»[1]. Однако тогда еще не пришло понимания, что отдельной и тем более возвышающейся над всеми другими отраслями исторического знания историко-партийной науки нет и быть не может. Все еще продолжался поиск вывода ее из тупика. Не пришло еще понимания того, что исследования историко-партийных аспектов могут быть успешными только тогда, когда они рассматриваются как часть отечественной гражданской истории, и когда к ним будут применяться те же научные методы анализа источников, тот арсенал исследовательских средств, которые используются гражданскими историками. Сами историки партии, также как и сама партия, не были готовы отказаться от своей особой командной роли в историографии. И только сама жизнь в ходе развала самой партии отменила ее как науку.

Таким образом, вплоть до развала КПСС и распада СССР речь шла лишь об очищении марксизма-ленинизма. И ни в коем случае об отказе от него. Разумеется, Афанасьев не был исключением из ряда многих обществоведов, критически настроенных к состоянию общественных наук. Для них принцип партийности и классовости оставался незыблемым.

Между тем, именно этот принцип ведет к односторонности в оценке исторических событий, толкает историка к выпячиванию одних и игнорированию других источников. Хотя Афанасьев и писал, что «история не нуждается в редактировании», фактически допускал такое редактирование. Он писал так: «Помнить надо все. Но память о былом не может быть пассивной, всеядно бесстрастной. Не все, что было в прошлом, можно брать на вооружение». Возникает вопрос: что можно и что не нужно врать на вооружение? Что делать с теми фактами, которые историк не хочет брать на вооружение? И зачем вообще брать их на вооружение? С кем воевать?

А ведь именно тогда, когда историк выборочно берет на вооружение лишь угодные ему факты и исчезает объективность. Афанасьев, настаивая на принципе классовости и партийности, подверг критике историков, выдвигавших, как он писал, положения «о некоей просветительской, цивилизующей миссии царского самодержавия в национальных окраинах России, о прогрессивной роли таких правителей-завоевателей Средневековья как Чингисхан или Тамерлан». Противоречащими марксистско-ленинской методологии считал он и работы о евразийской теории «с их антиисторическим, внеклассовым, биолого-энергетическим подходом к прошлому». К этому разряду отнес он и работы, учитывающие «периоды подъемов и спадов некоей пассионарности в мировой истории» признающие «симбиоз» Орды и Руси в XIII - XV веках и т. п.»[2].

Таким образом, этот историк, настаивающей на исторической правде, фактически сам же и настаивает на подчинении истории политике. При этом он ссылается на следующие слова К. Маркса и Ф. Энгельса: история «не делает ничего», не обладает никаким необъятным богатством» и «не сражается ни в каких битвах»[3]. «Не «история», а именно человек, действительный, живой человек – вот кто делает все это, всем обладает и за все борется»[4]. Конечно, Маркс и Энгельс были гениальными людьми. Однако человек, настаивающий на объективном изучении исторического процесса, не должен абсолютизировать все написанное ими. И в этих словах классиков революционного учения заключена не все истина. Правда, что состоявшаяся «история не делает ничего» и она «не сражается ни в каких битвах», но не точны слова о том, что «все делает живой человек». Не точны, потому что не ясно о каком живом человеке идет речь. То ли о том, который жил в прошлой тогда еще живой истории или о том, который, как пишет Афанасьев, берет ее факты «на вооружение», описывая эту историю и заставляя ее сражаться. А ведь именно тогда, когда историю превращают в оружие и начинается политика.

Английский историк 19 века Джон Сили рассматривал историю как политику, опрокинутую в прошлое. В дальнейшем советского историка М. Н. Покровского в 30-е годы обвинили в создании антимарксистской школы, рассматривающую историю как политику, опрокинутую в прошлое.

Насколько состоятелен такой подход? Имеет ли он право на жизнь? Вопрос не простой. Ответ на него требует специального рассмотрения. Уже было сказано, что исследователь смотрит на тот или иной исторический процесс с определенных позиций. А это ведет его или к преуменьшению или преувеличению, а то и вовсе умалчиванию. Именно историки создают образы исторических деятелей. Порой в их описаниях эти образы не всегда соответствуют реальным историческим персонажам. И не только исторические персонажи, но и сами исторические события обретают совершенно иную окраску.

Нет ни одного исторического сочинения, в отечественной истории, начиная с Пимена, где бы на события и факты не присутствовал бы взгляд того, кто их описывает. Да, прав был Фахретдинов, когда писал, что перу историка свойственно ошибаться. Таким образом, хотя и говорят, что даже боги не могут сделать бывшее не бывшим, для пера историка нет ничего невозможного. В его трудах порой не только бывшее становится не бывшим, но даже и не бывшее представляется как историческая реальность.

Со страниц исторических трудов сходят выдающиеся исторические личности, сыгравшие большую роль в историческом развитии. На их место заступают лица, игравшие в описываемых событиях второстепенные или даже третьестепенные роли. Их не только возвышают, но и обожествляют. Так было со Сталиным. Он после смерти Ленина был представлен как второй вождь партии и революции, хотя таковым и не был в годы революции и гражданской войны. Временами, не Ленину, а ему приписывался приоритет в решении тех или иных вопросов.

В то же время Л. Д. Троцкий, который в дни Октябрьской революции и гражданской войны действительно находился рядом с Лениным и воспринимался современниками как второй человек в партии и государстве, сначала оказался отодвинутым на второстепенные позиции, а в последующем представлен как злейший враг большевизма и Советского государства. Со второй половины тридцатых годов двадцатого столетия многие близкие соратники Ленина на страницах истории стали также изображаться как враги революции и Советского государства. Они как таковые были расстреляны. Был уничтожен и находившийся в эмиграции Троцкий.

Государственная пропагандистская машина вбивала все эти измышления в головы людей. Историю можно было воспринимать только в трактовке «Краткого курса истории ВКП(б)». И не иначе. Ее иное восприятие и тем более толкование расценивалось как инакомыслие и это сурово каралось.

Об этом свидетельствуют решения Политбюро ЦК ВКП(б) 1934-1936 годов по созданию учебников истории, личное участие И. В. Сталина в процессе создания учебников по истории и более всего по истории СССР[5]. 15 мая 1934 года было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О преподавании гражданской истории в школах СССР, текст которого трижды был самым тщательным образом отредактирован Сталиным. 7 июля 1934 года он получил от наркома просвещения А. С. Бубнова проспекты двух учебников по истории СССР и по новой истории. Он прочитал также макет учебника по истории СССР и снабдил его своими замечаниями. Он написал специальные тезисы, легшие в основу замечания И. В. Сталина, С. М. Кирова, А. А. Жданова по поводу конспекта учебника по истории СССР[6]. Очевидным свидетельством политического вмешательства руководства страны в историографический процесс служит появление «Краткого курса истории ВКП(б)», ставшего катехизисом изучения и преподавания истории. Неподдельный интерес Президента России В. В. Путина к процессу создания учебника истории России также в той или иной мере является продолжением былых традиций.

В советской период Отечественной истории создалась практика возведения в ранг вождей Генеральных секретарей ЦК большевистской партии. И соответственно этому пересматривалась прошлая история. Так, Л. И. Брежнев, заступивший на этот пост после свержения Н. С. Хрущева, стал в истории Великой Отечественной войны изображаться как один из выдающихся организаторов победы над фашистской Германией. Он был возведен в ранг маршала Советского Союза. Его грудь оказалась разукрашенной всеми существовавшими орденами, включая орден Победы. Одним из решающих участков стала изображаться Малая земля, где находился тогда Брежнев. Написанная от его имени брошюра «Малая земля» в угоду официальной политике стала изучаться как шедевр исторического сочинения.