Партия большевиков отходит от принципов федерации и национальной автономии

По мере укрепления позиций большевиков и овладения ими рычагами управления страны демократические начала во взаимоотношениях Центра и республик, равно как и Центра и губерний сокращались, словно шагреневая кожа. Как видно, в партийном руководстве даже после провозглашения России федерацией и развития процесса создания национальных республик, преобладала линия на создание жестко централизованной системы государственного управления.

Эти опасения не были беспочвенными. На VIII съезде РКП(б) при обсуждении национального вопроса господствовал дух централизма. Вот характерные выдержки из выступлений делегатов. Н. И. Бухарин: «Понятие нации включает в себя все классы данного общества. Поэтому, поскольку мы держим курс на пролетарскую диктатуру, мне кажется, мы не должны выставлять лозунг права нации на самоопределение… В комиссии, я, опираясь на заявление, сделанное т. Сталиным на III съезде Советов, предлагал формулу: самоопределение трудящихся классов каждой национальности»[91].

Д. Б. Рязанов: «Наша партия совершенно не подготовлена к тому, чтобы разобраться в вопросе о праве наций на самоопределение… У нас так мало сделано в смысле политическом, что напавши внезапно на этот лозунг, мы рискуем не только в международном масштабе, но и во внутреннем российском масштабе. Это может привести к неожиданным и ненужным последствиям».

Г. Л. Пятаков: «Раз мы экономически объединяем, строим один аппарат, один Высший совет народного хозяйства, одно управление железными дорогами, один банк и т. д., то все это пресловутое «самоопределение» не стоит и выеденного яйца. Это или дипломатическая игра, которую в некоторых случаях надо играть, или это хуже, чем игра, если мы берем это всерьез».

М. П. Томский: «Я думаю, в этом зале не найдется ни одного человека, который сказал бы, что самоопределение наций, национальное движение является нормальным и желательным. К этому мы относимся как к неизбежному злу».

Н. Осинский: «Уничтожение всякого гнета «не означает, что надо отбросить лозунг права наций на отделение, на решение своей судьбы, ибо он является лозунгом условным, демонстративным, а к таким лозунгам мы неоднократно прибегали в первый период пролетарского движения».

Однако в зале, вопреки Томскому, заявившему, что «в этом зале не найдется ни одного человека, который сказал бы, что самоопределение наций, национальное движение является нормальным и желательным» и оно является «неизбежным злом», были такие люди. И они не молчали. Представитель грузин Мдивани выразил их чувства, дав понять делегатам, что в этом зале есть люди, не считающие национальное движение злом, а благом для угнетенных народов и что лозунг о праве наций на самоопределение должен быть реальным, а не демонстративным и условным.

Об условности и лишь демонстративности этого лозунга свидетельствует резолюция, с признанием право на государственное отделение за колониями и неравноправными народами и с констатацией того, то «партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу» как одну из переходных форм к полному единству»[92].

Действительная временность и демонстративность с особой силой проявились в период образования Союзного государства. Тогда была проявлена тактика поглощения республик Российской Федерацией. Она связана с так называемым сталинским планом автономизации республик. Речь шла об уравнении в правах так называемых независимых и автономных республик и включении их в РСФСР.

22 сентября 1922 года Сталин направил письмо Ленину, в котором разъяснял суть этого плана. В нем содержались следующие строки: «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Цека РКП, как обман и лицемерие со стороны Москвы». Сталин рассматривал образование Союза независимых республик как «игру», которую коммунисты национальных республик восприняли всерьез, упорно признавая слова о независимости за чистую монету и также упорно требуя от нас проведения в жизнь буквы конституции независимых республик»[93]. Хотя эти слова были написаны Сталиным, они отражали позицию всего партийного и государственного руководства, в том числе и самого Ленина. 27 сентября Ленин направил письмо Председателю Политбюро ЦК РКП(б) Каменеву, копия которого была послана также членам и кандидатам в члены Политбюро. В нем речь шла о резолюции комиссии Сталина о вхождении независимых республик в РСФСР. Ленин писал, что он по этому вопросу уже встречался со Сталиным и что завтра состоится его встреча с Мдивани, «подозреваемым в «независимости». Ленин, не выступая в принципе против вхождения независимых республик в РСФСР, писал, что «Сталин немного имеет устремление торопиться». Разумеется, в вопросе о вхождении независимых республик в состав СССР. Он полагал, что нужны уступки. Сталин, сообщал он, уже сделал одну такую уступку, согласившись заменить в параграфе 1 резолюции слова «вступление в РСФСР» словами «формальное объединение вместе с РСФСР в союз сов. республик Европы и Азии». Почему употреблено слово «формальное»? Потому что оно фактически должно было означать то же самое вхождение в РСФСР, которую должен был заменить СССР. В данном случае РСФСР и СССР идентифицировались. Россия отныне становилась СССР.

Ленин не опровергал утверждения Сталина об игре в независимость, о воспитании «настоящих и последовательных социал-независимцев». Не опровергал потому, что это была правда. Он критиковал Сталина лишь за «устремление торопиться». Игра, по его мнению, еще не завершена, она должна быть продолжена. Суть своей поправки он разъяснил так: «Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправными с Укр. ССР и другими, и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, «Союз Сов. республик Европы и Азии». Другие поправки Ленина также были направлены на то, как он выразился сам, «чтобы мы не давали пищи «независимцам», не уничтожали их независимости, а создавали еще новый этаж. Федерацию равноправных республик»[94]. Он как более гибкий политик выступал за то, чтобы при создании СССР возобладали принципы вынужденной добровольности. И выражение «формальное объединение» в сочетании с позицией не дать «пищу» «независимцам» он не употребляет не просто. Этим он дает понять, что игра в независимость еще не закончилась и что ее нужно продолжить формальным объединением в новый этаж федерации.

Эту позицию Ленина Сталин в письме к нему, копию которого, как бы ища поддержку у них, он направил и членам Политбюро, назвал «национальным либерализмом». Его возражения Ленину заключались в несогласии создать в новом Союзном государстве два Центральных Исполнительных Комитета /ЦИК/. Он выступал лишь за преобразование ЦИК РСФСР в ЦИК СССР. По нему, ленинская поправка ведет «к обязательному созданию русского ЦИК, с исключением оттуда восьми автономных республик (татреспублика, туркреспублика и прочее), входящих в состав РСФСР, и объявлению последних независимыми, наряду с Украиной и прочими республиками, к созданию двух палат в Москве (русской и федеральной)». Это, по мнению Сталина, «ведет к глубоким перестройкам, что в данный момент не вызывается ни внутренней, ни внешней необходимостью» и что «при данных условиях нецелесообразно и, во всяком случае преждевременно».

В тот же день 27 сентября во время заседания Политбюро между Каменевым и Сталиным состоялся обмен следующими записками. «Каменев: Ильич собрался на войну в защиту независимцев. Предлагает мне повидаться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок. Звонила Мария Ильинична. Сталин: Нужна, по-моему, твердость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействуют на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается - причем тут «независимость»? Каменев: Думаю, раз Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться. Сталин: Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению»[95].

Однако Ленин не выступал за то, чтобы исключить из ЦИК РСФСР автономные республики и объявление их независимыми республиками. Можно лишь предположить, что Сталин попросту утрировал ленинское предложение о создание двух ЦИК. Это в свою очередь было отражением его борьбы против Мирсаида Султангалиева, который сплотил вокруг себя автономные республики вокруг требования об их непосредственном вхождении в состав СССР. Об этом будет сказано особо. Теперь же продолжим рассмотрение ответного письма Сталина. Он выступил против ленинского предложения слить наркоматы финансов, продовольствия, труда и народного хозяйства в федеральные наркоматы, оценив их как «торопливость», тем самым, переадресовав Ленину его же собственные замечания о торопливости и нежелании давать «пищу независимцам».[96] Во-первых, Ленин, предложив объединить эти наркоматы, вел дело к тому, чтобы объединение действительно стало только формальным, ибо реальная власть оставалась в руках Союзного центра. Во-вторых, Сталин или не понял или же сознательно игнорировал, что Ленин вел ту же линию на создание унитарного государства, но только в более утонченном виде. Он писал, что «следовало бы подождать с этой мерой»[97].

В ленинском арсенале создания унитарного советского государства имелся богатый инструментарий. В нем принципы формального федерализма сочетались с принципами реального унитаризма. Именно они позволяли вести игру в независимость с коммунистами национальных окраин. И не только с коммунистами. Конечно, многое из этого инструментария, поскольку он был весьма сложным, и многие элементы которого создавались и вводились в действие по ходу развития событий, не сразу воспринимались его соратниками. Многие идеи Ленина рождались в ходе развития событий. Так, как он сам говорил, повторяя слова Наполеона: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет»[98].

6 октября этот вопрос обсуждался на пленуме ЦК. Хотя Ленин сам в виду болезни и не мог присутствовать на нем, чувствовалось, что его позиция постепенно овладевала его участниками. Однако в решении Пленума имелся пункт о вхождении в Союз закавказских республик через Закавказскую федерацию. Лидер грузинских коммунистов Мдивани так описал события этих дней: «Сначала (без Ленина) нас били по-держиморски, высмеивая нас, а затем когда вмешался Ленин, после нашего с ним свидания и подробной информации, дело повернулось в сторону коммунистического разума… По вопросу о взаимоотношениях принят добровольный союз на началах равноправия, и в результате этого удушливая атмосфера против нас рассеялась; напротив, на пленуме ЦК нападению подверглись великодержавники – так и говорили Бухарин, Каменев и другие. Проект, конечно, принадлежит Ленину. Но он внесен от имени Сталина, Орджоникидзе и других, которые сразу изменили фронт… Эта часть получила такую оплеуху, что не скоро решится из норы, куда ее загнал Ленин… Да, атмосфера немножко рассеялась, но она может снова сгуститься»[99].

Она действительно сгустилась. Ибо соратникам Ленина не хватало его гибкости и умения своевременно заменять наступление временным отступлением, и, наоборот, забегать вперед, когда это нужно. Дело в том, что когда встал вопрос о форме вступления в Союз закавказских республик, снова возникли противоречия. Сталин и, стоявший во главе Закавказского краевого комитета РКП(б), С. Орджоникидзе настаивали на учреждении Закавказской федерации и вхождения республик Закавказья через нее. Грузинские же коммунисты настаивали на том, что в Союз каждая республика входила самостоятельно. Орджоникидзе обзывал одного из них «спекулянтом, духанщиком», другого – «дураком и провокатором», третьему грозил расстрелом. Когда один из этих коммунистов обозвал его «сталинским ишаком», Орджоникидзе ударил его. 19 октября ЦК Компартии Грузии заявил, что будет ходатайствовать о вхождении в Союз не Закавказской федерации в целом, а отдельных ее составляющих республик». В тот же день на расширенном пленуме Тифлисского комитета члены ЦК КП Грузии и Ф. И. Махарадзе К. М. Цинцадзе, М. С. Окуджава, С. И. Кавтарадзе выступили с заявлением, приветствующим решение Пленума ЦК РКП(б) об образовании СССР. Однако тут же объявили, что возбуждают ходатайство относительно одного пункта, а именно о Закавказской федерации, поскольку эта форма вступления в Союз «нежизненна». Они считали, что в Союз каждая республика должна входить самостоятельно и просили пересмотреть этот пункт решения Пленума.

Однако эта позиция грузинского коммунистического руководства была расценена как «недопустимое нарушение партийной дисциплины». Орджоникидзе объявил, что дело будет передано в Москву в Контрольную комиссию. Он обозвал верхушку Компартии Грузии «шовинистической гнилью», которую надо немедленно отбросить, ибо «нам надоело считаться со стариками с седой бородой». (Махарадзе носил бороду – И. Т.). Не замедлили себя ждать и оргвыводы. В тот же день постановлением Закавказского крайкома РСДРП(б) был снят со своего поста секретарь ЦК КП Грузии М. Окуджава

В ночь с 20 на 21 октября в 2 часа 55 минут по московскому времени Коте Цинцадзе, Сильвестр Тодрия, Ладо Думбадзе, Пармен Сабашвили, Филипп Махарадзе, Сергей Кавтарадзе и Ефрем Тодрия вызвали по телефону секретаря ВЦИК А. С. Енукидзе и попросили передать Каменеву и Бухарину: «Советская власть в Грузии никогда не находилась в таком угрожающем положении, как в данный момент». Информируя решений Заккрайкома освободить М. Окуджаву от обязанностей секретаря КП Грузии, они сообщили о намерении грузинского ЦК всем составом уйти в отставку. «Все это, - подчеркивалось в обращении, - создано Орджоникидзе, для которого травля и интриги – главное орудие против товарищей, не лакействующих перед ним. Стало уже невмоготу жить и работать при его держимордском режиме. Неужели мы не заслужили лучшего руководителя в смысле марксистском и товарищеском, и обречены быть объектом самодурства»[100].

Сталин усмотрел в этом обращении нарушение партийной дисциплины, поскольку оно было передано, минуя Секретариат, и напрямую направлено членам ЦК, открыто и без кодировки. Кроме того, оно являлось нарушением решения ЦК РКП(б) о вхождении республик Закавказья в Союз через Закавказскую Федерацию.) Это свое мнение он выразил в разговорах с Лениным, Каменевым и Бухариным. Реакция Ленина была выражена в его следующего содержания ответной телеграмме: «Я был убежден, что разногласия исчерпаны резолюциями пленума ЦК при моем косвенном участии и при прямом участии Мдивани. Поэтому я решительно осуждаю брань против Орджоникидзе и настаиваю на передаче вашего конфликта в приличном и лояльном тоне на разрешение Секретариата ЦК РКП, которому передано ваше сообщение по прямому проводу». Таким образом, Ленин в данном случае защитил Орджоникидзе и не поддержал идею о самостоятельном вхождении закавказских республик в СССР. А Сталин прямо подталкивал Орджоникидзе на принятие крутых мер и шифрограммой сказал: «Мы намерены покончить со склокой в Грузии и основательно наказать грузинский ЦК». В другой шифрограмме он предложил: «взять решительную линию» и «изгнать из ЦК всякие пережитки национализма».

Представляет интерес последний документ, продиктованный Лениным 6 марта 1923 года. Это письмо, адресованное Мдивани и Махарадзе. Ленин писал в нем: «Уважаемые товарищи! Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь». Однако по причине болезни Ленина не было ни речи, ни записки. В 1926 году Сталин заявил, что «уклонисты типа Мдивани заслуживали более строгого отношения к себе, являются разлагающей фракцией самого откровенного оппортунизма»[101]. А Берия позднее в своей книжке «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье» писал, что в период 1927–1935 годов грузинский «национал-уклонизм» «перерос в наемную агентуру фашизма, превратился в беспринципную и безыдейную банду шпионов, вредителей, диверсантов, разведчиков и убийц».

Разумеется, при жизни Ленина ни Мдивани, ни Махарадзе не могли предвидеть, что их справедливая борьба за равноправие в новом строящемся советском государстве будет расценена так. 20–е годы еще оставляли определенную альтернативу жесткому унитаризму и централизму.

На национальной секции X Всероссийского съезда Советов 26 декабря 1922 года был поставлен вопрос о непосредственном вхождении в Союз Туркестана, Казахстана, Татарии, Башкирии и других национальных республик. В гостинице «Париж» на квартире Мендышева состоялась встреча представителей Башкирии - М. Муртазина, М. Халикова, Татарии - К. Мухтарова, М. Султангалиева, Г. Мансурова, Р. Сабирова, Ш. Усманова, Казахстана – Мендышева, Мурзагалиева, Туркестана – Хадыр-Алиева. Разговор шел об организованном выступлении на съезде с требованием непосредственного включения всех автономных республик и областей в состав СССР как союзных республик. Было решено с этим заявлением обратиться в ЦК РКП(б) и выступить на съезде. Заявление было составлено М. Султангалиевым, а подписи собирал Ш. Усманов. На заседании национальной фракции съезда в защиту требования о непосредственном вхождении всех национальных образований в СССР выступили М. Султангалиев, К. Мухтаров, М. Халиков, Мендышев и Хадыр-Алиев. Султангалиев вхождение республик в Союз в составе Федерацией назвал «лишней проволочкой». Путь непосредственного вхождения республик в СССР он назвал «более правильным». Выступил против деления национальностей на тех, кто имеет право вхождения в Союзный ЦИК и тех, кто не имеет такого права, и сказал, что «разделение на пасынков и настоящих сыновей – безусловно, по нашему мнению, является ненормальным»[102].

Однако выступления эти, равно как и заявление, были расценены И. Сталиным как «стремление расчленения РСФСР»[103].

Перед XII съездом РКП(б) в апреле 1923 года состоялось несколько встреч представителей республик: из Азербайджана Н. Нариманова и Ширванского, из Грузии Б. Мдивани, Ф. Махарадзе, О. Цинаудзе, из Дагестана Коркмасова и Тохо-Годи, из Туркестана Т. Рыскулова, из Казахстана Мендышева и Мурзагалиева, из Татарии М. Султангалиева и К. Мухтарова. На них было решено выдвинуть на съезде требование о включении в Союз ССР всех национальных республик и областей, с правом федерирования отдельных республик между собой и с децентрализацией всех отраслей экономической и политической жизни, сохранив в руках Союзного центра лишь финансы, военное дело и иностранную политику. Во всех остальных областях Союзные республики должны были быть самостоятельными. Предполагалось, что в рамках Союза создание федерации тюркских республик как самостоятельной единицы в составе Союза ССР. Предполагалось, что в нее войдут Туркестан, Казахстан, Башкирия и Татария. Или же могут быть созданы две федерации: Татаро-Башкирской с включением в нее с их добровольного согласия Чувашии, Удмуртии и Марийской области и Туркестано-Казахстанской. Этот план был изложен Султангалиевым. Т. Рыскулов нашел вторую форму более целесообразной.

Для реализации этой идеи было решено вступить в контакт с представителями национальных республик. Состоялась встреча с представителями Дагестана и Закавказья. На заседаниях секции по национальному вопросу продолжалось детальное обсуждение этой платформы. Однако Т. Рыскулов, а за ним председатель Совнаркома Татарии К. Мухтаров, руководители Казахстана – Мендышев и Мурзагалиев решили воздержаться. Выступил лишь Султангалиев. Поскольку он имел лишь право совещательного голоса, не смог выступить с его трибуны. А соратники - полноправные делегаты от своих партийных организаций заявили: «Мы будем разбиты на съезде, а это приведет в дальнейшем к разгрому нас со стороны ЦК партии, что было бы нецелесообразно и тактически неверно для нас»[104].

Отстаивая равноправие народов и их республик, Султангалиев говорил: «В Союз Советских Республик входят Российская Республика и все автономные республики, бывшие независимыми республиками, все автономные области. Нельзя говорить, что эта национальность доросла до того, что ей можно предоставить автономию, а эта не доросла». Ранжирование народов и республик по сортам он видел и в том, что одних из них, например, закавказские республики заставляют федерироваться между собой, а другим, например северокавказским народам, запрещают это делать. «Мы, - заявил он, протестуя против этой несправедливости, - бьем грузинских уклонистов за то, что они не соглашаются на образование Закавказской Федерации, и мы в то же время не разрешаем чеченцам и кабардинцам объединиться в одну федерацию». И поставил вопрос: почему федерация возможна для Закавказья и невозможна в отношении других частей»[105].

Султангалиев видел, что из этих, казалось бы, частных вопросов, выстраивается в целом национальная политика, состоящая из несправедливостей и неравноправия народов и осуществляемая насильственно принудительным путем. Он понимал, что республики, также как и в целом система советской федерации, создаются формально, и под федеративной декорацией вырастает жестко централизованное тоталитарное государство. Поэтому, зная ход развития истории, предсказывал будущее страны: «И сколько бы ни стремились панрусисты и их сторонники, /под какой бы маской они ни находились: под маской ли «демократов» или «коммунистов»/, к ликвидации этого движения, сколько бы они не старались низвести их роль до роли обыкновенных русских провинций, или к его ослаблению, этого им пока что не удается сделать и, видно, не удастся, какие бы хитрые махинации не выдумывались ими в борьбе за национальную самостоятельность и независимость, пока что давало лишь обратные результаты»[106].

Примерно таким же по содержанию было опубликованное на грузинском языке открытое письмо видного грузинского писателя Константина Гамсахурдиа В. И. Ленину. Оно было полным обиды на Россию за весь период истории с 1783 года, когда грузинский царь Ираклий II подписал Георгиевский трактат о российском протекторате над Грузией. За эти годы, - говорилось в письме, - «политика Великой России вместе с упразднением самостоятельности принесла столько зла», что «маститый космополит», «исторический деятель русской закалки, как он называл меньшевистского лидера Ноя Жордания, возглавившего независимую Грузию в 1918 году, «в старости потерял покой и оказался вынужденным заявить миру, что единственной возможностью для Грузии является европейская ориентация». Это «исключение себя из сферы русской политики» произошло потому, что новая Россия не отказалась от старой политики. «Если сто лет тому назад Россия освободила нас от насилия Турции, и Персии, то сегодня войско той же России, изменившее свою окраску, «освободило» грузинский народ от контрреволюционеров». Так писал Гамсахурдиа, имея в виду под «контрреволюционерами» весь грузинский народ. «Вы понимаете, что объявить народ контрреволюционным абсурдно: это contradictio in adjecto» - восклицал он, обращаясь непосредственно к Ленину. Письмо заканчивалось так: «У личности и нации можно отнять все, только сознание свободы отнять невозможно. Уверяю: быть может, Грузия не возвысилась еще до такого политического и культурного развития, как Ирландия, но в Кэзметах и Мак Свинеях не будет недостатка в Грузии до тех пор, пока до конца не будет обеспечена ей политическая независимость». Это был политический протест по отношению политики большевистской России в отношении Грузии, насыщенное уверенностью, что «что если Россия «левых» пойдет «этим путем…такой цели не достигнет»[107]. В этих словах нет прямого предостережения краха большевистского государства. Но оно косвенно присутствует.

Султангалиев, вероятно, не был знаком с Гамсахурдиа и вряд ли знал и о его открытом письме вождю революции. Но их подходы к оценке большевистской национальной политики близки. Вот каков прогноз Султангалиева на будущее: «какой бы класс в России не стоял и не пришел к власти, никому из них не восстановить былого величия и могущества страны…Россия, как многонациональное государство и государство русских неизбежно идет к распадению и к расчленению. Одно из двух: или она /Россия/ расчленится на свои составные национальные части и образует несколько новых и самостоятельных государственных организмов или же власть русских в России будет заменена коллективной властью «националов»… Это есть историческая неизбежность как производное от сочетания. Вернее, произойдет первое, а если случится второе, то оно все рано явится лишь переходом к первому. Былая Россия, восстановившаяся под нынешней формой СССР, недолговечна. Она преходяще и временна»[108]. Он в качестве явственно выступающих государственных организмов обозначил Украину с Крымом и Белоруссией, Кавказ в союзе с Северным Кавказом, Сибирь и Великороссию. Союз тюркских республик он обозначил словом «Туран». Поскольку в течение многих лет старались этого слова не произносить, боялись его как черт ладана, необходимо особо отметить, что Султангалиев в него не вкладывал никакого реакционного содержания. Туран – это прародина древних тюрков, а в устах Султангалиева - символ единства тюркских народов и обозначение возможности создания ими федеративных государственных объединений. В отличие от руководителей Советского государства, в принципе опровергавших федерализм, предпочитавших вместо него централизм и лишь оказавшихся вынужденными играть в «федерализм», Султангалиев вкладывал в это понятие реальное содержание. А это рассматривалось как стремление к ревизии национальной политики Советского государства. Хотя, несомненно, что она нуждалась в такой ревизии. Оно и рухнуло в немалой мере потому, что такая ревизия не была проведена.

Окончательно вопрос о форме и содержании Союзного государства был закрыт на Четвертом совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей, состоявшемся 9-12 июня в Москве. Оно было собрано для публичного шельмования Султангалиева с обвинением его в попытках установления контактов с лидерами басмаческого движения Средней Азии и в попытках создания организации, противопоставленной партии и советской власти в области национальной политики. С тем, чтобы не было повадно другим. В том числе руководителям Грузии и Украины. Однако, вопреки ожиданиям Сталина, на нем развернулись дискуссии по вопросам федерации и конфедерации. Формально от конфедерации отказались все выступавшие. Так, представитель Украины Скрыпник призвал отказаться как от принципа «единой и неделимой», так и конфедерации, которая, по его словам «имеет еще многих и многих своих сторонников». Союз, - сказал он – не является …согласительной камерой, где столковываются республики». В то же время, - продолжил он свою мысль,- это «вовсе не означает, что в таком союзе уничтожается воля,… суверенность, объединяющихся в ней республик», и что в нем свободные объединяющиеся республики остаются внутренне независимыми» и лишь передают определенную долю своей суверенности Союзу «для экономической и политической борьбы вовне»[109]. Сталин в выступлениях Скрыпника, Раковского и других представителей Украины усмотрел лишь желание преуменьшить опасность местного национализма и утвердить «конфедералистские настроения». «…Между тем, - сказал он, - ясно, что мы создаем не конфедерацию, а федерацию республик, одно союзное государство, объединяющее военные, иностранные, внешнеторговые и пр. дела, государство, которое нисколько не умаляет суверенности республик». Против определенных положений Сталина высказался Раковский, подчеркнув, что «мы, украинцы, не меньше коммунисты, чем Сталин», сказавший, что спор «о различном содержании нашего союза». Обратившись к аудитории и, разумеется, более всего к Сталину, он, сославшись на «Федеральную конституцию швейцарской конфедерации», в самом названии которой усмотрел противоречия между понятиями федерация и конфедерация, сравнил с ней название Союз Советских Социалистических республик и спросил: «Это одно государство или союз советских государств?»[110]. Сталину возразил и Скрыпник, причислившего его к сторонникам конфедерации. Он сказал, резолюция XII партийного съезда позволяет отказаться как от идеи «единой и неделимой», так и идеи конфедерации, а придерживаться некоей третьей линии и «держаться лозунга, что суверенность республики не отнимет суверенности республик». Однако Сталин не воспринял и такой постановки вопроса и заяви: «Я вижу, что некоторые т. т. из украинцев за период от I съезда Союза Республик до XII съезда партии и настоящего совещания претерпели некоторую эволюцию от федерализма к конфедерализму». И подчеркнул: «Ну, а я за федерацию, т. е. против конфедерации, т. е. против предложений тт. Раковского и Скрыпника»[111].

На совещании восторжествовала линия Сталина на жесткое и централизованное государство, обернутое в федеративную оболочку. Дальнейшее развитие СССР вплотную подвело страну к торжеству унитаризма, к идее «единой и неделимой» России. Летом 1928 года Каменев в разговоре с Бухариным отметил, что «партия и государство полностью слились – вот в чем беда»[112].