Альтернативы в истории и политической жизни
Альтернатива – это иные варианты развития. История изобилует альтернативами. Альтернативы бытовые. Альтернативы политические. Альтернативы в прошлой истории: Говорят, что история не знает сослагательного наклонения. Это действительно так. Как говорят, даже боги не могут сделать бывшее не бывшим. Однако наука история знает и сослагательного наклонения. Она наряду с тем, что уже произошло и не может быть изменено, изучает и то, что могло быть, и ищет причины того, что не свершилось.
Однако в истории есть и безальтернативность. Это движение человечества по пути прогресса. Ему нет альтернативы. Оно ломает на своем пути все, что ему мешает. Марксизм исходит из того, что человечество развивается формационным путем, т. е., когда одна общественно-экономическая формация приходит на смену другой: от первобытно-общинного строя до коммунизма. Промежуточные формации: феодализм и капитализм. Высшая фаза капитализма по Ленину – это империализм. Это последняя, загнивающая стадия капитализма. Затем наступает социализм, который переживает этап созревания. Зрелый социализм перерастает в коммунизм. Марксизм-ленинизм исходят из того, что этому альтернативы нет. Что здесь правильно? Правильно, то, что человечество движется вперед. Переживает и рабовладельческий этап развития, и феодализм, и капитализм. Этому тоже нет альтернативы. Вот дальше начинаются проблемы. Социализм с трудом пускает свои корни. И то, не в марксовом варианте, а в рамках капиталистического развития, как составная часть, скажем так, зрелого капитализма. А коммунизм не наступает и вовсе. До капитализма – безальтернативность. А дальше начинаются попытки создания альтернатив. Однако это происходит не естественным путем, а делается политикой. В результате оказывается, что естественный путь развития сильнее политики. Он ломает политику.
Альтернативы возникают в рамках исторического развития на ее стыке с политикой. И они возникают в моменты крутых исторических поворотов. В тихие спокойные времена, которые иногда занимают века, альтернатив не возникает. Они появляются на изломе истории. Остановимся на некоторых из этих изломов. Перед Петром I стояло две альтернативы: Россия могла продолжить свое развитие на своей собственной самобытной основе, вырабатывая свой путь развития. Она могла и повернуться лицом к Западу и, прорубив туда окно, могла идти по ее пути, повторяя ее.
Так устроена жизнь человечества, что оно вечно живет в тисках альтернатив, перед выбором, в немалых случаях между жизнью и смертью. И каждый человек находится в путах различных, в немалых случаях, опасных и рискованных вариантов. Как говорится, выбор есть уже давно - поскорей уйти на дно.
У первобытных людей выбор, связан с их выживанием. Во-первых, в борьбе с голодом, во-вторых, с природными стихиями, в-третьих, с окружающим животным миром. Или умереть с голода, быть уничтоженными капризами природы, оказаться в чреве опасного зверя. Или же научиться находить себе пропитание, найти способы борьбы с природными катаклизмами и с окружающим животным миром. Короче, или. Другого не дано.
По мере продвижения по пути цивилизованного развития на пути человечества возникают более сложные общественные альтернативы, связанные, прежде всего с взаимоотношениями самих людей, различных слоев общества. Возникновение более зрелых общественных отношений. Речь идет о сословных и классовых противоречиях, приводящих к серьезным столкновениям. Опять возникает вопрос: кто кого? В этой альтернативе никогда не бывает однозначного ответа. Иногда верх одерживают одни, иногда другие.
Наконец появляется альтернатива между реформами и революциями. Реформы – это преобразования, направленные на достижение компромисса между борющимися сословиями классами. Революции – это результат невозможности достичь компромисса между борющимися сторонами.
Все это характерно для всех стран, независимо от их месторасположения и условий существования. Все страны пережили эпохи реформ, почти все пережили ужасы революционных потрясений. Вся разница только в том, что одни пережили все это раньше, другие – позже. Были ранние реформы и революции, были и поздние, иногда уже запоздавшие реформы и преобразования.
Самая ранняя революция – это голландская, самая образцовая – это английская, самая сложная – французская и самая кровавая – российская. Я здесь революции в этих странах беру в их комплексе, ибо в этих странах произошло по несколько революций. Делаю это так потому, что их предметное рассмотрение не входит в задачу нашего предмета.
Для нас в данном изложении важно выявить альтернативы и их взаимоотношения в истории и политической жизни. И более всего интересна для нас наша страна, которая пережила реформы и революции, несколько отставая от других стран. О причинах этого отставания я также не думаю останавливаться. Подчеркнув лишь то, что наша историография, к сожалению, никак не может избавиться от тезиса, о том, что причина этой отсталости, как писал директор института истории России РАН А. Н. Сахаров, «татаро-монгольское нашествие» и «жесточайшее иго». Не он один так пишет, хотя сегодня намечается подход, по которому как писали Ю. Пивоваров и А. Фурсенко, золотоордынский период русской истории является ее самым богатым изломом. Если можно считать жесточайшим игом то, что, как писал Н. М. Карамзин, татары не вмешивались во внутренние дела русских и если они довольствовались десятипроцентной данью, то это так. Сегодня регионы, в том числе и наша республика, передает Москве 75 процентов, получаемой прибыли. Спрашивается, как это назвать? Как назвать то, что нам отказано даже в выборе своего алфавита и что сегодня из стандарта образования национально-региональный компонент? Мы ведь не называем это «жесточайшим гнетом».
Впрочем, и здесь присутствует альтернативность, однако это в следующем изложении.
Итак, альтернативность для России. Поиском этой альтернативы занимались многие российские реформаторы. Эти реформы были, прежде всего, альтернативой российской отсталости. На правильном пути находились они или нет, это другой вопрос. Пожалуй, самым крупным и решительным реформатором был сам Петр I. Ибо он первым предпринял попытку вытащить страну из болота средневековой отсталости. Многое ему удалось и может больше чем последующим реформаторам. Это и понятно, поскольку он не был подконтрольным кому-то. Как говорили, закон – это желание царя. П. Я. Чаадаев писал о нем: «Петр Великий нашел у себя только лист белой бумаги и своей сильной рукой написал на нем слова Европа и Запад». Он писал: Мы живем на востоке Европы – это верно, и, тем не менее, мы никогда не принадлежали к Востоку».
Петр был первым западником России. Однако не последним. Не случайно, появление в России двух альтернатив: славянофильства и западничества. Это, пожалуй, самая долгоиграющая альтернатива. Она играет до настоящего времени. Это – альтернатива того, по какому пути пойдет Россия. Следуя Западу или же развиваясь самобытным путем.
Западником был П. Я. Чаадаев, идеализировавший католический Запад и противопоставивший ему погрязшую в рабстве и отсталости, как он писал, православную Россию.
Последующие реформаторы не были царями, они светили только светом царской власти. Тогда мало кто понимал, что так не должно быть. И редко кто заговаривал о необходимости внедрения в страну реальных законов, которые были бы обязательны и для монарха.
Пожалуй, наиболее близким к пониманию реальных потребностей страны был Сперанский, разработавший план коренной реформу управления страной. В основе этого плана лежа принцип разделения власти: на законодательную, исполнительную и судебную при верховенстве монарха. Причем этот подход должен был пронизывать всю структуру власти снизу до верху. Все это должно было опираться на выборную думскую систему, начиная с волостных, и кончая Государственной думой, которая в проекте называлась «законодательным учреждением». Однако Дума не обладала правом законодательной инициативы. Законы могли вноситься только императором. В то же время ни один закон не мог иметь силы без рассмотрения Думой. Она имела право издавать постановления о налогах и повинностях. Она имела право ставить вопрос об ответственности министров и предлагать царю заменить министров, нарушивших закон.
С. Бэдкок – лектор по русской и европейской истории Университета Ноттингем (Великобритания)[21] писал, что причиной того, что не состоялись демократические альтернативы в том, что не оказались вовлеченными значительные слои населения провинций. Он также пишет: «Объяснение того, что произошло в России в 1917 г., кроется исключительно в неспособности Николая II, ошибках А. Ф. Керенского или деятельности В. И. Ленина и его сподвижников. Также едва ли плодотворно обосновывать такое объяснение на прямолинейных представлениях о «темноте» и непросвещенности масс. Причины трагических событий стоит искать в условиях жизни обычных людей, живших вдали от крупных городов, тех людей, которые создавали среду и во многом определяли действия представителей элит»[22].
«Если Бог благословит, - писал он, - то к 1811 году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется, если не встретится каких-либо непреоборимых препятствий».
Однако этого не произошло. Стали совершенно очевидными «непреоборимые препятствия», во-первых, в лице самого царя, во-вторых, в лице самой мощной помещичье-бюрократической системы. В голове великого реформатора произошла великая революция. Однако было совершенно очевидно, что она могла иметь реальную силу только, если она превратится в реальные дела.
Да, были в России и другие реформаторы, которые внесли определенный вклад в демократическое развитие России. Таковы Д. А. Милютин и М. Х. Рейтерн, которых призвал к реформаторской деятельности Александр II.
Хочу напомнить, что он принял императорскую корону в 1855 году, когда от переживаний в поражении в Крымской войне скончался Николай I. Трудно привыкал новый царь к своему новому положению. Когда к нему обращались «Ваше величество», он: «говорил не называйте меня так, мне больно». Боль быстро прошла, и новый император вошел в историю как царь – освободитель. Реформа 1861 года увековечила в истории его память. Однако пуля террориста скосила и этого императора.
В этой связи, видимо, уместно отметить, что поражение в Крымской войне, показавшей степень военно-технической отсталости России, явился одной из причин реформы 1861 года.
Д. А. Милютин писал, что сильная власть не исключает ни личной свободы, ни самоуправления. Он утверждал: «Я понимаю один из полезных революций: те, которые совершены спокойно, обдуманно, в головах людей, способных понимать истинные пользы народа, но всякая революция, которая дышит фанатизмом, революция насильственная, народная не ведет к улучшению общества, потому что она только разрушает, ничего вновь не создавая».
Ф. И. Тютчев в одной из своих записок писал, что идет борьба «между революцией и Россией». Чаадаев же оценив эти строки, отметил «лучше невозможно охарактеризовать современный вопрос». Это был 1848 год.
Реформы порождаются натиском снизу. Они на начальном этапе движения масс способны предупредить их выступление.
В ходе самой революции возникают разные возможности, однако вполне понятно, что реализуется лишь один вариант. Наиболее богатым альтернативами был 1917 год. Во-первых, возможно было предотвратить случившееся. Известно, что был реальным компромисс между Государственной думой и Николаем II. Он оказался невозможным не только потому, что упорствовал царь, но и, прежде всего, в силу несостоятельности лидеров Думы. Они не смогли мобилизовать на свою сторону все реальные общественные силы. Стране нужен был не верхушечный компромисс, а меры, которые заставили бы царя и его окружение пойти на выход страны из войны, мобилизовать все реальные возможности для решения продовольственной проблемы. Не забудем, что февральские события начались с хлебной очереди, где преобладали женщины. Короче, нужны были кардинальные меры, способные удовлетворить трудящееся население страны. Это была первая упущенная возможность, что привело к началу революции, которая свергла самодержавие.
Последующие события также не были единственно возможными. Они имели реальную альтернативу. Свержение самодержавия не означало ликвидацию монархии. Возможным было его сохранение введением конституционного режима и превращением Думы в верховную законодательную власть и подотчетности правительства перед Думой, ею же формируемым. Уже тогда могла возникнуть почти социалистическая парламентарная республика. Почему этот вариант оказался невозможным. Потому что столкнулись лоб о лоб история и реальная политика. История подсказывала, что это единственный путь сохранения монархии. Она подсказывала, что народ страны еще не свободен от монархических иллюзий и что монархия на данном этапе должна быть сохранена. Реальная же политика была разбросанной. Единственного источника политической власти не было. Уже возникли советы, которые отвергали возможность сохранения монархии. Хотя, они еще и не выдвинули лозунга советской власти. Революционно-демократические силы выступали за парламентскую республику. Они стояли на радикально-реформистских позициях. Силы же, заинтересованные в сохранении монархии скатились на реакционные позиции. Уже тогда раздавались требования введения режима диктатуры.
В первые дни февральской революции столкнулись три альтернативы: 1.сохранение самодержавной системы власти; 2.Ограниченная конституционная монархия; 3. парламентская республика.
В апреле с приездом в страну Ленина наметилась еще одна альтернатива, это идея советской республики. Все эти альтернативы находились в тесном переплетении друг с другом. Потому что были взаимно переплетены сами носители этих альтернатив. В их взаимодействии и взаимной борьбе одновременно проявлялась роль в истории и политике, как личности, партии так и народа. Разумеется, учитывая при этом, что сами партии были неоднородны, и народ не был единым. Народ состоял из разных классов и слоев, из жителей городов и деревень. Он включал в себя и политические партии, и их лидеров. Выбор той или иной альтернативы во многом зависел от усиления или ослабления того или иного компонента общественно-политической жизни.
Поэтому победа той или иной альтернативы – это не чья-то воля, по-своему перестроивший мир. Это объективный процесс. Каков народ – таково и его правительство.
В свое время мы говорили с вами о том, что альтернативами была полна вся страна. Потому что народ был в движении. Город и село бурлили. Громко заявила о себе армия. Разумеется, что она составная часть народа. Но это сплоченная и организованная, к тому же вооруженная его часть. Вовсе не случайно, что во многих конкретных событиях она играла решающую роль.
В таком переплетении событий давали о себе знать и случайные факторы. Однако масса случайностей – это уже не случайность, это закономерность. Закономерность пробивает себе дорогу через массу случайностей.
Большевистскую революцию пытаются объяснить случайностью и отклонением от обычной нормы исторического развития. В современной российской историографии распространена точка зрения о том, что в этой катастрофе, национальной трагедии повинен Ленин. Одним из его современников был Иван Бунин. Он назвал октябрьские события окаянными днями. В нем кипела тоска по старой России, «в которой, как он писал, - мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, - всю эту мощь, сложность, богатство и счастье»[23]. В своем дневнике 1 января 1918 года он писал вслед ушедшему году: «Кончился этот проклятый год».
Разумеется, Бунин не был одинок в неприятии революции. Она была подвергнута анафеме Д. С. Мережковским, З. П. Гиппиусом. В мучительных сомнениях находился А. М. Горький, который, хотя и понимал неизбежность революции, однако восстал против антигуманных, антидемократических крайностей и эксцессов. Их действительно было много. А ведь сам Горький в «Песне о Буревестнике» воспел надвигающуюся революцию. «Буря! Скоро грянет буря!.. Пусть сильнее грянет буря!». А когда она грянула сам подобно тем чайкам, о которых он писал, что «они стонут перед бурей, стонут, мечутся над морем и на дно го готовы спрятать ужас свой пред бурей», подобно также стонущим гагарам, которым «недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает»[24].
Однако уже современники указывали на неправомерность такого подхода. «Нет, пожалуй, более вредного и праздного занятия, чем искать теперь правых и виноватых, - писал И. В. Гессен, - Ни какой натяжки нет в том, если сказать, что виноватых нет, или еще вернее, что мы все виноваты, и вина еще больше увеличится, если мы станем искать, на кого нам свою вину переложить»[25]. Открыто и без всяких оговорок поддержали революцию А. Блок, В. Брюсов, В. Маяковский.
Отражая плач и стенания по потерянной России А. Блок говорил о ней, что был давно прогнивший больной и теперь он издох, но еще не похоронен, смердит» и что «толстопузые мещане злобно чтят дорогую память трупа»[26].
Мы уже достаточно много говорили о роли личности в истории. Напомню только тезис о том, личность не может проявить себя без наличия соответствующих условий. Именно имея в виду это, Ленин сам незадолго революции писал о том, что нам старикам вряд ли доведется дожить до победы социалистической революции. И даже накануне своего отъезда в «Прощальном письме к швейцарским рабочим» он исходил из невозможности тогда победы в России социалистической революции. И только стечение обстоятельств убедило его в возможности большевистской революции.
Однако возможность не есть действительность. «Революция приходит как возмездие за века бесправия, эксплуатации и гнета», - писал видный историк революции П. В. Волобуев. И был прав.
Дума была слаба, нерешительна и каждый раз позволяла разгонять ее. Но, спрашивается, могла ли тогда в стране, где, как писал Н. Г. Чернышевский, «сверху до низу» все рабы, появиться смелая и решительная, способная превратиться в Учредительное собрание, Дума? Разумеется, нет. Каков народ, — такая Дума. Не было Думы, способной защитить народ, но и не было народа, способного защитить ее саму.
И, тем не менее, все четыре состава Думы, несмотря на урезанный характер их прав, слабость и недостатки, стали важной вехой в становлении российского парламентаризма. Выборы в Думу способствовали постепенному изживанию монархических иллюзий, складыванию в России многопартийной системы и других элементов гражданского общества. В предвыборных кампаниях и в ходе работы самой Думы оттачивались такие важные вопросы, как аграрный, национальный, однопалатная парламентская система, ответственное перед парламентом правительство, всеобщие, прямые и тайные выборы, равноправие всех граждан без различия национальности и вероисповедания, обязательное всеобщее бесплатное начальное образование и др. Благодаря демократической прессе они становились достоянием общественности и подвергались публичному обсуждению.
В немалой мере под влиянием думских кампаний, общественного обсуждения проблем народного представительства активизировали свою деятельность городские думы. Они также стали школой парламентаризма, в том числе и для татарского населения. «Казанский биржевой листок» писал: «Один татарин как общественный деятель стоит троих русских» и далее: «невероятно, но факт, в Казанской городской думе татары, несмотря на свою малочисленность, представляли грозную силу, во многих случаях вопросы решались сообразно их желаниям, против желания остального состава думы». Разумеется, в этих словах немало преувеличения, но несомненно, что местные думы, равно как и Государственная дума Российской империи, так или иначе, стали важным показателем становления в стране гражданского общества.
История, начиная с 1907 года, т. е. с завершения революции, до 1917 года отпустила монархии 10 лет времени для осмысления ее итогов. Однако царь никаких выводов для себя не сделал. Он, в беседе с С. Ю. Витте, говорил так, что будто бы этой революции и вовсе не было и что теперь все благополучно. Витте пребывание Николая II на троне считал несчастьем для страны. Он, подводя итог своему многолетнему общению с царем, в том числе и в качестве Председателя Совета министров в бурные 1905—1906 годы, указывал на бессистемность его политики и вообще отсутствие всякой политической линии. К тому же царь, по его словам, был мелочен, никому не доверял и составлял мнение о людях, исходя лишь из всяких сплетен. И самое главное в том, что, в конечном счете, он оказался не в состоянии понять, что в стране складываются элементы гражданского общества и что это необратимое знамение времени[27].