Идея национального самоопределения в ценностных ориентирах и практиках северо­кавказских народов России

Практически все многонациональные государства сталкиваются с проблемой нацио­нализма отдельных этнических групп, зачастую перерастающего в требование реализации права на национальное самоопределение вплоть до обретения суверенитета. Согласно Де­кларации о принципах международного права, принцип права нации на самоопределе­ние «не должен толковаться как санкционирующий или поощряющий любые действия, которые вели бы к расчленению или частичному или полному нарушению территориаль­ной целостности или политического единства суверенных и независимых государств»[342]. |В международной политической практике встречаются такие формы национального самоо­пределения, как национально-культурная автономия, территориальная автономия, респу­блика. Между тем, обретение независимости составляет основу политических устремлений многих малых народов, желающих сохранить свою культурную самобытность, язык, тради­ции, либо добиться контроля над населяемой ими территорией и природными ресурсами. Не являются исключением и народы Российской Федерации. В силу многонационально - сти нашей страны центральные органы государственной власти периодически вынуждены сталкиваться с «рецидивами» этнонациональной идеи, то в мягкой, то в жесткой форме.

Одной из самых болезненных зон на территории России является Северный Кавказ. Неоднородный состав населения, социально-экономические проблемы, исторические оби­ды, сохранившиеся со времени колонизации царской Россией и усугубившиеся в совет­ский период (коллективизация, массовые депортации, антирелигиозная политика, много­численные административно-территориальные преобразования), создали серьезную почву для того, чтобы идея самоопределения еще долго оставалась актуальной для ценностных установок населяющих регион народов.

Проблеме активизации национальных движений на Северном Кавказе посвящена масса исследований. Большинство научных публикаций по этой теме появилось в первой половине 1990-х гг., когда для населения региона вопросы национальной идентичности и самоопределения приобрели особую значимость[343]. Огромное число работ было обращено к Чечне[344], единственной республике на территории России, национальные лидеры которой предприняли попытку создать независимое государство. Однако, за последние несколько лет, в связи с уходом борцов за независимость Чечни «в подполье», интерес к идее на­ционального самоопределения в ценностно-политических ориентирах кавказских народов стал постепенно угасать.

Цель нашей работы на основе анализа политических событий 1990-х — первого де­сятилетия 2000-х гг. на Северном Кавказе оценить значимость идеи национального са­моопределения в ценностных установках населяющих регион народов и определить условия, при которых национальная идея может стать императивом к практическим политическим действиям.

Создание национальных автономий на Кавказе (поиск форм, воплощение нацио­нального), а также встраивание их в российскую государственную систему стало заслугой Советского правительства. Победа Советской власти на Северном Кавказе в ходе граж­данской войны привела к созданию 20 января 1921 г. Горской АССР, которая являлась составной частью РСФСР. Горская республика строилась по территориальному, без указа­ния проживающих на ее территории национальностей. В 1921—1922 гг. из Горской респу­блики были выделены три самостоятельные автономные области — Кабардинская (позднее

— Кабардино-Балкарская), Карачаево-Черкесская (в 1926 г. она была разделена на Кара­чаевскую автономную область и Черкесский национальный округ) и Чеченская. В 1924 г. были образованы Северо-Осетинская и Ингушская автономные области. В 1934 г. Чечен­ская АО и Ингушская АО были объединены в единую Чечено-Ингушскую автономную об­ласть, которая в 1936 г. была преобразована в Чечено-Ингушскую АССР.

И здесь мы разделяем точку зрения А. Борова и К. Дзамихова, что национальные ав­тономии стали важным институциональным ресурсом (политическим и организационным) народов Северного Кавказа, имеющим «высокую символическую значимость как воплоще­ние национальной истории и идентичности»[345].

Однако наследие советской эпохи связывается не только с созданием нацио­нальной государственности Северо-Кавказских народов, но и с произвольными тер­риториальными изменениями, репрессиями и депортациями в период сталинского правления в годы войны.

Осенью 1943 г. насильственной депортации в Среднюю Азию и Казахстан были под­вергнуты карачаевцы. В 1944 г. та же участь постигла чеченцев и ингушей, а затем бал­карцев. Автономии выселенных народов были ликвидированы.

1956—1957 годы стали временем реабилитации Северо-Кавказских наро­дов, восстановления их автономий и возвращения на родину. Вместе с тем, не все территории были возвращены репрессированным. Например, восстановленной Чечено-Ингушской АССР не был возвращен прилегающий к Владикавказу Пригородный район, а в качестве компенсации к ней присоединили три района, изъятые из состава Ставропольского края, — Каргалинский,

Шелковской и Наурский.

Чеченцам-акинцам, выселенным из Ауховского района Дагестана, переимено­ванного в Новолакский район, было запрещено возвращение в родные аулы. Возвра­щающимся из Средней Азии чеченцам и ингушам, карачаевцам и балкарцам часто приходилось селиться не в своих домах, которые уже были заняты другими людьми(также насильственно переселенными), а на окраинах. Из-за этого возникали бы­товые стычки, драки и даже более серьезные конфликты на национальной почве.

Помимо территориальных потерь репрессированные народы понесли значитель­ные демографические потери, был нанесен урон их экономическому и культурному развитию[346]. Автономные республики и области Северного Кавказа демонстрировали отста­вание от большинства территорий РСФСР. Проблемы социально-экономического характе­ра — в первую очередь, территориальные споры, исторические обиды вместе с высокой до­лей безработицы коренного населения — создавали мощный мобилизационный потенциал для протестного движения.

На рубеже 1980-х — 1990-х гг. в автономиях Северного Кавказа практически у каж­дой этнической группы появились свои национальные организации, которые стали высту­пать с политическими требованиями. Они создавались в ходе проводимых в национальных республиках и автономиях народных съездов. У истоков создания этих организаций, как правило, стояли представители национальной интеллигенции: журналисты, юристы, эко­номисты, преподаватели.

Одной из первых таких организаций стала ингушская «Нийсхо» («Справедливость»).

9- 10 сентября 1989 г. лидеры «Нийсхо» созвали в Грозном II съезд ингушского народа, который в качестве основной национальной задачи выдвинул создание отдельной от че­ченцев государственности ингушей и потребовал возвращения Пригородного района (территории, которая со времени депортации 1944 г. находилась в составе Северной Осетии) и образования Ингушской автономной республики в составе РСФСР[347].

Формирующиеся национальные движения, по сути, становились внесистемны­ми элементами, представляющими серьезную проблему для официальных властей Северо-Кавказских автономий. Основной формой их деятельности стали массовые митин­ги, которые дестабилизировали общественную ситуацию. Например, в марте-апреле 1991 г. в Назрани состоялись многотысячные митинги ингушей, требовавших возвращения При­городного района. Последовал призыв лидеров партии «Нийсхо» к ингушам «идти мирным походом на Владикавказ»[348].

Параллельно в ЧИАССР началось формирование чеченского национального движе­ния. К осени 1990 г. в Чечено-Ингушетии была создана общественная организация «Барт» («Единство»), которая выступала с требованием преобразования ЧИАССР в союзную респу­блику в составе СССР[349].

На фоне роста национального самосознания народные съезды и организации нача­ли принимать декларации о самоопределении. Так, в Дагестане в ноябре 1990 г. прошел

II съезд Кумыкского народного движения «Тенглик» («Равенство»), принявший Декла­рацию о самоопределении кумыкского народа, которая провозгласила образование Кумыкской Республики (Кумыкистана) «с охватом исторической территории кумыкского народа», которая «добровольно входит в состав РСФСР и СССР» и готова объединится в «Федерацию дагестанских государств»[350].

23—25 ноября 1990 г. состоялся первый Чеченский национальный съезд (ЧНС), кото­рый также принял решение о создании независимого чеченского государства[351].

Итак, идея национального самоопределения в тот период была взята на вооруже­ние народными движениями. Их возглавляли представители местной интеллигенции Северо-Кавказских народов. Например, председателем Кумыкского народного движения «Тенглик» был кандидат филологических наук, заведующий кафедрой литератур народов Дагестана ДГУ С. Алиев, руководителем балкарской организации «Тере» — журналист Б. Этезов. Общественную организацию «Барт» возглавили представители молодой чеченской интеллигенции: поэт З. Яндарбиев, публицист М. Темишев, научный сотрудник ЧИГУ И. Арсимиков, историк С.-Х. Абумуслимов, инженер-строитель Л. Усманов. Ингушскую пар­тию «Нийсхо» возглавлял учитель из Назрани И. Кодзоев. От них исходили требования демократизации политической жизни, повышения политико-государственного статуса ав­тономий вплоть до возможности выхода из состава Союза и РСФСР. Национальные движе­ния начали оказывать существенное давление на официальные органы государственной власти автономий Северного Кавказа.

Так, несмотря на то, что декларация, принятая общественной организацией, каковой являлся съезд чеченского народа, не имела юридической силы, она стала важным факто­ром давления на Верховный Совет Чечено-Ингушетии. 27 ноября 1990 г. ВС ЧИАССР под давлением исполкома ЧНС принял Декларацию о государственном суверенитете Чечено­Ингушской Республики (ЧИР). Она объявлялась суверенным государством, которое будет подписывать союзный и федеративный договоры на равноправной основе.

Вскоре идея самоопределения была подхвачена официальным руководством на­циональных автономий Северного Кавказа. Заявления о суверенитете со стороны со­юзных республик, которые вели к пересмотру союзных отношений, подтолкнули пред­ставителей власти национальных автономий России подключиться к этому процессу. Они подняли вопрос о необходимости пересмотра федеративных отношений и повы­шения политико-правового статуса своих территорий. Здесь нужно отметить тот факт, что в описываемый период значительно возросла роль представителей коренных наро­дов в региональной власти. Сначала они получили доступ к ранее зарезервированному только для русских постам председателей обкомов КПСС — высшим в партийной иерархии на уровне национальных автономий. Затем, на фоне снижения престижа коммуни­стической партии, большинство руководителей автономных республик и областей Северного Кавказа начали занимать одновременно посты первых секретарей обкомов и председателей Верховных Советов республик, то есть, фактически, сосредоточили в своих руках одновременно и исполнительные и законодательные функции. Эксплуата­ция идеи национального самоопределения давала им возможность перераспределения власти на местах в свою пользу.

Одной из первых на Северном Кавказе была принята Декларация о государствен­ном суверенитете Северо-Осетинской АССР от 20 июля 1990 г. Сразу после принятия

Декларации Председатель ВС Северной Осетии А. Галазов заявил: «...ника­

кая вышестоящая организация не может навязывать волю Верховному Совету с уверенной республики.»[352].

За повышение своего политико-правового статуса ратовали руководители Адыгейской и Карачаево-Черкесской автономных областей, которые находились в административно­территориальном подчинении Краснодарского и Ставропольского краев соответственно. Так, глава исполнительной власти Адыгеи А. Джаримов в интервью газете «Советская Адыгея» сказал: «Нам надо выйти на новый уровень своей государственности, чтобы на другом качественно-правовом уровне формировать принципы экономического развития. Этому будет отвечать статус республики.»[353].

В ноябре 1990 г. Карачаево-Черкесская АО и в июне 1991 г. Адыгейская АО при­няли Декларации о государственном суверенитете и провозгласили себя самостоя­тельными советскими социалистическими республиками, входящими в состав РСФСР. Таким образом, вместо автономных областей и республик на Северном Кавка­зе одна за одной стали появляться равные по статусу советские социалистические республики в составе РСФСР.

В январе 1991 г. в Кабардино-Балкарской АССР также был провозглашен государ­ственный суверенитет «как верховенство, самостоятельность, полнота и неделимость вла­сти республики в пределах ее территории»[354].

Вместе с тем, когда вопрос о сохранении СССР был вынесен на Всесоюзный референ­дум (он проходил 17 марта 1991 г.), большинство населения автономных республик про­голосовало «за». В РСФСР за сохранение Советского союза проголосовало 74 % населения, принявшего участие в плебисците. Как известно, результаты голосования в республиках Северного Кавказа были неоднозначными: в Дагестане — 78,3 %; Кабардино-Балкарии —

76,1 %; Северной Осетии — 86,1 %; Чечено-Ингушетии — 56,1 %[355].

Однако процессы, проходившие в других частях СССР, давали повод региональ­ным властям России настаивать на пересмотре характера федеративных отношений. Они намеревались наравне с делегациями из союзных республик участвовать в подпи­сании союзного договора, запланированного на конец августа 1991 г., его подписание было сорвано путчем.

Последовавший затем распад СССР создал политико-правовую неопределен­ность статуса бывших автономий, которые, одна за другой принимали декларации о суверенитете. Серьезная ситуация сложилась в Чечено-Ингушетии, где 6 сентября

1991 г. национальное движение во главе с Исполкомом Общенационального съезда чеченского народа (председатель Д. Дудаев) разогнало Верховный Совет республики и захватило власть в свои руки. Исполком присвоил себе законодатель­ные функции и организовал выборы президента и парламента Чеченской Республики, распределив места в новых институтах власти между своими членами.

1 ноября 1991 г. Президент Чечни Д. Дудаев, «руководствуясь Декларацией

о суверенитете Республики и волеизъявлением граждан Чеченской Республики, выраженным прямыми всеобщими выборами», принял Указ «О государственном суверени­тете Чеченской Республики»[356].

Перед центральной властью встала сложная задача сохранения целостности го­сударства. Руководители республик, почувствовав свою силу, настаивали на том, чтобы в новый федеративный договор вошли следующие положения: признание права каждого народа на самоопределение; признание, что земля, ее недра, воды, растительный и животный мир являются неотъемлемым достоянием народов, про­живающих на данной территории; гарантия политической и экономической самостоя­тельности субъектов Федерации; определение в договоре круга полномочий, которые субъект Федерации добровольно делегирует центральной власти[357]. Эти поправки под давлением региональных элит вошли в окончательный текст Федеративного договора, подписанного 31 марта 1992 г.

На подписании Федеративного договора не было делегатов из Чечни. В одном из своих интервью президент самопровозглашенной независимой Чеченской Республики Д. Дудаев так прокомментировал свою позицию: «Собрались бюрократы, партократы «из бывших» и даже без видимости народного волеизъявления подписали документ, громко названный Федеративным договором. Поэтому мы и ставим сейчас вопрос о непризнании законности Российского государства, как пришедшего к власти не­правовым путем»[358]. Таким образом, чеченский лидер рассматривал свою республику, как новый самостоятельный субъект международных отношений, который может выступать на мировой арене наравне с Россией. За две недели до подписания Феде­ративного договора в Чечне была принята Конституция, где в Статье 1 говорилось: «Чечен­ская Республика - суверенное демократическое правовое государство, созданное в резуль­тате самоопределения чеченского народа (здесь и далее по тексту курсив мой. - Т. Л.)»[359].

Федеративный договор позволил сгладить противоречия между центральной и ре­спубликанскими властями. Однако он содержал в себе явные недостатки, важнейшим из них было придание статуса «суверенных» республикам в составе РФ[360]. Вместе с тем, под­вергая это положение Федеративного договора критике, нельзя не учесть существовавшую тогда политическую обстановку. Включение в Договор положения о суверенитете респу­блик стало правовым закреплением того уровня самостоятельности, которого добивались региональные элиты. Кроме того, данное положение договора не воспринималось как не­приемлемое и составителями из центра. Так, по мнению руководителя рабочей группы по подготовке договора Р. Абдулатипова, главным было то, что «при всех противоречиях и сложностях мы смогли вокруг Федеративного договора собрать Россию»[361].

В то же время сами руководители национальных республик Северного Кавказа столкну­лись с проблемой национализма народов, населяющих их республики. Например, деятель­ность балкарского и кабардинского национальных движений чуть не привела к расколу Кабардино-Балкарской республики.

17 ноября 1991 г. в Нальчике состоялся Съезд балкарского народа, который про­возгласил Декларацию о суверенитете балкарского народа и образовании Республики Балкария[362]. Избранный на съезде Национальный Совет балкарского народа (НСБН) при­нял решение, что до 10 марта 1992 г. будут проведены выборы властных структур Респу­блики Балкария. Съезд балкарского народа призвал бойкотировать выборы президента КБССР на территории населенных пунктов «Балкарии»[363]. 29 декабря 1991 г. НСБН про­вел в балкарских районах местные референдумы со следующей формулировкой: «Под­держиваете ли Вы провозглашение национального суверенитета балкарского наро­да и Республики Балкария как субъекта, образующего РСФСР?» В пользу образования республики Балкария высказалось 36 404 человек (94,8 % лиц, принимавших участие в референдуме)[364]. Результаты проведенного НБСН референдума были поставлены под со­мнение на основании его не легитимности.

Вслед за созданием Национального совета балкарского народа 10 января 1992 г. открылся I Съезд кабардинского народа. На нем было принято решение восстановить «суверенную Кабардинскую республику в пределах исторической территории кабардинско­го народа»[365]. Исполком Конгресса кабардинского народа (ККН) возглавили доктор юриди­ческих наук Ю. Х. Калмыков, президент КГНК[366] Ю. М. Шанибов[367].

Между органами государственной власти республики и руководителями самопро­возглашенных Балкарии и Кабарды начались многочисленные консультации[368]. Была даже создана комиссия по выработке механизма реализации решений национальных съездов[369], то есть руководство КБР шло на значительные уступки народным движениям. Хотя официальные власти настаивали на том, что «мероприятия по реализации решений съездов кабардинского и балкарского народов должны проводиться в соответствии с дей­ствующим законодательством и нормами международного права»[370].

В августе 1992 г. ККН совместно с «Адыге Хасэ» развернул активную деятельность по формированию добровольческих отрядов для отправки в зону конфликта в Абхазии. Тогда с целью «предотвращения потенциальных конфликтов в регионе» российские власти аре­стовали президента КГНК заместителя председателя Исполкома ККН Ю. Шанибова. 24 сентября в Кабардино-Балкарии начался массовый митинг, выступивший с требованием отпустить Шанибова. Но после его освобождения, участники митинга выдвинули новые требования, в том числе и отставку официального руководства республики[371].

Под давлением националистических группировок президент КБР В. Коков был вы­нужден подать в отставку, но вскоре вернулся по просьбе широких масс общественности республики, которые в трудный час поддержали официальное руководство[372]. В целях устра­нения угрозы раскола республики руководство Кабардино-Балкарии наложило запрет на деятельность национальных движений. Так, 19 ноября 1994 г. парламентом было принято постановление, в котором все решения «так называемого съезда балкарского народа» были признаны антиконституционными, а действия НСБН и его исполнительных органов — «на­правленными на разжигание национальной розни и представляющими угрозу КБР»[373]. Дея­тельность ККН была приостановлена в апреле 1996 г. решением суда[374].

Идея национального самоопределения захватила также народы Карачаево-Черкесии. На протяжении 1990-1991 гг. на ее территории было объявлено о создании Черкесской, Абазинской, казачьих Зеленчукско-Урупской и Баталпашихинской республик.

Для сохранения единства республики официальное руководство обратилось к про­цедуре референдума, который был назначен на 28 марта 1992 г.[375] Гражданам был задан вопрос: «Согласны ли вы при полной реализации Закона «О реабилитации репрессирован­ных народов» сохранить единство Карачаево-Черкесской ССР в составе РФ, образованной по принципу равноправия всех народов?». В голосовании приняли участие 200 740 человек или 75 % избирателей, внесенных в списки. На поставленный вопрос утвердительно от­ветили 157 592 человека (78,6 %), отрицательно — 41 095 (20,5 %)[376]. Проведение референду­ма по вопросу национально-государственного устройства позволило снизить общественно­политическую напряженность в Карачаево-Черкесии.

Рост этнического самосознания народов Дагестана также дестабилизировал обста­новку в республике. Выдвинутая Кумыкским народным движением «Тенглик» идея фе­дерализации Дагестана встретила протесты со стороны других национальных движений и официальных властей. Дело в том, что кумыки являются коренной нацией на террито­рии, включающей Бабаюртовский, Хасавюртовский, Кизилюртовский, Буйнакский, Кая- кентский районы, где проживает 880 тыс. чел., среди которых кумыки составляют 25,16 %, а другие нации: аварцы — 25,27 %, даргинцы — 12,83 %; русские — 11,64 %; лакцы, лез­гины и чеченцы соответственно — 6,45 %; 5,65 %; 5,73 %[377]. За федерализацию республики в 1990-е гг. в основном выступали малые народы, имеющие территорию компактного про­живания, в то время как наиболее многочисленные группы аварцы и даргинцы говорили о необходимости сохранения целостности Дагестана.

Практически каждая этническая группа, проживающая в Дагестане, сформировала в 1990-е гг. свое национальное движение. Помимо упомянутого КНД «Тенглик», полити­ческую активность проявляли Аварский народный фронт им. имама Шамиля, Даргинское демократическое движение «Цадеш» («Единстство»), общественно-политическое движе­ние «Табассаран», Лакское национальное движение «Кази-Кумух», Рутульское движение «Намус», Исполком Съезда чеченцев Ауха и др. Их деятельность периодически создава­ла серьезные проблемы для официального республиканского руководства. Например, в мае 1998 г. лидеры Лакского национального движения братья Хачилаевы подняли мятеж и захватили здание Государственного совета и правительства республики в Махачкале. Захватчики требовали, чтобы вместо коллегиально избираемого председателя Госсовета в Дагестане были всеобщие выборы президента[378]. Активизация национальных движений Республики Дагестан была тесно связано с устойчивой политической традицией пропор­ционального «представительства национальностей» в республиканских органах власти и управления, что сделало вопросы «политического веса» каждой дагестанской националь­ности чрезвычайно значимыми для населения республики.

Со второй половины 1990-х гг. определенную активность начали проявлять на­циональные движения субэтнических групп дагестанских народов[379], которые стали требовать признания своих общин полноправными народами и представительства в республиканских органах власти Дагестана (например, Национальный Совет андийцев, каратлинский джамаат и др.).

В постсоветский период серьезной проблемой, как для региональной, так и для цен­тральной властей стала деятельность движений за самоопределение разделенных наро­дов. В такой ситуации оказались лезгины, разделенные российско-азербайджанской гра­ницей, и осетины, разделенные российско-грузинской границей.

Лезгины создали сразу несколько общественно-политических организаций: Лезгин­ское Национальное Движение «Садвал» («Единство»), Лезгинский Национальный Совет (ЛНС), а на территории Азербайджана Лезгинская Демократическая Партия (ЛДП) и Лез­гинский национальный центр «Самур». Из них ведущей организацией являлся «Садвал», созданный 14 июня 1990 г. Главной задачей движения провозглашалось восстановление целостности лезгинского народа и создание республики Лезгистан[380].

После VII съезда «Садвала», прошедшего в ноябре 1998 г., где раздавались требова­ния немедленного пересмотра границ, Председатель Госсовета Дагестана М. Магомедов в своем интервью так отозвался о национальном движении лезгин: «.он (съезд. — Т. Л.) и не имел никакой законной силы, потому что выборы делегатов в первичных органи­зациях нигде не проводились. Там просто собрались люди (я не хочу сказать «сборище») и попытались получить народную поддержку. Лезгины ни в коем случае не хотят создать какое-то свое государство, ситуация нагнетается искусственно, и это делают наши граж­дане лезгины, живущие в Москве. Есть люди недовольные своим положением, и им надо обязательно получить влияние на политику и экономику»[381]. То есть руководство Дагестана усматривало в активизации лезгинского движения лишь амбиции его лидеров, стремя­щихся пробиться к власти при поддержке своих соплеменников, тогда же М. Магомедов призвал все национальные движения республики заявить о своем самороспуске.

Осетинское национальное движение также начало формироваться в начале 1990-х гг., в немалой степени консолидации северных и южных осетин способствовало два серьез­ных конфликта, возникших на этнонациональной почве: грузино-осетинский и осетино­ингушский. 21-22 мая 1993 г. состоялся II съезд осетинского народа, основной целью которого была выработка стратегии национального возрождения и достижение внутрина­ционального единства. Съезд избрал «Стыр Ныхас» (Большой Совет) —исполнительный ор­ган из представителей Северной и Южной Осетии. Основной целью «Стыр Ныхаса» была реализация общенациональной идеи — объединение обеих Осетий в единую республику в составе РФ. В начале 1993 г. была разработана «Концепция социально-экономической и культурной интеграции Северной Осетии и Южной Осетии», над ее реализацией работал «Стыр Ныхас»[382]. Но большинство высказанных предложений так и остались «на бумаге».

Вместе с тем национальное движение осетинского народа постоянно взаимодейство­вало с официальными органами власти обеих республик. Руководство Северной Осетии всегда со вниманием относилось к Южной Осетии, и оказывало помощь ее населению в период открытой фазы грузино-осетинского конфликта. Так же внимательно оно следило за работой осетинских съездов и даже принимало в них участие[383].

К середине 1990-х гг. руководителям Северо-Кавказских республик удалось скоррек­тировать деятельность национальных движений, противопоставив наиболее активным из них машину государственно-правового сдерживания. Этому способствовало и достижение большей политико-правовой определенности федеративных отношений.

Конституция Российской Федерации, принятая в декабре 1993 г. зафиксировала принцип конституционной федерации. Республика, в отличие от других субъектов (кра­ев и областей), была признана государством (ст. 5, п. 2), которое вправе устанавливать свой государственный язык, употребляемый наряду с русским (ст. 68), иметь свое граж­данство. В остальной же части действие Конституции в той же мере распространялось на республики, как и на остальные субъекты. Вместе с тем, данное положение федераль­ной Конституции подверглось критике со стороны руководителей республик. Например, президент Ингушетии Р. Аушев на своей прессконференции, состоявшейся в Назрани 10 ноября 1993 г., заявил: «Мне, как и руководителям многих субъектов, актив­но не нравится исключение понятия суверенитета республик. что края и области уравнены в правах с республиками»[384].

В середине 1990-х гг. во всех республиках Северного Кавказа были приняты собственные Конституции, где, опираясь на положения Федеративного договора, был за­фиксирован принцип суверенитета республик. Например, в преамбуле Конституции Кабардино-Балкарской Республики было сказано, что «Верховный Совет КБР подтверж­дает государственный суверенитет Кабардино-Балкарской Республики как верховенство, самостоятельность, полноту и неделимость власти Республики в пределах ее территории. за исключением полномочий, добровольно делегируемых обновленной Российской Федера­ции, на основе равноправного федеративного договора»[385].

Подобные положения содержались и в других конституциях Северо-Кавказских ре­спублик. В ряде республиканских конституций провозглашалось право на одностороннее прекращение федеративных отношений, как, например, в статье 1 Конституции Республи­ки Адыгея[386]. Это же право закреплялось в статье 70 Конституции Республики Дагестан[387].

Практическим воплощением претензий региональных властей на суверенитет стало введение в Северо-Кавказских республиках института президентства. Всенародные выбо­ры президентов республик не только позволили региональному руководству повысить свой статус, но и ограничило действия внесистемных политических элементов в лице нацио­нальных движений.

Тогда же, во второй половине 1990-х гг., федеральным центром была предпринята попытка возвращения Чечни в политико-правовое поле Российской Федерации. После пер­вой Чеченской войны (1994—1996 гг.) 22 августа 1996 г. в Хасавюрте стороны подписали Соглашение о неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в г. Грозном и на территории Чечни, а 31 августа появилось Совместное заявление и дополняющие его Принципы определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой[388]. Решение вопроса о статусе Чечни откладывалось до 31 декабря 2001 г. Документ предусматривал создание Объединенной комиссии для осуществления контроля над исполнением Указа Президента РФ о выводе вооруженных сил с террито­рии Чечни и подготовки программ восстановления социально-экономического комплекса Чеченской Республики. В данных соглашениях Чечня фактически рассматривалась как субъект международного права. Подписанный 12 мая 1997 г. Договор о мире и принци­пах взаимоотношений между РФ и Чеченской Республикой Ичкерия также предостав­лял широкие возможности для трактовки политико-правового статуса Чечни. В нем, в частности, фигурировало неконституционное название Чечни (Ичкерия), приня­тое в среде сепаратистов. Стороны договорились навсегда отказаться от применения и угрозы применения силы и строить свои отношения в соответствии с общепринятыми принципами международного права[389].

С чеченской стороны Хасавюртовские соглашения и Договор о мире подписал

А. Масхадов[390], который в январе 1997 г., одержал победу на выборах президента респу­блики. После войны 1994-1996 гг. национальные лидеры Чечни начали активно экс­плуатировать религиозную идею, которая была призвана подчеркнуть глубокие социо­культурные разрывы с Россией. Так, Министр иностранных дел Республики Ичкерия М. Удугов говорил: «Мы формируем государственные структуры исходя из законов шари­ата. Так называемое римское право, которое широко практикуется в мире, для чечен­ской натуры противоестественно. Для формирования законодательства нам нужно най­ти такую базу, которая принималась бы народом. Подобной базой для чеченского народа является ислам»[391]. Состоявшиеся в сентябре 1997 г. публичные казни за уголовные пре­ступления имели целью продемонстрировать всему миру значимость законов шариата для независимого Чеченского государства. А 5 ноября 1997 г., А. Масхадов, будучи в Турции, провозгласил создание Чеченской исламской республики[392].

Только в начале 2000-х гг. начался процесс укрепления вертикали федеральной вла­сти и, фактически, постепенного снижения того уровня политико-правовой свободы, кото­рого достигли республики в составе РФ в первой половине 1990-х гг. В немалой степени этому способствовал успех контртеррористической операции федеральных сил в Чечне, на­чатой в августе 1999 г., и формирование лояльного центру правительства Чечни во главе с А. Кадыровым. В 2000 г. был введен институт полномочного представителя Президента РФ в Южном федеральном округе, который фактически был поставлен над властными институтами национальных республик. Высшие должностные лица республик и депутаты представительных органов больше не могли входить в Совет Федерации, а, значит, были отстранены от прямого участия в законотворчестве. Поправки, вносимые в закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) органов государственной власти субъектов Российской Федерации» в начале 2000-х гг. предусматривали ответствен­ность руководителей республик за неисполнение федеральных законов и возможность их отрешения от должности Президентом РФ или отзыва голосованием граждан республики. Наконец, в декабре 2004 г. были отменены прямые выборы высших должностных лиц всех субъектов РФ, в том числе национальных.

Перераспределения властных полномочий в пользу центра не вызвало протестов со стороны руководителей республик. Наоборот, высшие должностные лица национальных субъектов Северного Кавказа продемонстрировали свою лояльность федеральному центру. Республиканские власти ревизовали собственные конституции и законы для приведения их в соответствие с федеральной Конституцией и законами. Например, руководство Даге­стана в июле 2003 г. приняло новую Конституцию, где устранило все, что отличало органы власти республики от государственных структур других субъектов РФ. При этом Предсе­датель Госсовета Дагестана заявил, что «сохранять и далее положение, выделяющее Даге­стан среди других субъектов Российской Федерации, было бы политически некорректным»[393]. Причина такой покорности кроется, прежде всего, в дотационном характере местных экономик. Анализ социально-экономических показателей Северо-Кавказских республик в 2006 г. показывает серьезную финансовую зависимость от дотаций из федерального бюджета. В республиках Северная Осетия — Алания, Адыгея, Карачаево-Черкесской и Кабардино-Балкарской объем дотаций составил более 60 %. Бюджет Республики Дагестан на 70 % зависит от поступлений из федерального бюджета. В Чеченской Республике и Ре­спублике Ингушетия объем дотаций в 2006 г. составил более 80%[394].

Уже в начале 2000-х гг. сами руководители Северо-Кавказских республик начали за­являть о нецелесообразности существования института президента в национальных субъ­ектах. Так, президент Северной Осетии А. Дзасохов на одной из своих пресс-конференций в 2002 г. отметил, что в одном государстве, «даже очень федеративном», не должно быть два десятка президентов[395].

Вместе с тем, бурные 1990-е годы оказали существенное влияние на рост нацио­нального самосознания народов Северного Кавказа. Значение национальной идентич­ности для Северо-Кавказских народов ярко проявилась в ходе Всероссийской переписи населения 2002 г. Дело в том, что действующее законодательство предоставило гражда­нам право указывать в переписном листе национальность по своему усмотрению. Руко­водство общественно-политической организации Адыгэ-Хасэ обратилось перед перепи­сью к этническим адыгам с призывом указывать в графе «Национальность»: мужчинам «адыг», а не «адыгеец», как было во время переписи 1989 г., женщинам, как обычно, — «адыгейка». По мнению руководителей организации это было необходимо для консолида­ции этноса, они посчитали, что этноним «адыг» наиболее точно отражает национальную принадлежность «каждого представителя адыгоязычного этнокультурного социума»[396] (име­ются ввиду этнически родственные народы адыги, кабардинцы, черкесы, адыги-шапсуги). После проведенной национальным движением пропагандисткой работы в Респу­блике Адыгея в графе «Национальность» населением примерно одинаково часто делались записи «адыг» и «адыгеец»[397].

Осознание своей идентичности малыми народами отразилось в результатах переписи населения Дагестана. По данным экспертов, подавляющее большинство андо-дидойских народов, которые во Всесоюзной переписи населения 1989 г. записывались как аварцы, так или иначе отразили в переписных документах принадлежность и к своему «малому народу». Например, в ходе переписи в Цумадинском и Цунтинском районах багвалинцы в графе «Национальность» указывали: багвалинец или багвалинец-аварец, или аварец - багвалинец[398].

О том, какое значение имеет идея национального самоопределения в ценност­ных ориентирах населения Ингушетии и Чечни могут дать представление опросы, ко­торые проводились в этих республиках в начале 2000-х гг. Так, во время опроса, прове­денного в Ингушетии Сектором социологии федеральных и национальных отношений института этнографии и антропологии РАН в апреле-мае 2003 г., на вопрос «Должен ли каждый из народов, населяющих Россию, иметь самостоятельную государственность?» 61 % опрошенных дал положительных ответ, 24 % — отрицательный. На вопрос «Должны ли республики, входящие в состав РФ иметь право выхода из нее?» 56 % опрошенных ответи­ли «да», 34 % — «нет». (Результаты ответов в другие годы см. в Табл. 1 и 2).

Таблица 1

Должен ли каждый из народов, населяющих РФ иметь самостоятельную государственность? (в % от числа опрошенных)[399]

Таблица 2

Должны ли республики, входящие в состав РФ иметь право выхода из нее (в % от числа опрошенных)[400]

В ходе социологического опроса населения Чечни в мае-июне 2003 г., проводимого Северо-Осетинским центром социологических исследований ИСПИ РАН, в числе про­чих вопросов, касающихся доверия региональной и федеральной власти, был задан во­прос: «Каково Ваше отношение к политике российского правительства Чеченской Республике, направленное на ее возврат в политическое и культурное пространство РФ?»

Были получены следующие результаты:

20,9 % - «полностью одобряю»;

32,0 % - «скорее одобряю»;

16,2 % - «скорее не одобряю»;

16,6 % — «полностью не одобряю»;

1,5 % — другой ответ;

12,9% — «затрудняюсь ответить».

Причем среди населения, давшего ответ «полностью не одобряю», 19,7% составляла молодежь в возрасте до 35 лет[401].

В настоящее время органы власти Чечни встроены в общероссийскую систему государственного управления, а руководство республики демонстрирует полную

лояльность федеральному центру. Так во время своей инаугурации 5 апреля 2007 г. Пре­зидент ЧР Р. Кадыров заявил: «Мы полностью отдаем себе отчет в том, что благополучие республики немыслимо без сильной и стабильной России. Поэтому мы выступаем за по­следовательную централизацию власти, при которой в регионе не чувствовали бы себя государством в государстве, а ощущали бы себя неотъемлемой частью единого целого»х.

Между тем сторонники экстремистских форм борьбы за национальное самоопреде­ление Чечни продолжают свою деятельность «из подполья», сделав каналом своего веща­ния сеть Интернет. Основные черты глобальной сети — доступность и отсутствие цензуры

— предоставляет широкие возможности для беспрепятственной пропаганды сепаратизма и религиозного экстремизма. Все подобные интернет-ресурсы зарегистрированы в других странах (Великобритании, Швеции) и имеют международные домены «.com», «.org», «.info» и др.

Один из самых используемых приемов пропаганды — заведомо ложное истолкование истории, нацеленное на постепенное формирование общественного мировоззрения. Рас­пространяется миф о многовековой и непрекращающейся войне кавказских народов с Россией. Искажению подвергаются и факты сравнительно недавней истории. Например, в статье, размещенной на сайте «Ичкерия. шРо» мы встретили лживое утверждение: «До появления новой Москвы (принятия Конституции 1993 года) уже образовались 12 суве­ренных государств, в числе которых была Чеченская Республика». Подобная игра датами и искажение хронологии событий «позволяет» сепаратистам квалифицировать действия федеральных сил как «оккупацию».

30 октября 2007 г. на сепаратистских сайтах было опубликовано заявление лиде­ра чеченских боевиков Докку Умарова о создании Имарата (Эмирата) Кавказ, он про­возгласил себя эмиром Кавказа без определения каких-либо территориальных границ и объявил «джихад» России. Такое заявление, исходившее от недавно присягавшего на дудаевской конституции Чечни президента сторонников отделение от России, означало фактическую ликвидацию Чеченской Республики Ичкерия. Оно повлекло за собой рас­кол в среде и так неплотного «чеченского сопротивления». Анализ содержания сепаратист­ских Интернет-СМИ позволяет говорить о наличии сторонников светской ЧРИ («Ичке - риядпРо», «ЧеченпрессдпРо») и тех, кто поддержал идею создания исламского государства на территории Кавказа «Кавказ-центр», «Кавказ-монитор», «Джамаат

«Шариат»«, «Kavkazan Haamash» и др.

Риторика сепаратистов, безусловно, представляет серьезную опасность, так как выше­перечисленные Интернет-сайты являются доступными для молодежи Северного Кавказа. За последний год в отечественных СМИ не раз поднимался вопрос о необходимости защи­ты российского киберпространства. Такие предложения поступали со стороны руководства Генеральной Прокуратуры РФ[402].

На наш взгляд, запрет или ограничение доступа к такого рода Интернет-ресурсам не будет достаточно эффективным методом противодействия пропаганды сепаратизма и экстремизма в глобальной сети. Гораздо более действенным может стать разоблачение лживой риторики экстремистов, активная национальная государственная политика, на­правленная на выравнивание социально-экономических показателей Северо-Кавказских республик, которые пока демонстрируют существенное отставание от других регионов Рос­сии. Например, не внушает оптимизма озвученные Президентом Ингушетии на недавней встрече с Президентом РФ Д. Медведевым показатели безработицы в республике — 57 % экономически активного населения[403]. В 2008 г. на территории Ингушетии было соверше­но более сотни террористических актов. Проблемы социально-экономического характера и сложная криминальная ситуация создают благоприятную среду для распространения центробежных сепаратистских идей.

Актуализации идеи национального самоопределения на Северном Кавказе могут спо­собствовать также события в Закавказье — отделение Южной Осетии и Абхазии от Грузии.

12 ноября 2006 года в Южной Осетии состоялся референдум за самоопределение и одновре­менно выборы Президента республики. В поддержку соплеменников выступили северные осетины. После референдума Парламент Республики Северная Осетия-Алания обратился к Президенту РФ и Федеральному собранию с просьбой рассмотреть вопрос о признании Южной Осетии. Все же Москва не торопилась нарушить статус-кво в регионе до нападения Грузии на Цхинвали в августе 2008 г. Хотя проведение миротворческой операции и приня­тие Указа о признании Южной Осетии 26 августа 2008 г. Президентом РФ стали важными актами поддержки малого народа перед лицом националистической политики Грузии, все же факт признания независимости РЮО, на наш взгляд, является опасным прецедентом. Как и признание Косово некоторыми странами Запада он означает возможность пересмо­тра современной политической карты мира, возможность народов, борющихся за нацио­нальное самоопределение, и непризнанных государств в разных точках планеты добивать­ся суверенитета в обход действовавших до сих пор принципов международного права. Этот прецедент в будущем может осложнить ситуацию на Северном Кавказе России.

Итак, значение идеи национального самоопределения в ценностных установках Северо-Кавказских народов за последние двадцать лет существенно трансформирова­лось. В период распада СССР идея эта была взята на вооружение внесистемными эле­ментами — национальными съездами и движениями, которые серьезно дестабилизирова­ли общественно-политическую обстановку в автономиях Северного Кавказа. Практическая каждая этническая группа на Кавказе создала собственную организацию и заявила о своем стремлении реализовать право на самоопределение. В период становления федеративных отношений новой России эта идея была подхвачена официальным руководством нацио­нальных республик региона. Они настаивали на договорном характере федеративных от­ношений, на расширении своих полномочий в отношении с центральной властью, но одно­временно вынуждены были бороться с национализмом населяющих республики народов.

Практической реализацией идеи национального самоопределения на Северном Кавказе стало повышение статуса автономий до республик в составе РФ, введение в них института президентства, принятие собственных конституций, в которых республи­ки провозглашались суверенными. Однако укрепление вертикали федеральной власти в начале 2000-х годов, сужение полномочий региональной власти указами Президента РФ и зависимый дотационных характер экономик Северо-Кавказских республик не позволили национальным субъектам региона выйти из политико-правового поля России.

Между тем, вероятность того, что идея национального самоопределения вновь ока­жется востребованной на Северном Кавказе остается. Сложная социально-экономическая ситуация, криминальная обстановка, пропаганда сепаратизма «из подполья» и, наконец, недавний прецедент с признанием Южной Осетии создают почву для возобновления цен­тробежных тенденций.

Государственность народов Северного Кавказа - результат политического развития российского государства, а их право на самоопределение реализовано в форме республик в составе Российской Федерации. В настоящее время органы власти Северо-Кавказских республик встроены в общегосударственную систему управления, а региональные элиты демонстрируют лояльность федеральному центру. Вместе с тем, вопросы национальной идентичности играют огромную роль в ценностных установках населения на Кавказе, и только грамотная социально-экономическая политика может воспрепятствовать актуали­зации идеи национального самоопределения среди кавказских народов и сохранить Се­верный Кавказ в составе России.