Биопсихологические аспекты личности и война

К неореализму близки по своему духу другие теории, которые тоже обращаются к общественному поведению человека.

Биологические теории, изучающие политическое поведение, основаны на том, что человек вышел из мира природы и сохраняет многие черты, присущие животным. В мире животных агрессивность биологически целесообразна для конкуренции за самку, для защиты от врагов и для успешной охоты. Среди приматов, наиболее биологически близких человеку существ, самцы, заботясь и охраняя семью, вполне естественно склонны к насилию. Однако выживание каждой особи связано с выживанием всей стаи, тем самым предполагается взаимное сотрудничество и терпимость внутри семьи и видовой популяции. Поэтому в процессе эволюции человека естественный отбор развивал в нем интеллект и способность к борьбе. Некоторые ученые считают агрессией не ту, которая направлена во внешнюю среду, а только внутриродовую, например, защиту своей территории от соплеменников. Агрессия рассматривается как один из способов выживания рода (популяции) через саморегуляцию, потому что предохраняет от перенаселения регион обитания. Подобные рассуждения переносятся в упрощенном виде на человеческую историю для доказательства естественности и полезности войн.

Конечно, в человеческом обществе сложность и взаимозависимость отношений во много раз возрастает благодаря разделению труда и разнообразию форм общественной жизни. В то же время считается, что роль насилия и сотрудничества осталась той же, что в мире животных. Отсюда сторонники биологического детерминизма делают вывод, что человек по своей природе не имеет строгих ограничений на насилие по отношению к ближнему. По крайней мере, его легко на это спровоцировать. Одним из приложений биологических теорий к политике стал в свое время нацизм.

В США биологические теории получили распространение в 196070-х гг. и имели несколько названий, среди которых «биополитика», «зоосемиотика», «социобиология». Кредо данного направления было выражено в духе возврата к Аристотелю: «человек по своей природе есть политико-научное животное» . Из-за того, что склонность к насилию была присуща человеку задолго до появления развитых форм общественной жизни, сторонники биологических теорий недооценивают зависимость насилия от общественно-политических условий. Отсюда у некоторых авторов рождается крайний пессимизм: «по причине неподатливости изменениям и иррациональности своей природы, человек является самым жестоким из животных, ибо, овладевая тайнами природы, он использует достижения науки и техники во вред человеческому роду» .

Более современные формы биологических теорий взяли себе название эволюционных. В их основе лежит трактовка истории через возврат к дарвинизму, но с учетом достижений генетики и теории развития живой материи. Они утверждают, что появление общественных институтов связаны с тем, что видовая эволюция человека развила в нем необходимость принадлежать к некой иерархии. Все стороны жизни человека пронизаны иерархическими отношениями, которые проявляются уже в поведении детей трехлетнего возраста. Сторонники эволюционного подхода подчеркивают, что война как способ выживания есть закон природы. Войны всегда были одним из механизмов развития человеческого общества от простых форм к сложным. Ксенофобия, которая отличает современные этнические войны, выводится из генетических отличий народов, долгое время живших порознь. Чужеземец подспудно

воспринимается как угроза выживанию данного сообщества, причем в прямой зависимости от степени его непохожести.

Кроме биологических теорий, связывающих природу человека и войну, развиваются психоаналитические, которые берут начало в работах Зигмунда Фрейда об аномальном поведении человека. Психоанализ ставит в центр исследования бессознательные и частично неосознаваемые психические процессы и мотивации поведения человека, в том числе сексуальные. Фрейд выделял две характерные черты человеческой натуры. Одна из них состоит в том, что в ней доминируют бессознательные импульсы, во многом определяя поведение личности. Другая особенность психики в том, что острые переживания не исчезают, а вытесняются в сферу бессознательного и продолжают оказывать воздействие на поведение человека, минуя его волю и разум. Бессознательное выполняет функцию, аналогичную структурному влиянию в теории неореализма, но воздействует не извне, а изнутри личности. Оно является устойчивой константой, которая определяет поведение человека, придавая ему такое содержание, которое необъяснимо из его настоящего и прошлого эмпирического опыта.

Фрейд считал, что агрессия возникает из-за того, что чрезмерное стремление человека к удовольствию неизбежно связано с дихотомией инстинктов Смерти и Эроса. Если первый призывает разрешить страдания от трудностей в достижении удовольствия путем самоубийства, то второй — к жизненному самоутверждению. Из этого взаимодействия, опосредованного сферой бессознательного, рождаются конфликты на личностном, межличностном и межгрупповом уровне. Смерть прекращает неизбежные страдания, и все живое уходит в неорганический мир. Несмотря на это человек живет, потому что способен перенести проблему смерти со своего «я» на других через агрессию. Агрессивное поведение дает выход наружу той разрушительной энергии, которая в противном случае может привести к самоубийству.

Одним из первых, кто обратил внимание политической науки на психические патологии власть имущих, был Гэрольд Лассуэл. Политический психоанализ стал изучать, чем являются политика и власть для управляемых и управляющих, как влияет структура личности на политическое поведение, а политика оказывает обратное влияние на структуру личности. Поскольку элиты обладают политической и материальной властью, они манипулируют обществом и провоцируют насилие. Для этого в общественное сознание внедряется чувство утраты безопасности, которое ведет к насилию.

Прямой перенос взглядов Фрейда на политическое поведение получил справедливую критику за апологию внутреннего мира человека и недостаточный учет социальных факторов. Кроме того, категория бессознательного, по признанию самого Фрейда, является лишь умозрительной конструкцией. Попытки найти его биологическую природу в механизмах наследственности не увенчались успехом.

Проблему попытались разрешить неофрейдисты. Они выводят политическое поведение из стремления к власти (обладанию) для преодоления чувства собственной неполноценности, различных комплексов, внутреннего невротического напряжения. В стремлении к власти проявляется неспособность личности выстоять в одиночку и жить в расчете на свои возможности. Современные исследователи предлагают несколько модификаций фрейдизма, которые тоже учитывают социальную сущность человека, а не останавливаются только на патологическом поведении, как это делал Фрейд.

Эрик Фромм сделал акцент на социальные условия, которые провоцируют насилие. Для него бессознательное уже не атрибут индивидуума, а социальная категория — состояние психики людей, которых общество лишило ясной осознанности с помощью каких-либо приемов (например, пропаганды). Фромм считал одним из источников насилия возникающее таким образом отчуждение отдельных личностей или групп от общества в целом. Чувство бесконечного одиночества и бессилия толкают людей к разрушению. Объединяющая ненависть аутсайдера ведет их в радикальные организации, которые пытаются силой навязать свою волю всему обществу. Отчуждение порождает такие крайние формы агрессии, как садизм и мазохизм. Поскольку мазохизм связан с чувством удовольствия от насилия, которое испытывает сама жертва, он не имеет больших общественных последствий, в отличие от садизма.

Садистское поведение Фромм разделил на три типа: «Первый — стремление поставить других людей в зависимость от себя и приобрести полную и неограниченную власть над ними... Второй тип — стремление не только иметь абсолютную власть над другими, но и эксплуатировать их, использовать и обкрадывать... Эта жажда может относиться не только к материальному достоянию, но и к моральным и интеллектуальным качествам, которыми обладает другой человек. Третий тип садистских тенденций состоит в стремлении причинить другим людям страдания или видеть, как они страдают». Садистские наклонности слабо осознаются самой личностью и выступают для нее под маской преувеличенной доброты и заботы о других: «Я управляю вами потому, что лучше знаю, что будет лучше в ваших же интересах». Более агрессивные формулы поведения: «Другие меня обидели, так что мое желание обидеть других — всего лишь законное стремление отомстить». «Нанося удар первым, я защищаю от удара себя и своих друзей (свой народ)».

Другой источник насилия, нарциссизм, назван так по имени героя греческой мифологии, который влюбился в собственное отражение в воде. «Нарцисса» преследует навязчивая идея о самоценности, которая выступает компенсатором загнанного глубоко внутрь сознания собственной бесталанности. Он уверен, что его окружают ограниченные, а потому недоброжелательные и завистливые люди. В попытках восстановить «справедливость», «нарцисс» доходит до садизма в отношении к окружающим, чтобы доказать свое превосходство в уме, силе или богатстве. Если иметь в виду социальное поведение, то одно из крайних проявлений садизм находит в стремлении человека к власти.

В новейшей истории ярко выраженную патологию такого рода находят у Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини, Иосифа Сталина и Саддама Хусейна. Исследователи политического поведения Сталина накануне развязывания Второй мировой войны отмечают, что важным механизмом защиты его ущемленного нарциссизма стало отождествление себя с агрессором, Гитлером, который установил в Германии тоталитарный режим. При этом собственное «я» Сталина исчезало, оно изменялось за счет включения другого человека, приобретая его силу и уверенность, которой не было у первоначального «я». Одним из результатов такого бессознательного слияния было уничтожение в конце 1930-х гг. всех, кого Сталин считал возможными противниками на пути укрепления своей власти. С точки зрения психоанализа, Сталин жаждал власти не только для повышения самооценки. Полное отождествление с агрессором означало достижение абсолютного контроля над окружением путем репрессий, чтобы избавиться от страха самому оказаться жертвой насилия.

По убеждению психоаналитиков, большинство людей в той или иной степени тоже являются носителями нарциссизма. Участие людей в войнах рассматривается именно с этой точки зрения. В подтверждение медики приводят данные опросов, которые свидетельствуют о наиболее высоком эмоциональном подъеме воинов от участия в боевых действиях по разгрому врага. Позже у многих появляется чувство вины за неоправданные жертвы. Проявлению чрезмерной агрессивности способствуют различные методы психологической обработки солдат накануне и во время военных действий, которые направлены на дегуманизацию образа врага и поднятие патриотического духа.

Следующий вариант фрейдизма, ответ на неудовлетворенность (фрустрация), получил развитие в рамках социальной психологии. Одну из причин агрессии сторонники этой гипотезы видят в столкновении человека с препятствиями, которые мешают достижению целей. У него возникает чувство подавленности и разочарования, желание разрушить препятствие или наказать того, кто причастен к неудачам. Эти чувства могут привести к насилию, но совершенно не обязательно, так как человек обладает еще и способностью к адаптации. Есть и общественные ограничители бесконтрольному проявлению агрессии. Социальные психологи считают, что существует не одна, а множество причин агрессивного поведения личности, например, проверка себя на мужество или желание власти над другими.

Примером может служить работа Роджера Готлиба, своеобразная реакция на ставшие популярными в США и других странах Запада гендерные исследования. Готлиб считает, что идея насилия и тотального разрушения, например, в виде ядерной войны, притягательна для многих из-за повышенной мужской самоидентификации. Причиной служат некоторые механизмы социальной организации общества и структуры личности, с помощью которых патриархальные элиты поддерживают свою власть. Дело в том, что они ведут к бессознательной неудовлетворенности. Стремление к разрушению выступает как психическая реакция.

Готлиб выделяет несколько аспектов мужской самоидентификации, которые связаны с тягой к насилию. Во-первых, дух соревнования и стремления доказать свою мужскую состоятельность. Ядерная война рассматривается как крайняя форма разрушительной деятельности (среди них альпинизм, спортивные единоборства), когда риск и даже угроза смерти становится мерилом мужества.

Во-вторых, более специфические явления, которые являются ресурсами власти и насилия в руках научно-технической и политической элиты, где в настоящее время преобладают мужчины. Одним из них является технократизм. Он подразумевает познание и управление любым объектом, в том числе обществом, в технических и бюрократических терминах. Объект разбивается на подсистемы, и для каждой из них подбирается соответствующая модель функционирования, предсказуемая и управляемая. Критерием соответствия модели и подсистемы считается научная обоснованность модели. Технократизм дает определенные преимущества, как показывает опыт современных обществ, но они имеют свой предел. В частности, может потеряться цель и взаимосвязь отдельных подсистем. В результате растут диспропорции в благосостоянии людей, голод сосуществует с огромными успехами сельского производства, индустриализация и развитие коммуникаций грозят уничтожением живой природы, общество ведет себя более иррационально.

Другой ресурс власти и насилия — профессионализм. Он означает, что общество разделяется на профессионалов и их клиентов. Причем профессионалы «не видят» Себя в Другом. Показательными областями деятельности являются в особенности медицина и биология. Для профессионалов пациенты являются объектом для анализа результата их деятельности: измерений, проверок, диагностики. Хотя иногда возникает чувство жалости, все же исчезает подлинное сочувствие, то есть отношению к чужой боли как к своей. Дело в том, что профессиональные отношения строятся исходя из знаний, а не из эмоций, из законов, описывающих универсальное, а не частное. Воздействие на «объект» все более игнорирует его неповторимую человеческую природу, здесь нет места Человеку.

Наконец, с насилием связан культ потребления. Под ним понимается превращение человеческих возможностей и талантов в товарную деятельность, подчинение любых проявлений человеческого духа законам обмена и потребления в виде денег, престижа, успеха. Потребительское общество разрушает человека, так как отрицает всякое иное измерение ценности человеческой деятельности, будь то спорт, искусство, любовь — любое творчество. Если и присутствует нормативная оценка, то все равно в вырожденной форме, в виде некоторого всеобщего эквивалента. Например, здоровье измеряется не по самочувствию, а по количеству минут, которые человек затрачивает на выполнение физического упражнения. Таланты и творческие способности измеряются по шкале баллов.

Как же связаны три названные явления с проблемой ядерного террора? Готлиб считает, что технократизм позволяет добиться того, чтобы общество не осознавало реальности ядерной угрозы. Сложная организация общества и глубокое разделение труда затрудняют осознание индивидуумом факта своего участия в создании современных видов оружия. Технократизм общества препятствует пониманию, как и куда движется общество в целом. Эффект профессионализма используется элитами для того, чтобы с помощью пропаганды обезличить образ противника и сгладить отрицательные последствия применения ядерного оружия, в том числе для собственного общества. Ценность чужой жизни подменяется внедряемыми рациональными абстракциями: количество населения, плотность населения, количество мегатонн ядерной мощи на единицу площади. Потребительский характер общества способствует тому, что вся деятельность, направленная на ядерные программы, превращается в экономические, политические, карьерные достижения исполнителей. Они оценивают свою деятельность не как угрозу человечеству, а как средство добиться конкретных благ.

Из всех аргументов Готлиба вызывает вопрос тезис о связи патриархальности общества со склонностью к насилию. Ведь те же технократизм, профессионализм и культ потребления можно представить себе и в феминизированном обществе. Они зависят гораздо больше от политической и экономической организации общества, чем от традиционно низкой политической роли женщины. Аргумент Готлиба состоит в том, что в науке «это мнение стало широко признанным». Здесь явно проскальзывает влияние одной из форм постпозитивизма — феминизма, который склонен видеть источник насилия в преобладании в обществе мужчин.

Теории насилия как рационального поведения социальной группы считают насилие не следствием психического или эмоционального кризиса, а сознательным выбором при определенных условиях. Для граждан данного общества использование силы имеет определенные легитимные рамки. Существует право прибегнуть к силе в целях самозащиты, охраны собственности, против актов вандализма, посягательств на государственную целостность. Однако далеко не всегда легитимность силы очевидна, особенно в случаях кризисных состояний общества, чреватых коренными переменами. Тогда насилие легко выходит за рамки рационального контроля и грозит неадекватными разрушительными последствиями. Такова, например, проблема Северной Ирландии для Великобритании.

В некоторых случаях насилие в обществе является и результатом целенаправленного обучения на уровне рационального поведения. Учебные подразделения для солдат-новобранцев призваны научить человека снимать с себя запрет на убийство. Этой задаче подчинен весь уклад военной службы с постоянным контролем со стороны вышестоящего начальства; подчеркнутым уважением к старшим по званию и поддержанием их непререкаемого авторитета; навыками выполнять любой приказ беспрекословно и точно в срок; участием в синхронных коллективных действиях; частой имитацией боя, включая приемы рукопашной борьбы.

Граждане поддерживают военную агрессию своего государства под воздействием создаваемых политических символов — образов врага, которые формируются в общественном сознании путем накопления и структурирования знаний о другом народе. Многие политики стремились таким средством отвлечь население от внутренних проблем, добиваясь сплочения нации против внешней угрозы. В других случаях это попытки власти укрепить свое положение через управление конфликтом и лавирование между различными общественными группами и элитами. Навязывание стереотипов враждебности происходит через подконтрольные СМИ и некоторые общественные организации.

Теории социальной идентичности опираются на понятия, заимствованные из социальной психологии. Насилие на уровне поведения различных социальных групп (террористических, этнических, религиозных, профсоюзных, политических и других) имеет свои особенности, так как группа не обладает такой цельностью, как человек. Основой единства действий сообщества служит осознание общей цели и стремление ее достичь. По сравнению с индивидом насилие сообщества имеет более рациональные корни, так как готовится и направляется лидерами. Это не исключает спонтанных выступлений, но со временем они все равно принимают организованную форму.

Социальные психологи считают, что в основе поведения социальной группы лежит понятие идентичности — образ, в соответствии с которым индивид воспринимается другими людьми, или хочет, чтобы его так воспринимали. В обществе каждый человек приобретает вместе со своим «я» набор социальных ролей и саморефлексий, соответствующих тем общественным отношениям, в которых он участвует.

Утверждается, что человек нуждается в позитивной самоидентификации и реализует ее через принадлежность к той или иной группе. Независимо от материальных соображений или угрозы безопасности рождается отношение к людям по принципу «свой» и «чужой», систематическое сравнение, дифференциация окружения и формирование пониженной оценки «чужих». Идентичность может быть изменена в результате целенаправленного воздействия извне или в ходе приспособления, адаптации человека к социальной группе. Пытаясь сохранить свою идентичность, группы (их лидеры) создают символы, подчеркивающие собственную отдельность как нечто позитивное, а чужое — как негативное. Такое присваивание «ярлыка» может приводить к формированию образа врага.

Одно из них состоит в том, что разные формы самоидентификации (религиозная, этническая, общественная) входят в непримиримое противоречие друг с другом. Например, в начале Боснийского конфликта (1992-95 гг.) мусульмане из хорватов и сербов не были склонны отделять себя от других граждан Боснии-Герцеговины по религиозному признаку. Но по мере нарастания политического кризиса Боснийские мусульмане стали воспринимать себя как находящихся в состоянии вражды с сербами и хорватами и как имеющих отдельную историческую судьбу.

Другой фактор роста агрессивности общественных групп — относительно неравное распределение благ и ресурсов, конкуренция за их перераспределение, ожидание возможных потерь. Израильско-палестинский конфликт продолжается длительное время в условиях, когда два народа претендуют на одни территории, и поэтому самоидентификации араба-палестинца и еврея-израильтянина воспроизводятся в сознании людей как взаимоисключающие.

Имидж врага может стать достаточно устойчивым, превратившись в стереотип сознания. Тогда он порождает враждебное поведение оппонента, что само по себе способствует самоподдержанию и развитию этого образа. Стереотип довольно трудно поддается изменению, так как человек склонен отбрасывать все, что не соответствует сложившейся системе ценностей и представлений о мире. Даже когда растет объем новой информации, противоречащий стереотипу, сам стереотип способен некоторое время даже укрепляться. Известно, что попытки советского руководства в годы холодной войны урезать военные расходы воспринимались как проявление слабости, а не как стремление остановить гонку вооружений. В восприятии Джона Даллеса эти шаги не снижали враждебности СССР, а лишь подтверждали его собственный непримиримый антикоммунизм. Социальные психологи подчеркивают, что между народами, находящимися долгое время в отношениях конфронтации, укрепляется стереотип, названный зеркальным отражением. Согласно этой концепции, каждый из них склонен приписывать положительные качества себе, а отрицательные — оппоненту. Поэтому жесты доброй воли способны смягчить отношения на межличностном уровне, но в международной политике они, скорее всего, будут восприниматься как хитрая уловка. Такой эффект и даже чувство некоторой растерянности произвело на американское руководство решение последнего президента СССР Михаила Горбачева о выводе советских войск из Восточной Германии. Они никак не могли понять, какие выгоды и каким способом Горбачев собирается из этого извлечь.