Моральные ограничения и государство

В рамках «утилитаризма для животных, кантианства для людей» животных будут использовать для выгоды других живот­ных и людей, но людей никогда не будут использовать (причи­нять страдания, приносить в жертву) против их воли для выгоды животных. Человеку нельзя будет сделать ничего плохого ради животных. (Включая наказания за нарушение законов, запре­щающих жестокое обращение с животными?) Это приемле­мый результат? А можно ли избавить от мучительных страда­ний 1о ооо животных, причинив небольшие неудобства человеку, который не виновен в страданиях животных? Кто-то сочтет, что жесткое ограничение не является абсолютным, если от мучитель­ных страданий можно спасти людей. Поэтому, возможно, огра­ничения также ослабляются, хотя и в меньшей мере, если речь идет о страданиях животных. Последовательный утилитарист (по отношению к животным и людям, объединенным в одну груп­пу) идет дальше и полагает, что, ceteris paribus* можно причи­нить некоторые страдания и человеку, чтобы избавить живот - ное от (несколько) больших страданий. Такая вседозволенность мне кажется чрезмерной, даже когда ее цель состоит в том, чтобы избавить от больших страданий человека]

Трудностью теории утилитаризма является возможность суще­ствования «монстров полезности», которые получают от жертв со стороны других полезность, многократно превосходящую любые потери тех, кому приходится идти на жертвы. Таким обра­зом, получается (и это неприемлемо), что теория требует, что­бы мы все были принесены в жертву ненасытности такого монс­тра ради увеличения общей полезности. Аналогично, если люди являются «пожирателями полезности» по отношению к живот­ным, всякий раз получающими от жертвы со стороны животного большую полезность, перевешивающую его страдания, то возни­кает ощущение, что принцип «утилитаризм для животных, кан­тианство для человека», требующий (или позволяющий) почти

недели или даже одного месяца. Но предположим даже, что верно обратное. Что это дает? Вопрос не в том, могут ли они рассуж­дать или могут ли они говорить, но в том, могут ли они страдать (Jeremy Benttham, An Introduction to the Principles of Morals and Legislation, chap. 17, sect. 4, n. 1 [Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства. М.: РОССПЭН, 1998. Гл. XIX. §IV. Прим. 2.]). Перед процитированным отрывком Бентам об­суждает вопрос о поедании животных, которое он считает допусти­мым, потому что животные не знают о том, что должны умереть, и не терзаются в длительном ожидании будущих страданий, и потому что смерть, которую несут им люди, менее мучительна, чем от есте­ственных причин.

Поскольку учитываются только счастье и страдания живот­ных, согласится ли утилитарист с тем, что убийство животных оправданно, если оно производится безболезненно? Нормально ли с точки зрения утилитариста, безболезненно убивать людей, во сне, без предупреждения? Утилитаризм печально известен нелепыми решениями в тех случаях, когда дело упирается в ко-личество людей. (В этой области, следует признать, изящество труднодостижимо.) Принцип максимизации совокупного счастья требует постоянно увеличивать число людей до тех пор, пока их чистая полезность остается положительной и превышает умень­шение полезности у других людей, которое вызывается их при­сутствием в мире. Принцип максимизации средней полезности позволяет человеку убить всех остальных, если это приведет его в восторг и его счастье намного превзойдет средний показатель. (Только не говорите, что он не должен так поступать, поскольку после его смерти средняя полезность окажется ниже, чем была бы в случае, если бы он не убил всех остальных.) Нормально ли убить кого-то, если вы немедленно замените его другим (родите ребен­ка или, как в фантастических романах, создадите взрослого чело­века), который будет столь же счастлив, как был бы счастлив до конца жизни тот, кого вы убили? Ведь при этом не произойдет чистого уменьшения совокупной полезности, и даже не изменит­ся функция ее распределения. Запрещаем ли мы убийство только для того, чтобы предотвратить чувство тревоги у потенциальных жертв? (А как утилитарист объяснит, из-за чего они тревожатся, и следует ли ему основывать практические меры на том, что он должен считать иррациональным страхом?) Несомненно, чтобы ответить на такие вопросы, утилитаристу нужно дополнить - свои взгляды; возможно, он обнаружит, что дополнительная теория станет главной, а утилитаристские соображения окажутся задви­нутыми в угол.

Но, может быть, утилитаризм подходит хотя бы для живот­ных? Я полагаю, что нет. Но если имеют значение не только переживания животных, то что еще? Здесь целый клубок вопро­сов. Насколько нужно уважать жизнь уже существующего живот - ного и на каком основании мы можем принимать такие решения? Не следует ли ввести некую идею полноценного существования, не являющегося существованием второго сорта? Допустимо ли было бы использовать генную инженерию, чтобы вывести поро­ду прирожденных рабов, довольных своей участью? А как насчет врожденных рабов из числа животных? Не в этом ли заключа­лось одомашнивание животных? Даже для животныхутилитаризм не может объяснить всего, а изобилие вопросов обескураживает.