Крушение элитистских мобилизационных систем

Элитистские мобилизационные системы распались в результате структурного, культурного и поведенческого кризисов, которые снизили активность масс, подорвали организационное единство, нравственные ценности и стремление к социальным преобразо­ваниям. В структурном плане действия государства, авангардной партии и политизированных социальных групп отличались от­сутствием гибкости. Монистическая политическая система напо­минала кипящую скороварку. Измученные мобилизационными кампаниями и массы, и элиты отказывались выполнять полити­ческие требования. Правящие круги стремились получить доступ к разнообразной информации относительно направлений поли­тики, желая лучше приспособиться к меняющейся ситуации. Церкви, семьи и частные экономические ассоциации получили больше независимости от жесткого государственного контроля. Для осуществления модернизации экономики правительство разрешило иностранным институтам, таким, как ведущие инду­стриальные капиталистические страны, МВФ и ТНК, предостав­лять кредиты, передовую технологию, специалистов и создавать благоприятные условия для торговли.

Когда правительственная политика по реализации идеологи­ческих целей — экономического изобилия, общественного ра­венства и гражданского альтруизма — провалилась, культурная легитимность правительства кончилась. Соперничающие элиты были дезориентированы авторитаризмом и субъективизмом ха­ризматического лидера. Колебания при принятии решений пре­пятствовали эффективному достижению цели. После смерти вождя его бывшие соперники стремились упорядочить политиче­ский процесс, предлагая постоянные правила политической иг­ры. С целью преодоления деинституционализации новая колле­гиальная бюрократия попыталась выработать стабильные нормы, регулирующие политику, распределение прав и обязанностей и способы разрешения процедурных конфликтов.

Поведенческий кризис возник, когда не справившиеся с уп­равлением политики столкнулись с апатией граждан. Мобилизационные лидеры, чтобы удержать власть, прибегали к идеологи­ческим репрессиям. Политический процесс вследствие отсутст­вия точной и полной информации давал сбои. Идеологам прихо­дилось уступать власть технократам: государственным бюрокра­там, управленцам, инженерам, экономистам. Последние, будучи ориентированы на прагматический стиль руководства, пытались вводить новые технологии, призванные повысить производи­тельность труда. Энтузиазм масс слабел. Граждане начали уста­вать от политизации, отвергая партийно-государственное идео­логическое принуждение и уходя от активного участия в полити­ке. Достижение политиками тех или иных программных целей — например, победы в войне, снижения уровня неграмотности или распределения земли между крестьянской беднотой — принима­лось положительно. Когда же люди начинали сознавать тщет­ность надежд на реализацию таких радикальных целей, как по­строение эгалитарного общества, возрождение альтруизма и эко­номическое изобилие, появлялись разочарование, цинизм и сни­жение политической активности. Если правящим кругам не уда­валось выработать эффективные стратегии для достижения по­ставленных целей, если основные группы населения противи­лись дальнейшей мобилизации или правительственные чиновни­ки не реагировали на требования масс, политическая пассив­ность людей возрастала. Элиты полагали, что бюрократический авторитарный способ политического производства позволит им держать под контролем проведение новых политических страте­гий, предусматривающих новаторское решение общественных проблем. С точки зрения занимаемой ими авторитарной позиции любая согласительная стратегия, даже если она и дает стимул к инновациям, ослабляет контроль центральной власти над про­цессом проведения политики, следствием чего явятся слишком частые межгрупповые конфликты, хаос и политическая неразбе­риха, а это воспрепятствует эффективному достижению цели2.