Российская карта
Когда Горбачев столкнулся с растущим сопротивлением своей политике, на повестку дня неожиданно встал вопрос о России. Почти весь советский период русские не разделяли Россию и Советский Союз. У России было меньше атрибутов суверенитета, чем у четырнадцати других союзных республик: у нее не было своего Министерства внутренних дел и Комитета государственной безопасности, своей Академии наук и своего телевидения. В число основателей Организации Объединенных Наций вместе с СССР в целом входили Украина и Белоруссия - но не Россия. А главное — в России отсутствовало республиканское подразделение ключевого советского института - Коммунистической партии; российские областные партийные комитеты подчинялись непосредственно ЦК КПСС.
Причины такого устройства очевидны и объясняются, что неудивительно, властными соображениями. Проще говоря, Россия играла слишком важную роль, чтобы ее можно было рассматривать как одну из союзных республик наравне с другими. К концу советского периода она занимала три четверти территории СССР, на которой было сосредоточено три пятых его экономики и половина населения, львиная доля его богатейших природных ресурсов, в том числе 90 % нефти и газа. Российские коммунисты составляли более 60 % среди членов КПСС. Полноправная Российская республика со своей собственной коммунистической партией представляла бы собой солидную базу, позволяющую бросить вызов советскому руководству. Следовательно, две ключевых аксиомы советской политики были таковы: 1) кто правит Россией, тот правит и Советским Союзом; 2) может быть Россия без Союза, но не может быть Союза без России9.
Следуя этой логике, противники Горбачева в конце 1980-х гг. избрали в качестве одного из способов сопротивления ему и его центристской политике борьбу за повышение статуса России. Непримиримые консерваторы добивались создания Коммунистической партии РСФСР, пытаясь нейтрализовать влияние, которое Горбачев имел в руководстве КПСС10. Радикальные демократы, скооперировавшись с Б. Н.Ельциным, сосредоточили свое внимание на Съезде народных депутатов РСФСР. В независимости России, впрочем, ни те, ни другие не были заинтересованы. Консерваторы надеялись сделать из Российской компартии националистическую организацию и посвятить ее деятельность сохранению советской империи11. Демократы стремились создать вместо Советского Союза некоммунистическую федерацию во главе с Россией. По словам одного из советников Ельцина, среди причин, заставивших Бориса Николаевича пойти против Горбачева, как раз и было всё сильнее крепнущее убеждение, что политика последнего ведет к распаду СССР12.
Добиваясь повышения статуса России, элиты выражали настроения, существовавшие в народе. Русские чем дальше, тем больше чувствовали себя пасынками Советского Союза. Уровень жизни в России, производившей около 60 % советского ВВП, был одним из самых низких по Союзу. Весной 1990 г., по данным одной из заслуживающих доверия социологических служб - Всесоюзного центра изучения общественного мнения, более трети русских считали, что Россия, оставаясь в составе СССР, должна пользоваться большим объемом политических и экономических прав. Как показал тот же опрос, более 40% русских были уверены, что Россия должна иметь полную политическую и экономическую самостоятельность вплоть до возможного отделения от Советского Союза13.
Союзники Ельцина разыграли российскую карпу более удачно, чем консервативные силы, отчасти потому, что рычаги власти медленно, но верно переходили от партийных к государственным институтам, а отчасти потому, что демократы ловко использовали недовольство консерваторов Горбачевым в собственных целях. Ельцин, несмотря на то что его сторонники и противники на Съезде народных депутатов РСФСР (избранных в марте 1990 г.) разделились примерно поровну и невзирая на яростное сопротивление Горбачева, сумел сколотить коалицию, которая выбрала его на высший пост тогдашней России - пост председателя Верховного совета республики - с ничтожным перевесом всего в четыре голоса сверх необходимого минимума. В своем новом качестве Ельцин тут же предложил провозгласить суверенитет России. Поскольку консерваторы были резко настроены против лидерства Горбачева, съезд подавляющим большинством голосов принял соответствующую декларацию, которая среди прочего утверждала примат российской конституции и российских законов над общесоюзными на российской территории14.
Меньше чем через год, весной 1991 г., Ельцин, продолжая борьбу против Горбачева, которого Съезд народных депутатов СССР годом раньше объявил президентом Советского Союза, добился создания поста российского президента. Один из его ближайших помощников писал, что институт президентства планировался для России как для республики в составе СССР, а не как для независимого государства: предполагалось, что Россия еще долгое время будет оставаться частью Советского Союза15. Фактически этот пост должен был уравнять статус Ельцина со статусом Горбачева, превратить его не просто в единоличного правителя России, но в соправителя СССР16.
Поэтому очень много внимания было уделено тому, как должен выбираться первый российский президент, и очень мало - тому, как институт президентства должен быть структурирован и связан с другими российскими институтами. Ельцин был избран президентом прямым всенародным голосованием (возможность проигрыша никого особенно не беспокоила), так что он мог на законном основании называть себя представителем воли народа, в отличие от Горбачева, который не пошел на всенародные выборы. Однако создававшая президентство поправка к российской конституции позволяла и президенту, и Съезду народных депутатов претендовать на роль высшей политической власти в республике17. Это не имело большого значения, пока Россия оставалась в составе Советского Союза, но, когда тот распался, стало самым больным вопросом.
После провала августовского путча 1991 г. Ельцин еще колебался, не решаясь добиваться окончательного упразднения СССР1 . Осенью он вместе с Горбачевым и лидерами шести других союзных республик принял участие в обсуждении нового союзного договора. При этом развернулись жаркие споры о том, что создавать: некое новое федеративное государство или конфедерацию суверенных государств. В ноябре переговоры зашли в тупик Принятое в декабре решение о роспуске Советского Союза, которое первыми согласовали между собой Ельцин и лидеры Украины и Белоруссии, во многом стало лишь признанием того факта, что СССР уже не спасти.
Горбачев, естественно, утверждает, что Ельцин сознательно использовал Российскую Федерацию, чтобы развалить Советский Союз, хотя и признает, что тот пришел к такому решению не раньше конца октября, несмотря на сильное давление со стороны группы его советников, с первых же дней после путча ратовавших за политику под лозунгом «Россия - прежде всего»10. Но, пристальнее изучив документы, можно видеть, что даже тогда Ельцин не решался создать независимое Российское государство вне рамок реорганизованного Советского Союза. И от горбачевского Советского Союза он отказался не просто потому, что, как говорится в одном исследовании, посвященном горбачевскому периоду, «союзное руководство, и в особенности Горбачев, стояло между ним и полной властью над Россией, включая такой символический ее атрибут, как пребывание в Кремле»20. За принятым в декабре решением положить конец существованию СССР скрывались более весомые соображения, касающиеся роли России в Евразии.
Среди них - уверенность Ельцина и его союзников, что, только отринув Союз, можно приступить к радикальной экономической реформе, которая, по их мнению, имела ключевое значение для возрождения России. Они понимали, что необходимая реформа никогда не будет осуществлена, если им придется согласовывать свою программу с другими, более консервативными республиками или опираться на разваливающиеся институты Советского государства21. Ельцин сформулировал эту позицию в своем выступлении на V съезде народных депутатов РСФСР в октябре 1991 г.: «...У нас нет возможности увязывать сроки реформ с достижением всеобъемлющих межреспубликанских соглашений по этим вопросам. Россия признает право каждой республики определять свою собственную стратегию и тактику в экономической политике, но подстраиваться под других мы не будем. Время топтания на месте для нас прошло. Экономически сильная Россия будет иметь существенно большие возможности для поддержки своих соседей, нежели Россия, стоящая на грани экономического краха»22.
Ельцин к тому же очевидно думал, что сильная Россия будет действовать как магнит на другие советские республики (которые вот-вот должны были стать бывшими советскими) и в конце концов стянет их обратно в некое единое целое под своим началом. Выступая перед Верховным советом РСФСР в декабре 1991 г., он оправдывал соглашения, распускавшие Советский Союз и создававшие Содружество независимых государств (СНГ), как единственную альтернативу «дальнейшему неконтролируемому распаду Союза». В СНГ, говорил он, будут «единое экономическое пространство, открытые внутренние границы, согласованный политический курс и согласованные реформы»23. Позже Ельцин утверждал, что эти соглашения были необходимы, чтобы «резко усилить центростремительную тенденцию в развалившемся Союзе, стимулировать договорный процесс». Они не были направлены на развал союза, напротив: «СНГ являлось единственной на тот момент возможностью сохранения единого геополитического пространства», особенно после того, как украинцы на референдуме в начале декабря в подавляющем большинстве проголосовали за независимость24. Министр иностранных дел А. В.Козырев доказывал то же самое на Съезде народных депутатов РФ в апреле 1992 г., говоря, что «в соответствии с логикой попыток воссоздания в той или иной форме обновленного союза мы, конечно, отдаем приоритет многосторонним институтам, а не двусторонним отношениям [с другими бывшими советскими республиками]»25.
Конкретные действия наполняли содержанием эту риторику и показывали, что Ельцин и российское руководство намеревались возглавить республики бывшего Советского Союза и в перспективе лелеяли мысль о воссоздании федерации или конфедерации под началом России. Когда осенью 1991 г. СССР окончательно рухнул, Россия постаралась утвердить себя в качестве единственной (а не одной из пятнадцати) правопреемницы Советского Союза. Она единственная из всех союзных республик не объявила официально о своей независимости от него. При самой широкой поддержке мирового сообщества и с согласия других республик ей отдали место СССР в международных организациях, в том числе самое главное - постоянное представительство в Совете Безопасности ООН. Она приняла на себя весь советский внешний долг, получив взамен право на все советские активы за рубежом.
Кроме того (что еще важнее), российское руководство поначалу пыталось сохранить ключевые структуры, на которые опиралось российское присутствие и влияние на всей территории бывшего СССР. Ратуя на словах за создание российского министерства обороны еще в декабре 1991 г., Ельцин учредил его только через несколько месяцев, в мае 1992 г. В промежутке он попробовал выяснить, нельзя ли использовать вооруженные силы СНГ как средство притормозить дезинтеграцию постсоветского пространства26. К тому же российские войска по- прежнему дислоцировались за пределами России в нескольких других бывших союзных республиках. Одновременно российское руководство выступало за сохранение рублевой зоны, в которой надеялось доминировать, установив единое главное валютное учреждение, осуществляющее технический контроль за выпуском денег во всей зоне (другие бывшие советские республики эту идею отвергли)2. Если СНГ в качестве объединяющей структуры не оправдало ожиданий России, то не из-за недостатка усилий с российской стороны. Неудача объясняется в первую очередь сопротивлением других республик, особенно Украины, всему, что содержало хоть малейший намек на гегемонию России.
Наконец, имея дело с остальным миром, российское руководство затруднялось сформулировать чисто российские внешнеполитические задачи. И Ельцин и Козырев полагали своим главным приоритетом налаживание хороших отношений с Западом, поскольку считали его моральную и финансовую поддержку решающим условием успеха реформ в России. Демонстрируя себя Западу, российские лидеры подчеркивали свою приверженность «общечеловеческим ценностям». Козырев даже признался в беседе с бывшим президентом США Ричардом Никсоном весной 1992 г., что у российского правительства пока не было времени подумать о специфически российских интересах28.
