Всеобщее право наказывать

В отличие от взыскания компенсации, которое теория естествен­ного состояния рассматривает как нечто такое, что может должным образом осуществить только сам потерпевший или его законный представитель, наказание в этой теории обычно рассматривается как функция, которую может реализовать каждый. Локк осознает, что «это покажется весьма странной доктриной для некоторых людей» (II, 9). В ее защиту он говорит, что естественные права будут пустым местом, если ни у кого в естественном состоянии не будет власти обеспечить их санкцией, а поскольку в естествен - ном состоянии все обладают равными правами, то если хотя бы у одного человека есть такое право, это значит, что такое право есть у каждого (II, 7); он говорит также, что преступник становится опасен для всего человеческого рода и потому каждый имеет право наказать его (II, 8). Локк предлагает читателю найти иное осно­вание для наказания чужестранцев за преступления, совершенные ими в данной стране. Неужели общее право наказывать настоль­ко противоречит интуитивным представлениям? Если какое-то серьезное преступление было совершено в другой стране, которая отказывается наказать за него (возможно, правительство находит­ся в союзе с преступником либо само совершило преступление), разве не было бы правильно, с вашей точки зрения, покарать пре­ступника, причинив ему какой-либо ущерб за его преступление? Более того, можно было бы попытаться вывести право наказывать из других моральных соображений: из права защищать в сочета­нии с представлением о том, что преступление меняет моральные границы, ограждающие преступника. Можно было бы подойти к моральным запретам с позиций, близких к точке зрения кон­трактного права, и считать, что те, кто нарушает границы других людей, теряют право на то, чтобы некоторые их границы уважа­лись. С этой точки зрения моральные запреты на определенные действия по отношению к тому, кто сам нарушил определенные моральные запреты (и не понес наказания за это), отсутствуют. Определенные преступления дают другим свободу выходить за оп­ределенные границы (исчезает обязанность не делать этого); кон­кретные детали можно было бы позаимствовать у сторонников ретрибутивного подхода42. Разговор о праве наказывать может показаться странным, если понимать его радикально, как право, осуществлению которого другие люди не должны препятствовать или брать его на себя, а не как свободу делать это, которой могут также располагать и другие. В более сильном истолковании это­го права нет необходимости; свобода наказывать дала бы Локку многое из того, что ему нужно, даже, может быть, все, если доба­вить обязанность преступника не противиться наказанию. К этим доводам, которые делают более убедительным утверждение, что существует общее право наказывать, можно добавить то соображе­ние что, в отличие от компенсации, наказание не является долгом по отношению к потерпевшему (хотя именно он может быть силь­нее всех заинтересован в его реализации), а потому оно не явля­ется сферой, в которой потерпевший имеет особую власть.

Как могла бы функционировать такого рода система обще­доступного наказания? Все предыдущие трудности, возникшие при попытке представить себе систему общедоступного взыскания Компенсации, возникают и применительно к системе «откры­тою» наказания. Кроме того, есть и другие трудности. Будет ли в этой системе торжествовать право первого? Не возникнет ли конкуренция между садистами за возможность наказать первым? Это бы крайне усугубило проблему удержания наказывающе­го от чрезмерного наказания и было бы нежелательно, несмот­ря на открывающиеся садистам возможности радостного и сво­бодного труда. В системе общедоступного наказания сможет ли кто-нибудь помиловать преступника? И будет ли у другого чело­века право отменить это решение и наказать виновного со всей возможной суровостью, не переходя пределов заслуженного нака­зания? Не сможет ли преступник договориться с сообщником и гарантировать себе минимальное наказание? Будет существовать хоть какая-нибудь вероятность того, что жертва почувствует, что справедливость свершилась? И так далее.

Если система, предоставляющая исполнение наказания перво­му попавшемуся человеку, дефектна, то как следует решать, кто — из всех готовых и даже, возможно, жаждущих этого — должен наказывать? Можно было бы предположить, что, как и в пре­дыдущем случае, это должен быть потерпевший или его уполно­моченный представитель. Но хотя жертва имеет особый статус, а именно — статус жертвы, которой причитается компенсация, наказание ей не причитается. (Оно «причитается» человеку, кото­рый заслужил наказание.) У преступника нет перед потерпевшим обязательства быть наказанным; он не заслужил наказание «перед потерпевшим». Так почему же у потерпевшего должно быть осо­бое право наказать или лично исполнить наказание? Если у него нет особого права наказать, есть ли у него особое право отме­нишь наказание или помиловать преступника? Имеет ли право кто - нибудь наказать преступника даже вопреки желанию потер-пегзшего, который по моральным соображениям против избранно-го способа наказания? Если потерпевший является последовате­лем Ганди, имеют ли право другие люди защищать его с помощью Мер, которые он отвергает по моральным соображениям? Но ведь Дело касается и других: они испуганы и не смогут чувствовать себя в безопасности, если такие преступления остаются безнаказан-ными. Должен ли тот факт, что жертва сильнее всех пострадала от преступления, давать ей особый статус в отношении наказания преступника? (Что затрагивает остальных — преступление шш только безнаказанность?) Если жертва была убита, переходит ли ее особый статус к ее ближайшим родственникам? Если убиты д. гюе значит ли это, что близкие родственники каждого из убитых имеют право убить преступника в условиях состязания за то, кто сделает это первым? Может быть, вместо того, чтобы каждый имел право наказывать и чтобы только жертва имела такую власть, состоит в том, чтобы все, кого это касается (т. е. все и кaждый), совместно исполняли наказание или поручали это кому-нибудь. Но для этого было бы необходимо, чтобы в естественном состоя­нИи наличествовал какой-нибудь институциональный аппарат или способ принятия решений. И если мы определим этот способ как принадлежащее каждому право голоса при окончательном опреде­лении наказания, то это было бы единственное право такого род Которым обладали бы люди в естественном состоянии; вито-ге получилось бы право (право определять наказание), пр ин а-длежащее всем вместе, а не каждому в отдельности. Кажется, что невозможно четко понять, каким образом право наказывать мог-ло бы действовать в естественном состоянии. Из нашего обсуж­дения того, кто имеет право взыскивать компенсацию и кто имеет право исполнять наказание, возникает другой подход к вопросу об Источнике правомочий доминирующей защитной ассоциации.

Доминирующая защитная ассоциация получила от многих людей санкцию действовать в качестве их представителя при взыскании компенсации. Она наделена правомочиями действо­вать от их имени, в то время как маленькое агентство наделено правомочиями действовать от имени небольшого числа людей, а индивид наделен правомочиями действовать только от своего Имени. В этом смысле, т. е. в смысле наделения большим количе­ством правомочий со стороны индивидов, пусть такого рода, как и у других, доминирующее защитное агентство имеет большие пра­вомочия. С учетом неясности относительно того, как действует в естественном состоянии право наказывать, можно утверждать нечто большее. В той мере, в какой убедительно предположе­нИе, что все претендующие на право наказать должны действо­вать совместно, доминирующее агентство следует рассматривать как обладателя наибольших правомочий на исполнение нака­зания, потому что почти все уполномочивают его действовать вместо них. Исполняя наказание, оно лишает возможности быть прИчастными к этому процессу минимально возможное число людей. Любой частный индивид, который накажет преступниц не даст свершиться действиям и реализоваться правомочиям всех остальных, которые также имеют право наказывать, в то время как многие люди будут чувствовать, что их правомочия реализо­ваны, если действовать будет их представитель — доминирующее охранное агентство. Это объяснило бы распространенное мнение, что доминирующее охранное агентство или государство обладает некоей особой легитимностью. Получив больше правомочий дей-ствовать, оно в большей степени наделено правомочиями дейст­вовать. Но оно, как и никто другой, не наделено правомочиями быть доминирующим агентством.

Необходимо отметить еще одно возможное основание для того, чтобы рассматривать нечто как легитимное место сосредоточения властных полномочий. В той мере, в какой люди рассматрива­ют' выбор агентства как своего рода игру координации, в кото­рой преимущества проистекают из того, что они быстро сходятся на одном и том же, не очень важно каком, агентстве, они могут думать, что то агентство, на котором они остановились, как раз и подходит для того, чтобы искать у него защиты. Возьмем пример места, где встречаются живущие в районе подростки. Не очень важно, где именно оно находится, если каждый знает его как место, где встречаются остальные, и уверен в том, что если уж они пой­дут куда-нибудь, то именно туда. Это место становится «точкой сбора», куда ходят, чтобы встретиться с другими. Дело не столь­ко в том, что вы с большей вероятностью потерпите неудачу, если будете искать их в другом месте, сколько в том, что другие рас­считывают на то, что вы пойдете именно туда, и таким образом получают пользу от существования этого места, и точно так же вы рассчитываете на то, что они собираются там, и тоже получаете выгоду от сложившегося обычая собираться именно здесь. Это место «не наделено правомочиями» служить местом сбора; если это магазин, его владелец не наделен правомочиями на то, что­бы именно его магазин был местом, куда сходится публика. Дело не в том, что люди должны собираться именно там. Это просто место, где они собираются. Аналогичным образом можно пред­ставить себе, как конкретное охранное агентство тем самым агентством, куда люди приходят за защитой. В той мере, в какой люди пытаются координировать свои действия и сой­тись на одном охранном агентстве, клиентами которого станут все, этот процесс не является процессом типа «невидимой руки». Будут также промежуточные случаи, когда некоторые люди рас­сматривают это как игру координации, а другие, не осознающие этого, просто реагируют на локальные сигналы.

Когда только одно агентство на деле реализует право запрещать другим людям использовать ненадежные процедуры осуществле­ния правосудия, его положение делает его государством de facto. Наше логическое обоснование этих запретов опирается на неве­дение, неопределенность и отсутствие знаний, являющиеся усло­виями жизни людей. В некоторых ситуациях не известно, выпол­нил ли конкретный человек определенное действие, а процедуры установления этого факта различаются по степени надежности или честности. Можно задать вопрос о том, мог ли бы кто-либо легитимно претендовать на право запрещать другому наказание виновного (не притязая на исключительное обладание этим пра­вом) в мире, где все факты точно известны, а полная информа­ция доступна всем. Даже когда есть согласие относительно фактов, были бы возможны разногласия по вопросу о том, какого нака­зания заслуживает конкретный поступок и какие поступки заслу­живают наказания.

многих утопических и анархистских теорий предположении о том, что существует некий набор принципов, достаточно очевидных, чтобы их приняли все люди доброй воли, достаточно однозначных, чтобы ими можно было руководствоваться в конкретных ситуа­циях, достаточно ясных, чтобы все понимали их предписания, и достаточно универсальных, чтобы содержать решение всех проб­лем, которые будут возникать на практике. Если бы наши доводы в пользу государства были основаны на отказе от этого предпо­ложения, была бы надежда, что будущий прогресс человечества (и моральной философии) мог бы увенчаться такого рода уни­версальной договоренностью и, таким образом, подорвать осно­вания для существования государства. Дело не только в том, что день, когда все люди доброй воли согласятся с либертарианскими принципами, наступит далеко не завтра; эти принципы до кон­ца не сформулированы, кроме того, сейчас нет единого набора принципов, который устраивал бы всехлибертарианцев.

Здесь мы не имеем возможности заняться исследованием инте­ресных и важных вопросов о том, в какой степени и при каких усло­виях клиенты, наделившие охранное агентство той или иной особой легитимностью, которой оно обладает, несут ответственность за со­вершенные агентством нарушения прав других людей, на которые оно не было ими «уполномочено», и что клиенты должны сделать, чтобы избежать ответственности за это. (См.: Hugo Bedau, "Civil Disobedience аnd Personal Responsibility for Injustice," ТкеMonist, 54 (October 197о), 517—535.) ме полного копирайта. Некоторые либертарианцы доказывают, что оно нелегитимно, но при этом говорят, что тех же результа­та можно достичь, если при продаже книги авторы и издатели будут включать в контракт пункт, запрещающий неавторизован­ную перепечатку, а потом будут преследовать по суду каждого книжного пирата за нарушение контракта; они, по - видимому, забывают, что иногда некоторые люди теряют книги, а другие их находят. Другие либертарианцы не согласны с этим44. То же самое с патентами. Если люди, чьи взгляды так близки в облас­ти общей теории, могут расходиться по столь фундаментальному вопросу, дело может вообще дойти до открытого столкновения между двумя либертарианскими охранными агентствами. Одно агентство попытается силой обеспечить запрет кому-нибудь опуб­ликовать некую книгу (поскольку это будет нарушением авто­рских прав) или воспроизвести какое-нибудь изобретение, если пользователь не является одновременно изобретателем, а дру­гое агентство выступит против этого запрета как нарушения прав индивида. Несогласие по вопросу о том, что именно должно обес­печиваться санкцией, с энтузиазмом доказывают «архисты», слу­жит еще одним доводом (в дополнение к недостатку фактической информации) в пользу государственного аппарата; сюда можно добавить и необходимость изменять содержание того, что долж­но принудительно обеспечиваться. Люди, которые предпочита­ют мир практической реализации своих представлений о том, что является правильным, объединятся в одно государство. Но, разу­меется, если люди действительно следуют данному предпочте­нию, их охранные агентства не будут воевать между собой.