Пришел ли конец национальному государству?

Описанные выше политические и экономические изменения, про­мышленная и информационная революция, новые «технологии бомб» и вытекающий из них международный порядок рождает во­прос о будущем национального государства, поскольку этот процесс зарождения международного порядка, основанного на взаимных отношениях национальных государств, не имеет окончательного характера. В девяностые годы произошла явная эрозия националь­ного государства, главным проявлением чего является постепенное распространение политической власти «вверх» и «вниз».

Первая тенденция означала возникновение региональных струк­тур, союза сверхдержав или даже наднационального государства. Решающим оказался процесс глобализации. Процесс глобализации относится как к приданию мирового измерения различным формам активности — политической, экономической, общественной и даже культурной, как и к повышению уровня контактов и связей между государствами и обществами, которые образуют международное сообщество.

Вторая тенденция усматривается в растущей роли регионов на пространстве национального государства, а также и в нарас­тании значения расовых и этнических факторов внутри данного народа. Как отмечает Аренд Лийпхарт (Агепс1 ГцрЬаг!:), новая волна демократизации, поддержанная лозунгами политической активно­сти, усиливает в мире Запада чувство этнической принадлежности и этнические требования, тем более, что традиционные конфликты и социоэкономические разделения теряют свое значение.

В случае Соединенных Штатов или Канады этот процесс пре­образования политической общности — описываемый как мульти - культурное явление — виден наиболее четко. В настоящее время речь идет уже не об «этническом пробуждении Америки» в том смысле, какой ему придал Майкл Новак (Michael Novak), но о на­растании этнического самосознания у неевропейских народностей: массы иммигрантов из региона Тихого Океана, азиатов и мексикан­цев. Подобная проблема проявляется в богатых странах Европы, известная как экономическая иммиграция с традиционно бедного Юга. Во Франции это касается мусульманского населения из стран Магриба (Марокко, Тунис, Алжир), в Англии — жителей прежних африканских и азиатских колоний, в Германии —турков и жителей бывшей Югославии, в Италии — албанцев и эфиопов.

Происходит явное «распыление» политической власти. Первона­чально ее хранителем было государство, а политическая деятельность была ориентирована на овладение властью или удержание власти. Тем временем, прагматический синтез капитализма и социализма в форме демократического планирования привел к формированию политической партиципации. Власть «перетекла вниз», к основным добровольным группам интереса, которые принимают политические решения через разработанную систему комиссий и коллективов советников. Демократические процессы привели к тому, что про­изошел переход от представительской демократии к «делибериру- ющей демократии» (определение французского социолога Мишеля Крозье/Michele Crozier/).

С другой стороны, способность государства контролировать события уменьшилась, поскольку оно стала частью мировой поли­тической системы, международных рынков и мирового сообщества, спаянных информацией. Важнейшие решения начинают выноситься «вне» территории одного государства. Основные решения, касающи­еся военной безопасности (виды вооружений, численность армии), находятся в зависимости от внешних факторов, определяющих международную безопасность, так же как и от решений в рамках военных пактов. Экономическая ситуация зависит от внешних рын­ков, что Польша испытала в виде «российского кризиса». Важные решения для национальной экономики принимает, так называемая, Семерка (группа самых богатых государств мира) или Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), образованная в 1960 г. в Париже. Большинство проблем окружающей среды можно решить в масштабе, как минимум, региональном.

Все большее влияние на политическую ситуацию оказывают громадные международные концерны, экономическая мощь кото­рых начинает становиться сравнимой с экономикой государства (в этом рейтинге «Дженерал моторе» опережает, например, Польшу). Большинство важных для населения данного государства событий имеет внешнее происхождение, что подвергает сомнению принцип суверенитета. События «МакМира» «преподносят, как в закусочной Макдональдса» институты общественной жизни: право и обычаи, университеты и культуры. Появляются глобальные политические движения такие, как мусульманский фундаментализм. Призыв папы Иоанна Павла II к «новой евангелизации» означал, среди прочего, падение реального социализма в Польше.

Растет значение международных и транснациональных орга­низаций. Лучшим примером силы международных организаций представляет спорт, который стал частью мощного «инфоразвле - кательного телесектора» (определение Бенджамина Барбера), по­скольку общества Запада имеют все больше свободного времени. Становясь «обществами досуга» (leisure society), они отводят все больше времени на развлечения: туризм, спорт. Сила таких орга­низаций, как ФИФА или МОК означает вторжение в компетенцию институтов страны.

Если мы добавим к этому образу надгосударственные полити­ческие организации, то перед нами предстает проблема ограничения суверенитета национального государства под влиянием глобализа­ции политики. Как пишет Ивен Люард, два течения изменяют основу политической деятельности в современном мире. С одной стороны, власть отдельных государств систематически ограничивается. С дру­гой стороны, граждане все более осознают существование мира вне границ национального государства, рассматривая проблемы в их международном измерении («Глобализация политики. Изменение фокуса политического действия в современном мире»).

Французский философ Поль Вирилио (Paul Virilio) утверждал, намекая на известное положение Френсиса Фукуямы (Francis Fu­kuyama), что раз некрологи, касающиеся смерти истории являются преждевременными, столь же очевидно, что мы являемся свидете­лями конца географии — расстояния уже не имеют значения. Это касается информации, оружия, развлечений или культуры.

Более того, можно повторить за испанским социологом Мануэ­лем Кастеллисом (Manuel Castellis), что власть все больше отдаляется от политики. В настоящее время власть глобальна и экстерритори­альна, политика же — локальна и территориальна. Решения при­нимаются вне территории данного государства Видны, по меньшей мере, зачатки гражданских позиций в глобальном масштабе в виде таких движений как «Врачи без границ» или «Гринпис». Поэтому говорить об ограниченном суверенитете или «интегральном суве­ренитете» становится все более проблематичным. Через головы по­литических партий, благодаря объединениям, неправительственным организациям, локальным инициативам происходит возникновение глобального гражданского общества. Эдгар Морин (Edgar Morin) прямо говорит о возникновении планетарного патриотизма. Следует задать вопрос, можно ли действовать локально в условиях мирового сообщества, то есть соединить локальность (культуру, общественные и политические институты) с глобализацией. Вопрос о «глобализа­ции» (определение Стивена Льюкса/Steven Luckes/), апеллируя к тен­денции соединения локальных интересов с глобальным мышлением, определяет диапазон проблем, перед которыми стоит национальное государство. Является ли оно и дальше субъектом «внутренней по­литики» и «внешней политики»? И если да, то до какой степени?

Описанное состояние вхождения национального государства в международные контексты передает схема, начерченная Энто­ни X. Ричмондом (Anthony Н. Richmond) в статье 1984 г. под названием «Этнический национализм и постиндустриализм».

Понятие постиндустриализма (примененное Даниелем Беллом) описывает ряд технологических, общественных и экономических изменений, через которые проходят промышленно развитые обще­ства. Происходит переход от производства продукции к созданию информации. Управление данными и информацией становится не­обходимой услугой. Отсюда возрастает роль теоретического знания, а, следовательно, университетов. Удовлетворение базовых биоло­гических потребностей перестает быть общественной проблемой во многих частях мира.

Постиндустриальная эра наступила в результате интенсивного развития новых технологий, наиболее убедительным примерами чего являются компьютеризация и автоматизация, с одной стороны, коммуникационные системы, с другой стоороны, банки, страховые общества, биржи и транснациональные фирмы связаны в сеть, по­зволяющую производить постоянный обмен информацией и быстрое перетекание капитала и денег из одной страны в другую. Под вли­янием телевидения и электронного преобразования информации изменился и сам процесс обучения и образования.

В связи с указанными процессами появляется новый тип обще­ственной организации, которая постепенно вытесняет предыдущие. Ричмонд, вслед за выдающимся немецким социологом рубежа XIX и ХХвв. Фердинандом Теннисом (Ferdinand Toennis), выделяет два типа общественной организации Gemeinschaft и Gesellschaft.. В первом выступают относительно небольшие локальные общности, основан­ные на родовых зависимостях, со слабым разделением труда и низкой дифференцированностью социальных ролей. В другом — разделе­ние труда и общественная дифференциация, которое сопровождает капитализм, образуют новый тип общественной интеграции, осно­вывающейся на экономической и общественной взаимозависимости, формальных организациях и бюрократических структурах.

Эти два типа общественной интеграции заменяют обществен­ные и коммуникационные сети связей, называемые Ричмондом \гегЫж1шщте1г$сЬаА. (системой сетей и связей). Связи, основанные на межперсональных, межорганизационных, международных и мас­совых коммуникационных сетях должны стать в будущем решающей формой общественных взаимодействий.

В постиндустриальный период интересы национальных власт­ных элит уже не связаны непосредственно с экономическими струк­турами. Вместо этого выделяются наднациональные властные элиты, связанные с предприятиями с многонациональным капиталом. Одно­временно в рамках национального государства все более отчетливо выражаются региональные и этнические интересы. Первые могут привести к большей независимости (автономии) или даже сепарации. Так происходит, например, в случае Шотландии или западной Кана­ды, поскольку была приведена в движение «логика» сецессии. В свою очередь, поддержание этнической идентичности становится менее зависимым от места (территории), так же, как и от формальной при­надлежности. В результате четкого выражения интересов этнических меньшинств дело может дойти до введения принципа употребления двух официальных языков и даже — как это было в случае законо­дательства Квебека — до навязывания французского языка.

Рассуждения на тему конца национального государства, на са­мом деле, преждевременны, однако — как напоминает Филипп Шмиттер — максимальное его ослабление происходит там, где они возникли, то есть, в Западной Европе. Современное понимание суверенных государств либеральной демократии предполагает су­ществование «национальной общности судьбы» — политического бытия, которое, наделенное полномочиями, правит собой и опреде­ляет свое будущее. Сначала идея согласия или дозволения (через общественный договор или избирательную урну) стала правилом легитимного правления в либеральной демократии. Она предпола­гает существование «принципа большинства». Однако не имеет ли этот принцип своих международных обусловленностей? Необходи­мо ли согласие для того, чтобы принять решение о строительстве международного порта вблизи столицы, невзирая на протесты локальных общин? Принимают ли решения локальные общности, или оно имеет измерение региональное, национальное или прямо международное? Перед кем должны отвечать те, кто принимает ре­шение? Региональные или глобальные взаимные связи подвергают

сомнению традиционные взгляды и демократическую практику. Процесс принятия политических решений выходит за пределы на­ционального государства.

Наряду с развитием глобальных связей число доступных нацио­нальному государству политических механизмов, а также их эффек­тивность (определяющая функцию «управляемости») значительно уменьшается — например, в отношении проблем, касающихся пере­текания товаров, рабочей силы, капиталов и идей. Национальное государство теряет контроль активности своих граждан, а утечка частного капитала может угрожать антиинфляционной политике. Многие из традиционных областей активности государства (оборона, транспорт, общественные коммуникации, юридические системы) ча­стично становятся элементом международного порядка. Националь­ные государства принуждаются к политической интеграции, чтобы дать ответ дестабилизации, возникшей в результате динамичного формирования указанной сети связей на глобальном уровне. Это, в свою очередь, вызывает рост институтов и организаций, которые будут основой нового мирового порядка.

Если обдумать проблему национального государства, то следует ответить, насколько и был ли вообще ограничен суверенитет нацио­нального государства. Девид Хелд (David Held), который занимается этой проблемой, пишет что происходит серия дисфункций между формальными полномочиями государства и процессом образования связей и контактов на глобальном уровне. Вот каковы четыре типа ограничения суверенитета национального государства: мировая эко­номика, международные институты, международное право, военные блоки. Это означает не что иное, как процесс «интернационализации» активности, до тех пор внутренней, а также интенсификацию при­нятия решений в рамках международной системы. Английский по­литолог Хедли Булл (Hedley Bull) наиболее существенными чертами международной системы признал «систему накладывающихся друг на друга полномочий и разнообразие форм лояльности» (X. Булл «Анархическое общество ").

Большинство политических систем можно классифицировать с уче­том географического распределения властей в виде трех основных форм: конфедерации, федерации и однородного государства (при­меняется также термин унитарное государство).