В. Ленин, большевики и русская революция

До начала Первой мировой войны В. Ленин оставался лишь лидером и идеологом наиболее радикальной партии II Интернационала. Его имя уже было известно в международном рабочем движении, а некоторые идеи находили сторонников внутри левого крыла социал-демократии. Однако само это крыло не было оформлено, а фигура В. Ленина не представляла какой-либо альтернативы правым и умеренным деятелям Интернационала. Начало войны в корне изменило ситуацию. Война раз веяла наивно-романтические иллюзии, навеянные работами К. Маркса и Ф. Энгельса, о примате интернационального над национальным в рабочем движении и социалистических партиях. Тезис о том, что «рабочие не имеют Отечества», не выдержал проверку практикой — он был опровергнут уже в первые дни и недели мировой войны. И дело было вовсе не в «предательстве вождей» или «рабочей аристократии», не в происках «империалистической буржуазии», а в реальных настроениях участников социал-демократического движения.

Война нарушила спокойный ход эволюции капитализма и сопутствовавшей ему эволюции социал-демократического движения. По мере усиления военных трудностей и бедствий активизировались леворадикальные элементы во многих социал-демократических партиях. Неформальным лидером левого революционно-интернационалистического крыла международной социал-демократии стал В. Ленин. В его работах этого периода можно обнаружить нарастающую нетерпимость к любым, отличным от его собственной позиции взглядам. Он сознательно вел дело к тому, чтобы закрепить и углубить обнаружившийся раскол рабочего движения.

Еще до окончательного оформления отличной от социал-демократической традиции особой коммунистической идеологии проявилась такая ее особенность, как тоталитарность. Главное, что В. Ленин берет в этот период из марксистского наследия, — абсолютизация классовой борьбы, идеи революции и диктатуры пролетариата. При этом игнорируется эволюция политических взглядов самих основоположников марксизма. Догматическое толкование марксизма дополняется его «развитием» в ряде выдвинутых в годы Первой мировой войны тезисов. Среди них был и тезис о возможности перехода к социализму первоначально лишь в отдельных странах.

«Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма, — писал В. Ленин в работе “О лозунге Соединенных Штатов Европы”. — Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране» [6, с. 354].

Возвращаясь к этому выводу в статье «Военная программа пролетарской революции», В. Ленин еще более конкретизирует его:

«Социализм не может победить одновременно во всех странах. Он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными и добуржуазными» [6, с. 133].

Когда В. Ленин делал эти выводы, он не имел в виду какую-либо конкретную страну, тем более Россию. Но позже именно для России эти выводы обернулись негативными последствиями. Методологической основой ленинских выводов стала сформулированная им «теория империализма», представлявшая собой интерпретацию в радикальнореволюционном духе результатов исследований капиталистической экономики, проведенных Гильфердингом, Бем-Баверком и другими марксистами. Наряду с утопическими суждениями, опровергнутыми последующим мировым развитием, ленинская теория империализма содержала в себе рациональные суждения и здравые прогнозы. Так,

В. Ленин одним из первых обратил внимание на потенциальное значение для мировой политики и экономики колониальных и полуколониальных стран. Он также верно предвидел некоторые политические последствия мировой войны. В этом проявился его дар политика практического, а не теоретического толка.

Большевистские лозунги, которые выражали пожелания поражения в империалистической войне собственному правительству и превращения ее в войну гражданскую, в первые военные годы оставались абстрактными. Но по мере нарастания военных трудностей, экономической и политической дестабилизации они обретали реальную основу. К 1917 г. революционный кризис назрел во многих государствах, участвовавших в Первой мировой войне, и в первую очередь в России.

•«Естественно, — отмечал в связи с этим В. Ленин, — что в царской России, где дезорганизация была самая чудовищная и где пролетариат самый революционный (не благодаря особым его качествам, а благодаря живым традициям “пятого года"), — революционный кризис разразился раньше всего. Этот кризис был ускорен рядом самых тяжелых поражений, которые были нанесены России и ее союзникам. Поражения расшатали весь старый правительственный механизм и весь старый порядок, озлобили против него все классы населения, ожесточили армию, истребили в громадных размерах ее старый командующий состав, заскорузло-дворянского и особенно гнилого чиновничьего характера, заменили его молодым, свежим, преимущественно буржуазным, разночинским, мелкобуржуазным. Прямо лакействующие перед буржуазией или просто бесхарактерные люди, которые кричали и вопили против “пораженчества", поставлены теперь перед фактом исторической связи поражения самой отсталой и самой варварской царской монархии и начала революционного пожара» [6, с. 15].

Февральская революция 1917 г. была, с точки зрения марксизма и В. Ленина, буржуазно-демократической по своему объективному содержанию. Но произошла она и развивалась в своеобразных условиях, связанных с продолжавшейся войной, смещением традиционных социально-политических водоразделов, неравномерностью решения назревших экономических и политических вопросов. Официальные рычаги власти перешли в руки Временного правительства. Параллельно с ним стихийно сложилась система Советов, располагавшая первоначально большими возможностями действенного контроля над событиями, особенно на местах. В политическом плане сразу вслед за победой революции Россия продвинулась по пути демократизации дальше большинства развитых стран. Однако социально-экономические задачи революции остались нерешенными. Временное правительство не спешило с удовлетворением требований крестьян о решении земельного вопроса, с решением остро стоявшего вопроса о мире. Напротив, оно стремилось в силу своего понимания союзнических обязательств к продолжению военных действий.

Советы, где первоначально ведущие позиции принадлежали меньшевикам и эсерам, шаг за шагом фактически уступали реальную власть Временному правительству. До приезда В. Ленина и его «Писем из далека» среди большевиков преобладало мнение, что буржуазно-демократическая революция завершилась. Не в последнюю очередь этому способствовало и то, что они воспринимали Временное правительство в качестве естественного политического венца революции, ведь в работах 1905-1907 гг. сам Ленин говорил о таком правительстве как об органе революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Среди тех, кто придерживался подобных взглядов, был И. Сталин.

Возвращение В. Ленина из эмиграции коренным образом изменило ситуацию. В одном из первых своих выступлений перед большевиками он четко обозначил особенности тогдашнего политического развития:

«Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства» [6, т. 31. с. 106].

Фактически это означало отказ от прежней концепции Ленина, поскольку отвергалось соглашение с другими социалистическими партиями, если они занимали отличные от большевиков позиции. Не случайно в этот период происходит сближение В. Ленина с Л. Троцким, завершившееся вступлением последнего в большевистскую партию.

О мотивах, побудивших Л. Троцкого в конце концов побороть свою гордыню и присоединиться к большевистской партии на условиях признания лидерства В. Ленина, автор сравнительного политико-психологического исследования личностных особенностей вождей Октябрьской революции Д. Штурман говорит так:

«Троцкий долго чувствует свою нетождественность Ленину и его окружению. Он не торопится оформлять организационно свое присоединение к большевикам. По-видимому, ему понадобилось какое-то время, чтобы почувствовать, что на одной декламации, без ленинского будничного умения организовывать необходимые акции и предопределять их последствия, далеко не уедешь. Но при Ленине оставаться первым нельзя было. Без всякого культивирования внешних примет своего главенства Ленин до второй половины 1922 г. ухитрялся не допускать откровенных посягательств на первое место в партии со стороны своих соратников. Для Троцкого было, по-видимому, не просто принять это правило большевистской игры. И пока речь шла о вещах меньших, чем полная политическая победа, Троцкий до объединения, заведомо предполагающего главенство Ленина, не снисходил. Летом 1917 г. встал вопрос о власти. И Троцкий начинает смиряться с мыслью, что «вырвать власть» без объединения с большевиками, то есть без признания главенства Ленина, без опоры на тактическое и организационное дарование Ленина, ему не удастся» (7, с. 73-74].

Так же как и Л. Троцкий, В. Ленин делает теперь ставку не меньше чем на «мировую пролетарскую революцию». Объявляется разрыв со всеми направлениями в российской и международной социал-демократии, не признающими радикальной программы партии большевиков и необходимости создания нового Коммунистического Интернационала. Международный аспект выдвигается у В. Ленина, как и у Л. Троцкого, на первый план.

Однако авантюристическая в своей основе линия на социалистическую революцию с ориентацией на помощь международного пролетариата опиралась летом и осенью 1917 г. на некоторые реальные явления. Тогда казалось, что будущее предвещает неизбежные революционные потрясения в большинстве воюющих стран Европы. Отчасти так в дальнейшем и произошло, хотя результаты политических перемен на европейском континенте оказались иными, чем те, на которые рассчитывал В. Ленин.

Успехи большевиков в привлечении на свою сторону широких масс летом и осенью 1917 г. во многом были обусловлены их социальной демагогией, возможно, и неосознаваемой. Например, обещая выход из войны, большевики играли на самой болезненной струне измученного бедствиями народа и армии, однако их планы «демократического мира» в тех условиях были заведомо невыполнимы. Возможно было лишь достижение сепаратного мира путем существенных уступок противнику (что в действительности позднее и произошло). Действуя по принципу «чем хуже, тем лучше», большевики практически солидаризировались с националистическими сепаратистскими движениями на окраинах Российской империи. Используя лозунг «самоопределение вплоть до отделения», В. Ленин стремился достичь главной цели — получить власть. Но лозунги о самоопределении не означали, что они действительно готовы разрушить многонациональное Российское государство. Как показало дальнейшее развитие событий, большевики сделали многое для его сохранения, однако им и самим пришлось столкнуться с последствиями своей предреволюционной безудержной «Самоопределенческой демагогии».

Хотя разложение армии происходило благодаря деятельности царского, а позже — Временного правительства, большевики умело пользовались этим процессом и даже сами его углубляли, поскольку это отвечало их интересам. При этом ни В. Ленин, ни Л. Троцкий, ни другие вожди революции не думали о последствиях такого курса. Но именно политический аморализм и демагогия способствовали успеху большевиков, еще раз подтвердив истину, что в политике одерживает верх не тот, кто щепетилен в выборе средств. В этом же кроются и причины поражения Временного правительства, лидеры которого поставили принципы выше реальных политических интересов.

Н. Бердяев, характеризуя Временное правительство, отмечал, что оно «провозгласило отвлеченные гуманные принципы, отвлеченные начала права, в которых не было никакой организующей силы, не было энергии, заражающей массы. Временное правительство возложило свои надежды на учредительное собрание, идее которого было доктринерски предано, оно в атмосфере разложения, хаоса и анархии хотело из благородного чувства продолжать войну до победного конца, в то время как солдаты готовы были бежать с фронта и превратить войну национальную в войну социальную. Положение Временного правительства было настолько тяжелым и безысходным, что вряд ли можно его строго судить и обвинять. Керенский был лишь человеком революции ее первой стадии. Никогда в стихии революции, и особенно революции, созданной войной, не могут торжествовать люди умеренных, либеральных, гуманитарных принципов. Принципы демократии годны для мирной жизни, да и то не всегда, а не для революционной эпохи. В революционную эпоху побеждают люди крайних принципов, люди склонные и способные к диктатуре. Только диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии» [8, с. 114].

Первый раз попытку захватить власть большевики предприняли в начале июля 1917 г. В июле, в отличие от октября 1917 г., большевики еще не направляли ход событий, а, скорее, следовали за ними. Выступление балтийских матросов, солдат петроградского гарнизона и рабочих петроградских заводов и фабрик во многом было стихийным. Революционные массы, в которых большевики вели активную пропаганду, требовали свержения «буржуазного» Временного правительства, немедленного прекращения войны и решения вопроса о земле путем полной ликвидации помещичьего землевладения. Руководство большевистской партии решило присоединиться к протестующим и возглавить демонстрации. Фактически это была попытка политического переворота, только плохо подготовленная и плохо организованная. И все же у большевиков был шанс захватить власть в июле 1917 г., но они им не воспользовались, поскольку у лидеров партии не было единого мнения по поводу складывающейся ситуации, а у В. Ленина, находившегося в начале этих событий на отдыхе за пределами Петрограда, не хватило решимости идти до конца. Правительству с помощью верных ему воинских частей удалось восстановить в Петрограде общественный порядок.

В июльские дни разразился политический скандал, связанный с выдвинутыми против В. Ленина и других большевиков обвинениями о шпионаже в пользу Германии. Еще до июльских событий военная контрразведка России получила сведения о каналах финансирования большевистской деятельности из-за границы. Когда же начались выступления солдат, матросов и петроградских рабочих, эти сведения были преданы огласке. Противники Ленина и большевиков стали клеймить их как «изменников родины» и агентов кайзеровской Германии. Конечно, ни В. Ленин, ни другие большевистские лидеры не были никакими «германскими шпионами» в буквальном смысле слова. Но их деятельность действительно финансировалась из-за рубежа. Партия большевиков из небольшой подпольной организации за несколько месяцев 1917 г. превратилась в массовую и нуждалась в значительных денежных средствах. Они шли на содержание разрастающегося партийного аппарата, на издание многочисленных газет и листовок, выходивших огромными тиражами. Эти средства поступали к большевикам из Стокгольма через доверенное лицо Ленина Я. Ганецкого. Ганецкий являлся сотрудником фирмы небезызвестного в социал-демократических кругах России и Германии А. Парвуса.

А. Парвус в годы первой русской революции придерживался аналогичных Л. Троцкому воззрений, верность которым он сохранил и в дальнейшем. Леворадикальные взгляды не мешали ему заниматься бизнесом, и к началу Первой мировой войны он стал довольно состоятельным человеком. В годы войны А. Парвус выступил с инициативой о финансировании тех антиправительственных партий и движений в России, деятельность которых могла бы способствовать ее поражению. С этим поражением Парвус связывал надежды на начало мировой перманентной революции и сам готовился играть в ней одну из ведущих ролей. Германские власти в предложениях А. Парвуса нашли безусловную выгоду. Все воюющие государства стремились использовать в своих интересах внутриполитические проблемы противников, и кайзеровская Германия не была исключением. Большевики также не были единственной политической группой, которую немцы пытались использовать для внутренней дестабилизации Российского государства и общества. Среди таких групп были и украинские, финские, эстонские, польские и другие националисты, видевшие в разрушении Российской империи путь к достижению своих политических целей. Но именно большевикам суждено было сыграть решающую роль в событиях 1917 г.

Деньги большевикам через ряд заграничных и русских банков шли от А. Парвуса, но он, в свою очередь, получал их от германских властей, не забывая при этом и о собственных коммерческих интересах. В. Ленин не мог не догадываться о подлинных источниках финансирования, поскольку суммы, поступающие от А. Парвуса, были весьма внушительными и превышали финансовые возможности их отправителя. Ранее сам вождь большевиков осуждал тех русских революционеров, которые брали деньги у японцев во время Русско-японской войны 1904-1905 гг. Теперь же революционная целесообразность — перспектива захвата власти — стала для В. Ленина достаточным основанием для того, чтобы пренебречь морально-этическими запретами.

У военной контрразведки, оставшейся после Февральской революции единственным правоохранительным органом, защищавшим интересы национальной безопасности России, не было безупречных доказательств вины Ленина и Зиновьева. В июльские дни бесследно исчезла единственная свидетельница по «делу о шпионаже», некая Е. Суменсон (родственница Ганецкого). Несмотря на это, и Зиновьев, и Ленин предпочли избежать открытого судебного разбирательства и ушли в подполье. Троцкий же сам добровольно сдался властям и был заключен в знаменитую петроградскую тюрьму «Кресты» вместе с другими активными участниками июльского выступления из числа большевиков и анархистов.

Так или иначе, июльские события обернулись серьезным политическим поражением большевиков, и их влияние в стране стало быстро падать. Вновь шансы на завоевание власти они получили осенью 1917 г. после так называемого Корниловского мятежа.

Выступление генерала Л. Корнилова в конце августа 1917 г. — один из самых драматических эпизодов в политической истории России XX в. Ставший летом 1917 г. верховным главнокомандующим, генерал Л. Корнилов был профессиональным военным, плохо разбирающимся в политике. Цели Корнилова были обусловлены исключительно военными задачами, которые, по его мнению, срочно надо было решать Российскому государству. Эти задачи требовали восстановления дисциплины в армии и наведения порядка в тылу. С этим были согласны и некоторые члены Временного правительства, в том числе и его председатель — А. Керенский. Между Корниловым и Керенским при посредничестве известного в прошлом террориста Б. Савинкова завязались тесные контакты. В конце августа 1917 г. стороны договорились об осуществлении мер, направленных на предотвращение гипотетического большевистского переворота. Неискушенный в политике Корнилов не отдавал себе отчет в том, что Керенский, как и другие представители «революционной демократии», реальную опасность видит не столько в большевиках, влияние которых тогда было существенно ослаблено, сколько в «царских» генералах и в нем самом. Призрак «монархической контрреволюции» в одинаковой степени пугал как большевиков, так и их противников из числа меньшевиков, эсеров и левых либералов.

Когда Корнилов в соответствии с ранее достигнутыми договоренностями двинул войска к Петрограду, случилась цепь недоразумений, вызванных как уже упоминавшимся недоверием левых политиков и самого Керенского к военным, так и неадекватным поведением князя В. Львова, вызвавшегося быть посредником между Ставкой Верховного главнокомандующего и Временным правительством. В результате Керенский объявил Корнилова мятежником, заявил о снятии его с поста главнокомандующего. Корнилов отказался выполнить распоряжение Керенского и был арестован.

После объявления генерала Корнилова «мятежником» в России сложилась ситуация, имевшая место в политической истории и других стран мира, когда за провалом выступления сторонников одних политических целей следует усиление позиций сторонников других, прямо противоположных целей. Конечный результат оказывается обратным тому, на который рассчитывали инициаторы подобного выступления. Так, например, случилось в 1965 г. в Индонезии. Попытка переворота, совершенного 30 сентября группой офицеров левой ориентации при поддержке местной компартии и направленного против угрозы «заговора генералов», провалилась. В результате на смену режиму президента Сукарно, тесно связанному с Китаем и Советским Союзом, пришла военная антикоммунистическая диктатура генерала Сухарто, а миллионы членов и сторонников компартии были убиты. Можно вспомнить и о том, как развивались события в нашей стране через семьдесят четыре года после Корниловского мятежа. Вслед за провалом августовского путча ГКЧП в 1991 г., целью которого было сохранение Советского Союза, произошел быстрый и необратимый распад союзного государства и крушение власти КПСС.

В августе 1917 г., опасаясь «монархического военного заговора», Временное правительство пошло на сотрудничество со своими недавними (и будущими) врагами — большевиками. И большевистская партия вновь получила возможность активизировать свою деятельность. Ее позиции осенью 1917 г. укрепились, хотя В. Ленин предпочитал оставаться в подполье вплоть до самого Октябрьского переворота. Но он оценил возможности, которые открывались перед партией после провала выступления генерала Корнилова, и сделал следующий вывод: «Выхода нет, объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата» [9, с. 406].

На протяжении всего 1917 г. В. Ленин постоянно говорил о диктатуре пролетариата. Эта идея стала для него центральной в марксизме и главным водоразделом между революционным и «оппортунистическим» направлениями в международном рабочем движении. Наиболее подробно понятие «диктатура пролетариата» охарактеризовано в работе В. Ленина «Государство и революция». В этой же работе представлена и политическая программа большевиков [10].

Работа «Государство и революция» включает в себя большие выдержки из произведений К. Маркса и Ф. Энгельса и комментарии к ним В. Ленина. Прежде всего комментируется наиболее слабая часть концепции К. Маркса, доставшаяся марксизму в наследство от утопического социализма. В. Ленин отбросил традиционное понимание демократии и диктатуры. Для него диктатура пролетариата и есть высшая степень демократии:

«Диктатура пролетариата дает ряд изъятий из свободы по отношению к угнетателям, эксплуататорам и капиталистам. Их мы должны подавить, чтобы освободить человечество от наемного рабства, их сопротивление надо сломить силой, — ясно, что там, где есть подавление, есть насилие, нет свободы, нет демократии» [10, с. 89].

Одновременно отбрасывается как ненужный принцип разделения властей.

В 1917 г. В. Ленин активно пропагандирует идею создания невиданной нигде республики Советов как нового «полугосударства» без постоянной армии, полиции и бюрократического аппарата. Его подход к сложным проблемам отличается поверхностностью и утопичностью:

«Организуем крупное производство, исходя из того, что уже создано капитализмом, сами мы, рабочие, опираясь на свой рабочий опыт, создавая строжайшую, железную дисциплину, поддерживаемую государственной властью вооруженных рабочих, сведем государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых «надсмотрщиков и бухгалтеров» — вот наша, пролетарская задача, вот с чего можно и должно начать при совершении пролетарской революции. Такое начало, на базе крупного производства, само собой ведет к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка... когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей» [ 10, с. 49-50].

Далее В. Ленин выдвигает план конкретных политических и экономических преобразований «социалистической революции». Первой задачей такой революции, считает он, должна стать задача «разбить, сломать вдребезги, стереть с лица земли буржуазную государственную машину, постоянную армию, полицию, чиновничество, заменить их более демократической, но все еще государственной машиной в виде вооруженных рабочих масс, переходящих к поголовному участию народа в милиции» [ 10, с. 100].

Фактически это призыв к охлократии, поскольку никаких организационных форм и рамок такого «поголовного участия народа в милиции» не предполагается. В. Ленин считает, что

«вполне возможно немедленно, с сегодня на завтра, перейти к тому, чтобы, свергнув капиталистов и чиновников, заменить их — в деле контроля за производством и распределением, в деле учета труда и продуктов — вооруженными рабочими, поголовно вооруженным народом (не надо смешивать вопрос о контроле и учете с вопросом о научно образованном персонале инженеров, агрономов и пр.: эти господа работают сегодня, подчиняясь капиталистам, будут работать еще лучше завтра, подчиняясь вооруженны^ рабочим)» [10, с. 100-101].

Так рисует В. Ленин картину «первой фазы коммунистического общества», которая должна стать результатом предлагаемых им преобразований:

Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок.

Когда большинство народа начнет производить самостоятельно и повсеместно такой учет, такой контроль за капиталистами (превращенными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими капиталистические замашки, тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, «некуда будет деться». Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы» [ 10, с. 101].

Предложенная В. Лениным картина весьма примитивна, она упрощает реальность, и неудивительно, что, оказавшись у власти, В. Ленин и большевики отказались на практике от большинства идей по экономической организации нового общества, изложенных в работе «Государство и революция». Но политические идеи, высказанные в данной работе, сыграли свою роль в установлении тоталитарной диктатуры в России.

Курс на «социалистическую революцию» вытекал как будто из обоснованного ранее положения о возможности победы такой революции в одной отдельно взятой стране. Однако все же Ленин не считал в первые дни после Октября, что экономически недостаточно развитая Россия одна способна решить задачу социалистических преобразований. Большие надежды возлагались на победу революций в более развитых государствах. Возвращаясь к октябрьским событиям 1917 г., он неоднократно повторял, что курс на победу «социалистической» революции в России большевики проводили с большой надеждой на развертывание «мировой революции».

«Когда мы начинали, в свое время, международную революцию, — говорил В. Ленин на III конгрессе Коминтерна, — мы делали это не из убеждения, что можем предварить ее развитие, не потому, что целый ряд обстоятельств побуждал нас начать эту революцию. Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы вое же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна» [ 11, с. 36].

В. Ленин сохранил верность и своим концепциям «перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую», «союзу рабочего класса и крестьянства». Правда, теперь он иначе рассматривал соотношение между политической и социально-экономической сторонами революционного процесса. Считая, что советская власть, утвердившаяся в результате победы большевиков, соответствует марксистским представлениям о диктатуре пролетариата, Ленин в то же время отмечал необходимость доведения до конца, «доделывания» задач буржуазно-демократической революции и видел в этом главное содержание революционного процесса до лета-осени 1918 г.

«Победившая большевистская революция, — писал он, — означала конец колебаний, означала полное разрушение монархии и помещичьего землевладения (до Октябрьской революции оно не было разрушено). Буржуазная революция была нами доведена до конца. Крестьянство шло за нами в целом. Его антагонизм к социалистическому пролетариату не мог обнаружиться в один момент. Советы объединяли крестьянство вообще. Классовое деление внутри крестьянства еще не назрело, еще не вылилось наружу» [12, с. 313].

«Перегруппировка классовых сил», с которой Ленин раньше связывал переход от революционно-демократической диктатуры рабочего класса и крестьянства к диктатуре пролетариата, произошла в реальной российской действительности тогда, когда официально диктатура пролетариата уже существовала. Этот момент Ленин связывал с обострением политической борьбы и Гражданской войны летом 1918 г., мятежами чехословацкого корпуса, левых эсеров и переходом к тому, что тогда считалось социалистическими преобразованиями, а на самом деле было наступлением периода «военного коммунизма».

«Через год после пролетарской революции в столицах, — отмечал Ленин в 1918 г., — наступила, под ее влиянием и при ее помощи, пролетарская революция в деревенских захолустьях, которая окончательно укрепила Совет* I скую власть и большевизм, окончательно доказала, что внутри страны нет сил против него. Завершив буржуазно-демократическую революцию вместе с крестьянством вообще, пролетариат России перешел окончательно к революции социалистической, когда ему удалось расколоть деревню, при - ' соединить к себе ее пролетариев и полупролетариев, объединить их против кулаков и буржуазии, в том числе крестьянской буржуазии» [ 12, с. 315].

В действительности и Ленин, и другие лидеры большевиков, как, впрочем, и вся русская революционная интеллигенция, совершенно не разбирались в закономерностях функционирования аграрной экономики и были плохо знакомы с реалиями российской деревни. Большевистский Декрет о земле передал общинному крестьянству помещичью землю и тем самым полностью ликвидировал основу самого затяжного и острого социального конфликта предреволюционной России. Одновременно аграрная революция уничтожила итоги Столыпинских реформ. Вместе с ликвидацией помещичьих землевладений были ликвидированы и крупные фермерские («кулацкие» в марксистской терминологии) хозяйства — основной источник продовольственного снабжения России. Центральной фигурой российской деревни стал так называемый «середняк», т. е. владелец небольшого, по сути, натурального хозяйства, способного обеспечить продовольствием только себя, но не способного производить сельскохозяйственную продукцию в больших товарных объемах. В условиях нараставшего хозяйственного хаоса и усиливавшейся инфляции крестьяне отказывались продавать зерно, запасая его до лучших времен. Поэтому для обеспечения продуктами питания городского населения и армии большевикам ничего не оставалось, как только продолжить начатую Временным правительством политику изъятия «излишков хлеба» в деревне административными, насильственными способами. Но если Временное правительство исполняло свой же Закон от 25 марта 1917 г. о монополии хлебной торговли вяло и непоследовательно, то большевики взялись за дело со всей своей разрушительной энергией.

Кроме текущих задач по налаживанию административных каналов снабжения городского населения, аграрная политика большевиков имела и далеко идущие цели. С точки зрения марксистской теории (хотя Маркс плохо разбирался в специфике сельского хозяйства), будущее аграрного сектора должно быть таким же, как и у промышленного производства. То есть так же, как на смену маленьким ремесленным мастерским пришли крупные заводы, так и на смену крестьянским хозяйствам должны прийти сельскохозяйственные предприятия индустриального типа. Однако если в долгосрочной перспективе такой прогноз и имел определенный смысл (хотя и не полностью учитывал всю технологическую сложность процесса сельскохозяйственного производства), то к российским реалиям весны-лета 1918 г. он не имел никакого отношения. Тем не менее уже в феврале 1918 г. был принят Декрет о социализации земли. Вскоре после него рождается ставшее впоследствии всемирно известным слово «колхоз» (коллективное хозяйство). Однако приступить к «коммунистическим» преобразованиям в сельском хозяйстве большевикам было трудно, поскольку они не имели в деревне достаточной поддержки. Выборы в Учредительное собрание осенью 1917 г. показали, что за большевистскую партию голосовали преимущественно в крупных городах, в воинских частях, в которых большевистские агитаторы вели активную пропаганду, а также в некоторых национальных окраинах (наивысшего показателя — 72 % — большевики сумели добиться в неоккупированной германскими войсками к моменту выборов части Латвии). В преимущественно крестьянских великорусских губерниях успехи большевиков были минимальными. Самой влиятельной на селе оставалась партия эсеров.

Пока основная цель большевиков — переход к «социалистическим преобразованиям» сельского хозяйства не была достигнута, «с точки зрения Ленина, — констатирует Р. Пайпс, — было необходимо:

1) установить государственный контроль за продовольственными поставками путем строгого соблюдения монополии на торговлю зерном и

2) создать коммунистические ячейки в деревне. Чтобы выполнить эти два условия, требовалось не более и не менее как развязать в деревне гражданскую войну. Такая война и была негласно объявлена большевиками летом 1918 г.»

Гражданская война, с марксистской точки зрения, — это война между классами. Уже шедшая в масштабе всей страны Гражданская война воспринималась большевиками как часть всемирного конфликта между пролетариатом и буржуазией. Точно такие же «классы» должны были стать главными противниками локальной гражданской войны в российской деревне. В реальности социальная структура деревни стала еще более однородной, чем она была до Октябрьского переворота, поскольку состояла почти сплошь из крестьян-общинников, в экономическом по -