Геополитика сталинизма

Во внутрипартийной борьбе, шедшей в последние годы жизни В. Ленина и после его смерти, победу одержал И. Сталин. Но еще при жизни В. Ленина начался процесс нормализации отношений Советской России с зарубежными странами. С приходом И. Сталина к власти этот процесс активизировался. О внешнеполитической концепции И. Сталина у специалистов — историков и политологов — нет единой, общепризнанной точки зрения. Вероятно, это можно объяснить тем, что данная концепция не была постоянной, а менялась по мере развития ситуации в стране и в мире в целом. К тому же, высказывания Сталина не всегда отражали его истинные мнения по проблемам международной политики, а некоторые внешнеполитические решения ближним и дальним окружением воспринимались и интерпретировались иначе, чем задумывались самим «вождем народов». Главным противником И. Сталина во внутриполитической борьбе был Л. Троцкий, поэтому и во внешней политике взглядам Троцкого Сталин противопоставлял собственные представления. Если Л. Троцкий был ярым сторонником идеи «мировой революции», сделав ее краеугольным камнем своей политической программы, то И. Сталин в противовес ему выдвинул концепцию «победы социализма сначала в одной, отдельно взятой стране».

Задуманный И. Сталиным проект модернизации России требовал привлечения внешних ресурсов, поэтому приоритетной для него в 1920-е гг. становится идея «мирного сосуществования». Именно после прихода Сталина к власти последовали решительные шаги, направленные на нормализацию отношений со многими зарубежными странами. СССР на международной арене стал действовать в целом по тем правилам, которые были приняты в то время в мировой политике. Поскольку страна нуждалась в иностранных инвестициях, при встречах с представителями зарубежных государств Сталин стремился сформировать в их глазах привлекательный для внешнего мира имидж Советского Союза, убедить своих собеседников в миролюбивых целях и намерениях советской внешней политики, создать впечатление, что отказался от идеи о «мировой революции». Такого рода заявления не укрылись от внимания изгнанного за границу Л. Троцкого, который начал обвинять Сталина в оппортунизме и других смертельных для «правоверного коммуниста» грехах.

Известный западный специалист по истории КПСС Л. Шапиро так характеризовал стратегию И. Сталина, которую осудил Л. Троцкий:

«Постепенное укрепление мощи Советского Союза, переговоры, направленные на расширение торговых отношений с капиталистическим миром, дипломатия, преследующая цель отвести угрозу войны от СССР, используя противоречия между отдельными державами, и прежде всего стремление завоевать путем пропаганды всю поддержку народов других стран, на какую Советский Союз рассчитывал, — все эти методы казались гораздо более перспективными с точки зрения конечной победы “мировой революции”. Троцкий высмеивал Сталина, заявляя, что вся буржуазная печать, начиная с газеты “Нью-Йорк тайме” поздравляет его по поводу “государственной мудрости”, проявленной им при подавлении левых элементов, стоявших за мировую революцию. Он не понял, что создание у западного мира иллюзии, будто подавление левой оппозиции означает отказ от ставки на мировую революцию, было одной из главных заслуг Сталина» [3, с. 78].

В то же время, как отмечает современный российский политолог Н. Капченко,

«самой главной чертой внешнеполитической стратегии Сталина был радикальный пересмотр взглядов на мировую революцию и выработка стратегии превращения России в самодостаточную и мощную в военноэкономическом плане державу мира. Сталин имел как бы две ипостаси — облик последовательного революционера, стремившегося к ниспровержению капиталистического строя, и облик созидателя подлинно великого государства на обломках царской империи. В нем эти две ипостаси не то что гармонично уживались, но сосуществовали, действуя на параллельных курсах. Если же выделить главную, доминирующую, то это, безусловно, было государственное начало. Именно оно в конечном счете предопределяло его подход ко всем международным проблемам, лежало в качестве краеугольного камня в основе всей его внешнеполитической стратегии» [4, с. 104-105].

Сталин отказался от прежнего легковесного отношения большевиков к вопросу территориальной целостности и установлению государственных границ. В Советском Союзе он видел прямое геополитическое наследие Российской империи. По свидетельству одного из присутствовавших, на торжественном обеде по случаю празднования очередной годовщины Октябрьской революции 7 ноября 1937 г. Сталин говорил:

«Русские цари... сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство — до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое государство, не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком... Каждого, кто своими действиями и мыслями, да, и мыслями, покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать» [5, с. 12].

Внешнеполитическая стратегия Сталина в 1930-е гг. в значительной степени подтверждает вывод, сделанный рядом представителей геополитической мысли и реалистического направления в теории международных отношений, о том, что внешняя политика государства во многом остается незаметной, пока сохраняется его геополитическое положение, даже несмотря на смену общественного строя или политического режима.

Когда после прихода Гитлера к власти на западных границах СССР возникла реальная, а не вымышленная коммунистической пропагандой военная угроза, Сталин, как когда-то императоры Александр II и Александр 111, переориентировал внешнюю политику на сближение с Францией. В 1935 г. было заключено трехстороннее соглашение между Советским Союзом, Францией и Чехословакией, призванное сдержать возможную агрессию со стороны нацистской Германии. В основе этого шага лежал трезвый расчет, учитывающий геополитические реалии, а не марксистская идеология. Точно так же в 1920-е гг. сближение СССР с Веймарской Германией основывалось на наличии у этих стран общих геополитических и экономических интересов. И в одном, и в другом случае Сталин действовал не по заветам К. Маркса и Ф. Энгельса, а в соответствии с традиционными принципами Realpolitik. Можно сказать, что с приходом к власти Сталина внешняя политика СССР оказалась в определенной степени деидеологизирована. Но эта деидеологизация не была абсолютной, у нее были свои границы. Внешнеполитические решения, принимаемые советским руководством, всегда получали обоснование с точки зрения марксизма-ленинизма и классового подхода.

Не отказался в 1920-1930-е гг. И. Сталин и от идеи «мировой революции». Только эту идею он понимал и интерпретировал иначе, чем Л. Троцкий или В. Ленин. Анализируя взгляды Сталина, американский политолог Р. Таккер писал:

«Как представитель великорусского шовинизма, Сталин создал такую концепцию мировой революции, которая вытекала из роста могущества Советского Союза. Он полагал, что социалистические революции в первую очередь произойдут в странах, соседних с СССР, а не в более развитых капиталистических государствах — Германии, Франции, Великобритании. Коминтерновские лидеры, такие как П. Тольятти, которые были убежденными марксистами-ленинцами и стремились к революциям в своих странах, не пользовались симпатией Сталина. В Коминтерне его интересовали люди, готовые безоговорочно подчиняться авторитарной командной системе» [6, с. 93].

Пока Советский Союз оставался слабым в экономическом и политическом отношении государством, приоритетом в сфере международной политики для Сталина было сохранение статус-кво, защита СССР от внешних угроз и вызовов, поддержка нормальных отношений со всеми соседними странами. Ко второй половине 1930-х гг. по своему промышленному потенциалу СССР становится вторым в Европе и третьим в мире государством. В военном отношении реальный потенциал Красной армии был еще выше. Мало кто мог тогда представить, что у Советского Союза, образ которого по традиции ассоциировался с «лапотной Россией», танков и боевых самолетов больше, чем у какой-либо другой страны мира. Теперь Советский Союз мог себе позволить наступательную внешнюю политику и вновь ставить перед собой цели «мировой революции», только уже в сталинском ее понимании.

Возможности для реализации целей «мировой революции» возникли накануне и в начальный период Второй мировой войны. Этому предшествовало радикальное изменение геополитической ситуации на европейском континенте и не менее радикальная переориентация советской внешней политики. К концу 1930-х гг., отказавшись признавать ограничения Версальского договора, Гитлер начинает действовать на международной арене все более напористо и агрессивно. Возросшая военная мощь Германии позволила нацистам приступить к реализации своих планов по расширению «жизненного пространства». Традиционно это пространство немецкие геополитики видели на востоке, и туда в первую очередь были направлены устремления нацистского режима. После аншлюса — присоединения — к Германии независимой Австрии главным объектом территориальных притязаний Гитлера стала Чехословакия. Советско-чехословацко-французский союз изначально был направлен против экспансионистских планов гитлеровской Германии. Но когда дело дошло до практической реализации этих планов, этот союз не выдержал оказанного на него давления. СССР пытался до последнего отстаивать интересы и территориальную целостность Чехословакии. Даже тогда, когда Франция отказалась выполнять свои обязательства по трехстороннему договору, советское правительство предлагало чехословацкой стороне военную помощь. Однако под напором западных держав — Великобритании и Франции — Чехословакия согласилась с решениями Мюнхенской конференции, которые положили начало территориальному распаду и исчезновению этой страны в качестве суверенного государства.

В современной западной исторической и политической литературе, а также в польской историографии акцентируется внимание на неблаговидной роли, которую сыграла сталинская внешняя политика в преддверии Второй мировой войны. При этом забывается, что именно Мюнхенское соглашение открыло к ней прямую дорогу. Западные лидеры Чемберлен и Даладье, возможно, находились в плену иллюзий, а также проявили элементарную трусость, пойдя по пути «умиротворения» Гитлера.

Неблаговидную роль при разделе Чехословакии сыграли и руководители тогдашней Польши, которые фактически были прямыми политическими наследниками Ю. Пилсудского. Однако их действия в период Мюнхенской конференции не принесли ожидаемых результатов. Можно согласиться с мнением российского историка С. Морозова, который оценивает эту ситуацию следующим образом:

«Вместо уважения со стороны западных держав и Советского Союза, а также опасений фюрера, отношение к ним на международной арене становилось все более настороженным, и они постепенно оказывались в политическом вакууме. Единственная цель, которая была ими намечена и во имя которой они принесли в жертву почти все, чем можно было пожертвовать, — это установление общей польско-венгерской границы за счет разрушения чехословацкого государства. Насильственное отторжение части чехословацкой территории давало пилсудчикам призрачный шанс на достижение великодержавного статуса. Конечно, после польско - германского раздела Чехословакия была обречена на превращение в некое аморфное государственное образование, практически лишенное собственной внешней политики, но рейх после присоединения Судетской области переходил в такую тяжелую политическую весовую категорию, что для Варшавы речь уже могла идти не столько о великодержавном статусе, сколько о способе политического выживания» [7, с. 137].

После того как Гитлер реализовал все возможности, вытекавшие для него из мюнхенских соглашений, главной целью дальнейших территориальных притязаний Германии стала сама Польша. Это создавало потенциальную угрозу и для Советского Союза. Сталин совмещал свой прагматичный геополитический расчет с марксистско-ленинским анализом сложившейся ситуации. И после Мюнхена он сделал далеко идущие выводы. «Западные демократии» — Великобритания и Франция — оказались не только никуда не годными партнерами, но показали себя как враждебные силы, стремящиеся направить германскую агрессию на восток, поближе к границам Советского Союза. Польша же вообще в 1920-1930-е гг. подтверждала сложившееся о ней мнение в Кремле как о наиболее вероятном потенциальном противнике. С точки зрения сталинской версии марксистского «классового» подхода, между «буржуазной демократией» и «фашистской диктатурой» нет принципиальной разницы, поскольку они являются лишь формами «классового господства буржуазии». Еще Ленин учил коммунистов использовать в своих интересах «межимпериалистические противоречия». Именно такие противоречия после Мюнхена все более стали проявляться в отношениях между Великобританией и Францией, с одной стороны, и Германией — с другой. С западными державами сварить кашу не удалось, значит, у Сталина, как ему казалось, оставался один выход — сделать ставку на Германию и тем самым обезопасить себя от угрозы антисоветского альянса империалистических держав. Гитлер сделал из Мюнхенских соглашений вывод о том, что западные державы не окажут его планам реального противодействия, и перешел к решению «польского вопроса» военным путем. Однако в преддверии вооруженного конфликта с Польшей Гитлеру необходимо было заручиться определенными гарантиями со стороны Советского Союза, так как война с ним не входила в ближайшие планы Германии.

В этой ситуации оба тоталитарных режима с весны 1939 г. начали сближение, которое завершилось в августе 1939 г. подписанием Пакта о ненападении между Германией и СССР и секретных приложений к этому Пакту. Подписанный наркомом иностранных дел Советского Союза В. Молотовым и министром иностранных дел Германии И. фон Риббентропом документ сам по себе был обычным в практике международных отношений. Он полностью соответствовал действовавшим в тот момент нормам и принципам международного права. Но в данном случае важен временной контекст, на фоне которого был подписан советско-германский договор, а также характер секретных приложений к нему, по сути, означавших сговор между двумя тоталитарными государствами. Подписанию Пакта Молотова—Риббентропа предшествовал провал трехсторонних переговоров между военными делегациями СССР, Великобритании и Франции в Москве. Стороны не смогли найти общего языка. К тому же, позиция Польши, руководители которой наотрез отказались пропустить войска Красной армии через свою территорию и заявили о том, что СССР не представляет никакого интереса с военной точки зрения, сделала создание единого антигитлеровского альянса невозможным.

Заключенное соглашение противоречило идеологическим установкам и нацистской Германии, и сталинского Советского Союза. Но и Гитлер, и Сталин переступили через публично декларировавшиеся принципы ради своих геополитических расчетов. Гитлеру достигнутые соглашения развязали руки для военного решения «польского вопроса», а для Сталина представилась возможность отодвинуть границы СССР на Запад. По сути дела, в данном случае Сталин вернулся к принципам традиционной российской внешней политики, требовавшим обеспечения защиты страны от внешних угроз через расширение ее территориальных пределов. В секретных приложениях к Пакту Молотова-Риббентропа точно об этом не говорилось, но предусматривалась возможность раздела Восточной Европы на сферы влияния. В зону советских интересов была включена та часть территории бывшей Российской империи, которая в результате революции и Гражданской войны оказалась вне пределов СССР. Сталинской дипломатии в дальнейшем удалось осуществить еще и выгодный территориальный обмен. СССР получил право преимущественного влияния на Литву, уступив Германии часть территории этнической Польши, первоначально включенной в сферу советских геополитических интересов.

Вскоре после вторжения нацистской Германии в Польшу и начала Второй мировой войны сталинский Советский Союз начал восстанавливать не только прежнюю территорию Российской империи, но и решать ту геополитическую задачу, которую так и не смогла решить монархия. В сентябре 1939 г. в ходе «освободительного» похода Красная армия не только взяла под контроль западнобелорусские и западноукраинские земли Российской империи, отошедшие Польше по Рижскому договору 1921 г., но и вошла в Галицию, никогда ранее России не принадлежавшую. Присоединение этих территорий к Советскому Союзу было результатом разыгранной Сталиным геополитической комбинации и осуществлялось под его непосредственным руководством силами Красной армии и НКВД. Но по форме данная операция была представлена как результат революционного процесса, охватившего западнобелорусские и западноукраинские территории. Повсюду возникали революционные комитеты и отряды «рабочей гвардии». По советскому образцу были избраны Народные собрания Западной Украины и Западной Белоруссии. Они единогласно приняли решение о воссоединении этих территорий соответственно с УССР и БССР и вхождении в состав СССР.

В случае с Западной Украиной и Западной Белоруссией речь не может идти об исключительно насильственной аннексии. Местное население приветствовало приход Красной армии, в которой оно видело освободительницу от национального угнетения. Установление советской власти первоначально не встретило активного сопротивления. Однако со временем ситуация на Западной Украине радикально изменилась. При поддержке и сочувствии большинства населения произошла советизация и включение в состав СССР Бессарабии, оккупированной Румынией в 1918 г. и возвращенной по требованию Советского Союза летом 1940 г. Так же развивались события и в Северной Буковине, входившей ранее в состав Австро-Венгерской империи, а с 1918 по 1940 гг. — в состав королевской Румынии. Сложнее решался вопрос о включении в СССР прибалтийских государств — Эстонии, Латвии и Литвы. Но и здесь ввод дополнительных контингентов советских войск сопровождался организацией «народных революций», в результате которых к власти пришли коммунистические правительства.

Таким образом, на протяжении 1939-1940 гг. Сталину отчасти удалось реализовать на практике собственную концепцию «мировой революции», результатом чего стало расширение территории Советского Союза до границ бывшей Российской империи, а в некоторых случаях — и далее. Но не все намеченные планы Сталину удалось реализовать. Действия Красной армии на начальном этапе советско-финской войны были неудачными, и результаты их оказались половинчатыми. С одной стороны, граница на Карельском перешейке была отодвинута от Ленинграда, и тем самым была устранена потенциальная военная опасность для второй столицы с северо-западного направления. С другой — Финляндию не удалось включить в сферу советского влияния. Судя по всему, у Сталина не было намерений сделать из Финляндии «союзную республику». Ведь Великое княжество Финляндское и в составе царской империи обладало особым, привилегированным статусом. Скорее, речь шла о создании, хотя и союзного с СССР, зависимого от него, но формально самостоятельного государства. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что с правительством Отто Куусинена был подписан Договор о взаимопомощи и дружбе между Советским Союзом и Финляндской Демократической Республикой. Не оценивая этот документ с политической точки зрения, можно отметить, что формально он соответствовал действовавшим в то время нормам международного права. Советский Союз готов был совершить с Финляндской Демократической Республикой тот территориальный обмен, от которого отказались официальные финские власти накануне «зимней войны»: в обмен на Карельский перешеек отдать гораздо большие по площади территории в Советской Карелии. Можно предположить, что коммунистический режим в гипотетической Демократической Финляндии имел бы существенные отличия от того, который был установлен в СССР, и, следовательно, «мировая революция» в ее сталинском варианте могла бы развиваться иначе, а не путем присоединения к Советскому Союзу новых «союзных республик». Однако подобная модель геополитической экспансии СССР стала реализовываться только после окончания Второй мировой войны, когда начали создаваться страны народной демократии в Восточной Европе, а затем и в Восточной Азии.

В годы Второй мировой войны И. Сталин далеко не сразу вернулся к предвоенной практике расширения пределов и сфер влияния СССР, в основе которой лежала реализация его собственной версии концепции «мировой революции». Драматическое для Советского Союза начало Великой Отечественной войны привело к определенной деидеологизации его внутренней и внешней политики. Если в первые месяцы войны советская пропаганда основывалась на сталинской версии коммунистической идеологии с ее «классовыми ценностями», то впоследствии акцент был перенесен на патриотические чувства. Даже религия, ранее объявленная объектом непримиримой идеологической и политической борьбы, стала средством мобилизации части населения на отпор внешнему врагу.

В международной политике на первый план для Сталина вышли отношения с некоммунистическими союзниками по антигитлеровской коалиции — Великобританией и США. Чтобы идеологический фактор не мешал развитию этих отношений, его «отодвинули на задний план». Известный деятель Коммунистической партии Югославии, активный участник партизанского движения, а впоследствии диссидент М. Джилас вспоминал, что во время встречи с югославской делегацией Сталин просил югославских партизан отказаться от использования красных звезд и другой коммунистической символики, поскольку такая символика раздражает западных союзников. По линии Коминтерна компартиям была дана установка на проведение политики «народного антифашистского фронта». Такая политика давала возможность сотрудничать с любыми силами, ведущими борьбу с гитлеровской Германией и ее союзниками. Однако само существование Коммунистического интернационала напоминало об идее «мировой революции», что было нежелательно с точки зрения отношений внутри антигитлеровской коалиции. Поэтому в 1943 г. Коминтерн был распущен, хотя, конечно, связи компартий с Москвой сохранились и после этого символического акта.

В военных условиях Сталин демонстрировал прагматизм в подходах к большинству проблем международной политики. При этом на первом месте у него стояли национально-государственные интересы Советского Союза в том виде, как он их понимал. Один из важнейших интересов был связан с международным признанием и закреплением западных границ СССР, сложившихся накануне Великой Отечественной войны. Наиболее сложно развивались отношения с эмигрантским польским правительством в Лондоне. Это правительство, связанное с подпольными вооруженными структурами в самой Польше, наотрез отказалось признавать границу по «линии Керзона», требуя вернуться к линии, существовавшей до сентября 1939 г. В конце концов отношения между СССР и польским правительством в Лондоне оказались полностью разорванными. И только после этого Сталин сделал ставку на польских коммунистов, которым раньше не очень-то доверял. Накануне войны польская коммунистическая партия была распущена, а ее руководители и активисты, находящиеся в Советском Союзе, репрессированы. Теперь же коммунистические подпольные формирования в Польше — Польская рабочая партия и ее вооруженные отряды, Армия Людова — стали единственными, с кем Советский Союз мог договориться по «польскому вопросу».

Но нужно было заручиться и согласием западных союзников на создание лояльного к Москве правительства в будущей освобожденной от немецко-фашистских захватчиков Польше. Эту проблему решали в ходе геополитического торга о сферах влияния государств антигитлеровской коалиции в послевоенной Европе. Один из эпизодов этого торга был описан в мемуарах Уинстона Черчилля, утверждавшего, что он набросал на листке бумаги пропорции предполагаемого советского и западного влияния в некоторых странах Балканского полуострова и передал его Сталину, который с предложениями в целом согласился. Окончательно сферы влияния были определены на Ялтинской конференции 1945 г.

В сферу влияния СССР попали страны Восточной и Юго-Восточной Европы. Они были освобождены от фашизма Советской армией, и там были установлены режимы так называемой народной демократии. На первых порах коммунисты не обладали монополией на власть ни в одной, кроме Албании и Югославии, из восточноевропейских стран. «Народная демократия» фактически стала разновидностью коалиционного правления, которое должно было обеспечить геополитическое доминирование

СССР в восточноевропейском регионе. В Москве даже пытались сдерживать радикальные настроения у части восточноевропейских коммунистов, для того чтобы их поспешные действия не испортили отношений Советского Союза с западными державами. Точно так же в 1945-1946 гг. Сталин призывал китайских коммунистов отказаться от продолжения гражданской войны с гоминьдановским правительством Чан Кайши и добиваться компромиссного соглашения.

Превращение «народной демократии» в новую разновидность «диктатуры пролетариата» происходило постепенно, по мере того как ухудшались отношения между СССР, с одной стороны, и США, Великобританией и другими западными державами — с другой. Начало «холодной войны» окончательно закрепило раскол Европы, а затем и всего мира по социально-политическому признаку. Фактически Советский Союз и его западные оппоненты придерживались достигнутых в Ялте и Потсдаме договоренностей и признавали за каждой из сторон право на собственную сферу интересов и влияния. Характер общественного строя и политического режима, сложившиеся в той или иной европейской стране, зависели не столько от процессов, которые развивались в них в годы войны и послевоенное время, сколько от того, в какую сферу влияния эти страны попали. Например, в Греции, где коммунисты возглавляли движение Сопротивления и к моменту высадки английских войск контролировали 90 % своей территории, в конце концов был установлен прозападный королевский режим, а в Польше, где коммунисты не пользовались поддержкой большинства населения, в итоге именно они оказались правящей партией.

Признавая сложившееся статус-кво, ни Сталин, ни руководство западного блока не исключали в будущем возможности пересмотреть его в свою пользу, если для этого сложатся соответствующие условия. На Западе стали разрабатывать доктрины «сдерживания» и «отбрасывания» коммунизма, а в Советском Союзе, наоборот, стремились расширить сферу влияния коммунистической идеологии. Советские идеологи рассматривали международные отношения, сложившиеся после Второй мировой войны, как непримиримую борьбу двух систем, или, как тогда говорили, «лагерей». Один из наиболее влиятельных советских руководителей того периода А. А. Жданов выразил такое видение международных отношений, выступая с докладом на совещании представителей нескольких компартий в 1947 г. Он заявил, что после окончания войны

«образовалось два лагеря — лагерь империалистический и антидемократический, имеющий своей основной целью установление мирового господства американского империализма и разгром демократии, и лагерь антиимпериалистический и демократический, имеющий своей основной целью подрыв империализма, укрепление демократии и ликвидацию остатков фашизма» [8, с. 6-7].

По сути дела, восторжествовал черно-белый, лишенный полутонов взгляд на окружающий мир. Такой взгляд неизбежно усиливал международную конфронтацию и вел к вероятному глобальному конфликту. Признаки подобного развития событий можно было увидеть в возникновении ряда региональных конфликтов, в частности войны в Корее, которая не могла бы начаться без одобрения со стороны Сталина.

В последние годы жизни И. Сталина Советский Союз оказался втянутым в целый ряд международных конфликтов. После смерти Сталина его наследники в советском руководстве предпринимали шаги, направленные на снижение уровня напряженности в международных отношениях и повышение безопасности СССР. Однако меры по десталинизации характера внешней политики Советского Союза впоследствии привели к неоднозначным результатам.